— Мы сами за него порукой, — отвечал Генрих. Виконт поднял перчатку и пристегнул ее к поясу.

— К кому должен я обратиться в качестве вашего секунданта, сударь? — спросил Жуаез тоном вынужденной

— К Луи де Гонзаго, принцу Неверскому, — отвечала с высокомерием маска.

— Слава Богу! — вскричал виконт. — Это лучше того, что я ожидал, господин герцог, я в восхищении, что буду иметь беседу об этой дуэли с вами.

Услышав свое имя, герцог Неверский, величественный и важный старик, украшенный полными знаками ордена Святого Духа, приблизился, немного удивленный, но, переговорив с маской, подошел и с церемонным поклоном взял из рук виконта перчатку Кричтона.

— Клянусь Богом! Господа, нам лучше бы увидеть совершенное уничтожение астрологии и ее идолопоклонников, чем допустить вас драться из-за таких пустяков и за дело, недостойное ваших шпаг. Но так как вы этого желаете, то мы не будем противиться. Пусть дуэль состоится завтра в полдень, в фехтовальном зале, где мы будем присутствовать с нашей свитой. Но, однако же, мы желаем, чтобы вместо дуэли на шпагах или на кинжалах, которую мы запретили после смерти злополучных Кайлиса и Можирона, вы переломили бы копья на турнире. Мы не желаем, чтобы жизнь кавалера или же друга, которым мы дорожим, была принесена в жертву этой недостойной ссоре. В течение этого времени Руджиери будет заперт в стенах Шателэ, и да хранит Бог правое дело!

— Я берусь сама сторожить Руджиери, — сказала Екатерина Медичи. — Прикажите отвести его под стражей в нашу башню, мы отдадим его под охрану нашей собственной стражи.

— Как вам угодно, сударыня, но постарайтесь доставить его к поединку.

— Не имейте никаких опасений, сын мой, он будет завтра.

— А теперь, сударь,— прибавил король, обращаясь в сторону маски, — позвольте мне сказать… Боже мой! Она исчезла!..

И точно, маска исчезла.

— Кузен Неверский, — сказал король, — одно слово. Господа, не угодно ли вам немного отойти. Останьтесь милочка, — прибавил он тихим голосом Эклермонде, — мы еще не покончили с вами. Эта глупая ссора вытеснила вас из наших мыслей. Сейчас придет ваша очередь. Господин герцог, по поводу этой маски… — Здесь слова Генриха стали неразборчивыми для всех, кроме того, к кому они относились.

— А теперь будем танцевать, — сказал Кричтон, беря руку Маргариты Валуа.

— Я уже думала, что вы забыли о танцах, — сказала, улыбаясь, королева. — Но пойдемте. Эта толпа меня стесняет. Мы будем, по крайней мере, одни во время танца.

И сопровождаемые взорами всех присутствующих, они оставили залу.

Покуда все это происходило, Екатерина сделала знак Руджиери подойти. Астролог бросился к ее ногам, как будто умоляя о снисхождении.

— Я хочу расспросить тебя до твоего ухода, — сказала она громко и прибавила совершенно тихо: — Этот поединок не должен состояться.

— Не нужно, чтобы он состоялся, — отвечал астролог.

— Мы найдем средство его предупредить: дай мне флакон, который ты всегда носишь при себе, напиток Борджиа.

— Он был бы слишком медленным, государыня, вот средство сильнее. Вот то самое смертоносное питье, которое я приготовил по вашему приказанию для адмирала Колиньи и которое вы вверили его слуге, Доминику д'Альбу.

— Ни слова более. Я найду исполнителя более верного, чем этот робкий раб, — сказала Екатерина, принимая пузырек, переданный в ее руки Руджиери. — Мне нужно видеть маску сегодня ночью, — продолжала она. — Дай мне ключ от твоей секретной комнаты в башне. Я научу маску, как она может войти туда, не будучи замечена, по подземному проходу отеля Суассон.

— Вот ключ, государыня, — отвечал астролог.

— Уведите Руджиери, — приказала затем громким голосом Екатерина, — и поставьте тройную стражу к дверям нашего дворца. Не впускайте и не выпускайте никого, иначе как по нашему именному приказу.

— Ваши приказания будут исполнены, — сказал капитан Лархан, подходя к Руджиери и окружив его полдюжиной алебардистов.

— Ваши адские планы обнаружились, — прошептал Шико, проскользнув позади кресла королевы-матери, за которым он был спрятан. — Теперь пойдем предупредим Кричтона об угрожающей ему опасности! Я трепещу при мысли, что наша Иезавиль найдет возможность привести в исполнение свои адские намерения.

Преисполненный опасений за безопасность шотландца, шут направился было в ту сторону, где находились Кричтон и его дама, но никак не смог подойти и был вынужден остаться позади. В эту минуту веселые звуки музыки возвестили о начале танца, и шут мог только различить высокую величественную фигуру Кричтона, быстро кружившегося с королевой Наваррской в фигурах танца. Танцоры то и дело мелькали перед глазами Шико под быстрые такты музыки, которая ежеминутно становилась все стремительнее, пока наконец голова шута не закружилась подобно двигавшимся перед его глазами парам.

Вдруг музыка прекратилась.

— Теперь пора, — воскликнул Шико, собираясь кинуться вперед.

В эту минуту он был остановлен раздавшимся позади него голосом. Это был голос короля, сжимавшего в своих руках руку молодой девушки под маской. Генрих остановился, поравнявшись с ним.

— Иди за мной, шут, — прошептал он, — мне нужна твоя помощь. Мне необходимы для моего переодевания маска, домино и шляпа с перьями, непохожими на те, которые я обыкновенно ношу. Иди за мной.

— Минуту, государь…

— Ни одной секунды! Следуй за мной по пятам, я не хочу потерять тебя из виду. Пожалуйте, сударыня, — добавил Генрих, бросая торжествующий взгляд на свою спутницу, — вы сию минуту получите доказательство вероломства вашего любезного.

Шико не расслышал слов, но он видел, что девушка сильно дрожала, увлекаемая Генрихом.

"Проклятие! — воскликнул он мысленно. — Уйти теперь невозможно. Судьба Кричтона должна свершиться".

Маргарита Валуа, супруга Генриха Наваррского, впоследствии - Генриха Французского, в эпоху, нами описываемую, была в полном блеске своей несравненной красоты. Увлеченный ее начинавшими развиваться прелестями Ронсар провозгласил Маргариту на ее пятнадцатой весне прекрасной богиней.

Она считалась знаменитой красавицей даже во времена Марии Стюарт.

Глаза у Маргариты были большие, черные, ясные, страстные, томные, горевшие огнем Франции и страстью Италии. Никто не мог быустоять против их очарования. Что касается черт ее лица, то трудно передать их обаяние. Впечатление, производимое ее лицом, не зависело от отражавшегося в нем величия, хотя в этом отношении Маргарита очень походила на мать, точно так же, как оно не зависело от правильности черт, хотя в этом отношении Маргарита могла бы удовлетворить самого строгого судью. Главная прелесть ее лица заключалась в выражении, которое не зависит от очертания лица, но кажется солнечным лучом, оживляющим мрамор и дающим ему свет, жизнь и очарование.

Все обаяние Маргариты заключалось в этом выражении.

Некоторые, может быть слишком строгие, судьи находили, что стан Маргариты немного полон, но зато ее плечи были прелестнее плеч самой Гебы и могли бы своей красотой искупить излишек полноты, если бы даже и действительно полнота Маргариты была слишком велика, зато талия ее была так тонка, что ее мог бы охватить пояс Венеры.

Ее руки, настоящие руки Медичи, были малы и белы, и мы находим излишним объяснять читателю, каковы должны были быть ноги при таких руках, скажем только, что ножки Маргариты походили на ножки феи и верх ноги был точно такой же прекрасной формы, как и нижняя ее часть.

Мы едва решаемся попытаться изобразить ее костюм, такой же блестящий, как и ее красота. Мы боимся быть подавленными тяжестью его роскоши. Многочисленные бриллианты горели в ее черных косах. Унизанный жемчугом, ее лиф походил на серебристые латы. Золотая парча составляла материю ее платья, фасон которого был у нее совершенно особенный, так как известно, что она никогда не показывалась два раза в одном и том же платье. Как бы то ни было, она старалась сделать себя прекрасной, хотя нравилась и без малейших усилий с ее стороны и не могла не привести всех в очарование, когда желала этого. Ее прекрасную шею окружало ожерелье из камней; в одной руке, обтянутой перчаткой, она держала платок, обшитый золотыми кружевами, а в другой — довольно большой веер.