Кричтон, казалось, колебался. Маргарита продолжала с прежней запальчивостью:

— Но не подходите к вашей возлюбленной Эклермонде, не осмеливайтесь, если дорожите ее жизнью, нашептывать ей слова любви или советы, потому что, клянусь вам моим спасением, если вы это сделаете, она не переживет этой ночи. Теперь, мессир, вы можете уходить. Впрочем, подождите, вы не уйдете отсюда один. После того, что я вам сказала, мне любопытно посмотреть, как поступите вы для спасения вашей погибающей невинности.

— Клянусь Богом! Сестра, вам не надо для этого далеко идти, — сказал Генрих, открывая портьеру и выводя вперед Эклермонду. — Ваше свидание, как видите, имело свидетелей.

— Генрих! — вскричала Маргарита строгим тоном, как только пришла в себя от удивления.

— Эклермонда! — вскричал Кричтон, отступая в изумлении.

Последовало минутное молчание, в продолжение которого все молча и с недоверием смотрели друг на друга. Один король казался равнодушным и спокойным. Присутствуя при подобных сценах, он был в своей стихии и с улыбкой напевал веселую арию, бывшую тогда в моде. Наконец Кричтон заговорил первым.

— Разве это в обыкновении у королей Франции, государь, — сказал он насмешливым тоном, — разыгрывать роль подслушивающих? Я читал рассказы о подобных происшествиях в арабских сказках, но в летописях вашего государства — это вещь небывалая.

— О, да! Конечно, если у них столько же шансов, как было у нас для получения награды за свой труд, — весело отвечал Генрих. — В любви, как на войне, все хитрости позволительны, а наш поступок к тому же освящен законом и обычаем, но мы об этом нисколько и не заботимся. Мы желали только убедить девицу Эклермонду в том, что она называет "вашей изменой", и для этого мы привели ее сюда. Эта портьера нас превосходно скрывала, и мы не потеряли ни одного слова из вашего разговора, ни одного упрека нашей сестры. Благодарим вас за ваше доброе о нас мнение, благодарим вас за ваши прекрасные намерения относительно девицы Эклермонды, которые она находит совершенно бесполезными, и всего более благодарим вас за то, что вы вполне оправдали ее подозрения в вашем непостоянстве. Вот и все, кавалер Кричтон.

— Поздравляю ваше величество с находчивостью, которую вы проявили, но отнюдь не с деликатностью.

— Ей-богу, — вскричал Шико, принадлежавший также к этой группе и до сих пор с большим трудом удерживавшийся от вмешательства в разговор, — наш друг Генрих слишком великий государь, чтобы не быть свободным от общепринятых слабостей. Деликатность никогда не была его слабой стороной.

— А вы, Эклермонда, — сказал с упреком Кричтон, — вы согласились на эту…

— На эту низость, хотите вы сказать, — с презрением перебила его Маргарита. — Называйте поступок вашей возлюбленной его настоящим именем, это самое для него подходящее. Сердце мое говорило мне, что она находится возле нас. Инстинкт ненависти никогда меня не обманывает.

— Поэтому вы слышали наш разговор, сударыня? — спросил Кричтон.

— Я его слышала, — отвечала Эклермонда, сильно краснея.

— И вы знаете, какая опасность вам угрожает? — прибавил Кричтон, бросая на Генриха выразительный взгляд. — Еще один шаг, и вы бесповоротно погибли.

— Я это знаю, — отвечала Эклермонда.

— Выслушайте меня, — продолжал Кричтон с умоляющим взором.

— Изменник для обеих! — прошептала Маргарита. — Берегитесь, одно слою — и ее участь решена.

Но Кричтон не обратил никакого внимания ни на угрозы Маргариты, ни на проявления неудовольствия Генриха.

— Эклермонда! — продолжал он с тем же жаром. — Умоляю вас всем, что для вас свято, внять моим советам: остановитесь, одумайтесь или вы навсегда погибнете.

— Боже мой! Вы, мой милый Кричтон, смахиваете на гугенота. Вы проповедуете в духе, достойном самого ярого баптиста, а не легкомысленного танцора, каким мы вас предполагали. Наша милая Эклермонда невыразимо обязана вам за ваши заботы и советы, но она имела достаточно времени поразмыслить, стоя за этими шторами, и ее выбор уже сделан. Она предпочитает любовника, который может предложить ей сердце, двор, положение, звание, власть и почти половину трона, тому, кто не может дать ей не только ни одного из этих даров, но даже цельного сердца. Достаточно ли для вас этого ответа, мессир?

— Эклермонда! — воскликнул Кричтон.

— Берегитесь, безумец! — сказала Маргарита.

— Кричтон! — вскричала Эклермонда, вдруг вырываясь из рук короля и бросаясь в объятия Кричтона. — Я отдаюсь под вашу защиту.

— И я буду защищать вас даже с риском для жизни, — отвечал Кричтон, прижимая ее к сердцу.

— Я более не страшусь признаться в моей любви, я ваша навсегда, я ничего не боюсь, мы можем, по крайней мере, умереть вместе! — воскликнула Эклермонда.

— Это было бы невыразимым блаженством, — отвечал Кричтон.

— Какой стыд! — вскричал король. — Шико! Позовите нашу стражу.

Шут вынужден был, хотя и неохотно, оставить молельню.

— Пусть же ваше желание исполнится! — вскричала Маргарита с горькой иронией. — Погибайте вместе, если вы этого желаете. Генрих, я прошу у вас одной милости.

— Какой милости, сестра?

— Милости, — отвечала Маргарита с возрастающей яростью, — милости поручить месть моим рукам, чтобы я, будучи свидетельницей их блаженства, могла также видеть и их пытки. Мне нужна кровь, брат мой, мне нужна кровь! Позовите вашу стражу. Оставьте меня с ними одну, я беру все на себя. Именем Иисуса! Я буду счастлива при виде обнаженных шпаг.

— Мы не сомневаемся в этом, моя кроткая сестрица, — отвечал Генрих, возвративший все свое прежнее хладнокровие. — Эпитафия де Гуаста нам в этом порукой. Но мы нисколько не желаем кровопролития. Если же нам понадобится палач, то мы обещаем обратиться к вам, но в этом случае, мы надеемся, что не понадобятся ни плаха, ни шпага, ни кинжал. Одно слово образумит кавалера Кричтона.

— Шпага была бы предпочтительнее, — возразила с жестокостью Маргарита, — но пусть будет по-вашему. Наше личное оскорбление не останется без отмщения.

— Кавалер Кричтон, — сказал с надменной, исполненной царственного величия вежливостью Генрих, подходя к шотландцу и устремив на него решительный взгляд, — неужели вам нужно напоминать ваше добровольное обещание полного повиновения нашим приказам? Настало время потребовать от вас исполнения этого обещания.

— Располагайте моей жизнью, государь.

— Какая вещь вам дороже жизни?

— А!

— Вы клялись своей шпагой ни в чем нам не отказывать.

— Как? Чего же требуете вы, государь?

— Обладания этой девушкой.

— Кричтон! — вскричала Эклермонда, крепче прижимаясь к своему возлюбленному. — Лучше убейте меня, но не предоставляйте его власти.

— Я имею его слово, — сказал холодно Генрих.

— Он его имеет, он его имеет! — вскричал Кричтон с выражением отчаяния. — Возьмите назад пожалованные вами титулы, ваши почести, государь, если они должны быть куплены ценой этой жертвы, возьмите мою жизнь! Мою кровь! Хотя бы она сочилась капля за каплей, но не принуждайте меня исполнить это неблагоразумное обещание! Вы изрекли бы нам обоим приговор, более жестокий, чем смерть.

— Итак, из этого мы должны понять, мессир, — отвечал Генрих, смотря на него с презрением, — что слово ваше, данное вами необдуманно, для вас необязательно. Хорошо, мы знаем теперь, как нам поступить.

— Разве ваше величество требует, чтобы я раздробил эти руки, которые цепляются за меня, и бросил ее без чувств к вашим ногам? Позовите ваших стражей, государь, и пусть они вырвут ее у меня, я не буду сопротивляться вашему приказанию.

— Было бы лучше, — сказала Маргарита, — если бы я заколола эту красавицу в его объятиях.

— Молчать! — закричал Генрих. — Она наконец смягчается.

— Кричтон, — сказала Эклермонда, — ваше слово дано, и вы не имеете права защищать меня.

— Моя рука парализована, — сказал с отчаянием ее возлюбленный.

— Когда вы произносили эту клятву, — продолжала с ужасающим спокойствием Эклермонда, — я дрожала, думая о ее последствиях, — я не ошибалась. Кому могла бы прийти мысль вложить кинжал в руку врага? Тот, кому вы дали ваше рыцарское слово, требует его исполнения, и я очень хорошо знаю, что он неумолим. Вам остается только одно — повиновение, и, чтобы вы могли повиноваться без угрызений совести, я отдамся ему добровольно. Не старайтесь удерживать меня, я не принадлежу вам более. Вы отреклись от меня в ту минуту, как эта клятва сорвалась с ваших уст. Вы не должны более обо мне думать, Кричтон. И именем той любви, которую вы питали ко мне, я приказываю вам, умоляю вас, не пытайтесь спасти меня.