— Если бы вашему величеству было известно свойство оказанной мной услуги, вы бы нашли, что она едва заслуживает благодарности, — отвечала маска.

— Разве вы так низко цените вашего противника? — спросила Екатерина.

— Я уверен в победе, — отвечала маска.

— Кричтон льстит себя такой же надеждой, — отвечала королева-мать, — но не с такой уверенностью в успехе. Бог войны, мы убеждены в этом, дарует вам победу и победит вашего врага.

— Аминь! — отвечала маска.

— Отойдите, господа, — приказала Екатерина своей свите. — Я имею нечто более важное сообщить вам, сеньор, — добавила она таинственно.

— Относительно джелозо? — спросила с беспокойством маска. — Говорите, сударыня, умоляю вас.

— Не здесь, — отвечала Екатерина. — Я сейчас возвращусь к себе во дворец. Вы не должны ни сопровождать меня, ни удаляться с празднества в одно со мной время. Нам необходимо принять возможные предосторожности. Во дворцах королей ничто не скрыто от слуха и зрения.

— Ваша перчатка, королева, — прервала маска, наклоняясь, чтобы поднять богато вышитую перчатку, которую как бы случайно уронила Екатерина.

— Оставьте ее у себя, — сказала с улыбкой королева. — В ней вы найдете ключ, употребление которого я вам сейчас укажу. Эта перчатка, приколотая к вашей шляпе, позволит вам войти в отель Суассон. Не говорите ни слова слугам, но продолжайте ваш путь. Войдите в галерею. В одной нише вы увидите три статуи; средняя, изображающая нашего родителя Лаврентия Медичи, герцога Урбанского, вращается на стержне. Дотроньтесь до копья, которое он держит в руке, и перед вами откроется подземный ход, который ведет в башню, служащую нам для наблюдений. Ключом, который мы вам дали, отворите дверь этого входа, и вы очутитесь в лаборатории Руджиери. Через час я вас там буду ждать.

— А джелозо?

— Она в верном месте.

— У Руджиери?

— У Екатерины Медичи. Она хорошо охраняется. Я вижу, что на вас повлияло хвастовство Кричтона, но положитесь на меня — ни хитростью, ни силой не попадет он в вашу башню. Святая Мария! Я так спокойна в этом отношении, что согласилась бы отдать ему молодую девушку, если бы он нашел средство пробраться в ее темницу.

—И однако же, он уже осмелился один раз войти в нее, — отвечала с жаром маска, — и если бы он поймал вас на слове, расстались бы вы с этим вверенным вам залогом на основании такого пустого условия?

Екатерина улыбнулась.

— Можно подумать, что ваше величество помогает замыслам вашего врага, — продолжала шутливым тоном маска.

— Не из любви, но из чувства мести, — отвечала Екатерина тем же тоном. — Кричтон не отважится более войти в эту башню, разве только вы проведете его. Через час вы подробнее узнаете об его участи. Однако же пора окончить наше свидание, за нами наблюдают. Вас также ожидают на пиршестве. Еще один совет на прощание. Генрих продолжает свои пиры до самого позднего часа и нередко имеет обыкновение удерживать своих гостей. Если бы ему вздумалось приказать, чтобы заперли двери овальной залы, то уходите через дверь, скрытую под обоями с изображением Дианы и ее нимф.

— Понимаю, ваше величество.

— До свидания, сеньор.

— Целую руку вашего величества, — отвечала маска с глубоким поклоном.

После этого он смешался с толпой приглашенных, которые теснились вокруг них, между тем как Екатерина, сопровождаемая свитой из пажей и лакеев, уже садилась в свои роскошные носилки, оставляя Лувр.

БЕЗОАР

Густые складки великолепной алой материи с вышивкой из золотых арабесок и лилий, отделявшей вместо двери большой зал от главного зала для трапезы, открылись по знаку мажордома, и длинный роскошный стол, накрытый со всей королевской пышностью, вдруг представился глазам гостей.

Вид был восхитительный. Везде, куда достигал взгляд, виднелись стены, покрытые букетами благоухающих цветов, сиявших свежестью, как в конце весны; зеркала, украшенные гирляндами из роз, отражали огни тысяч свечей и умножали блеск посуды и хрусталя, обременявших стол. Но что наиболее бросалось в глаза, так это сам стол. Это был алтарь, вполне достойный обрядов соединенного воедино поклонения Церере и Бахусу. Установленный на массивной платформе высотой более шести футов, на которую восходили по трем ступеням, покрытый скатертью ослепительной белизны, этот роскошный стол, занимавший всю длину огромной залы, походил на гору снега или на чудесный глазированный пирог, изготовленный в печи Гаргантюа искусными пекарями из Лерне. Передний конец его представлял изображение Олимпа, а богами были Генрих и его гости.

Подойдя ближе к столу, можно было видеть, что дамасская скатерть, покрывавшая его согласно моде, принятой при дворе, была расположена фантастическими волнообразными складками наподобие речных волн, гонимых ветром. Эта река несла в своем лоне пышное собрание золотых и серебряных ваз, хрустальных предметов работы неподражаемого Бенвенуто Челлини времен его посещения Франциска I в Фонтенбло.

Меню обеда было достойно Лукулла. Все изысканные яства, которые только мог пожелать самый утонченный эпикуреец 1579 года (эпохи, которой нельзя пренебрегать в летописях гастрономии), находились в изобилии. Мысли мутились при взгляде на эти бесчисленные блюда и нескончаемое разнообразие вкусных кушаний. Местами возвышались пирамиды сластей, груды самых изысканных фруктов, виднелись урны античной формы, переполненные дорогими критскими, кипрскими и сиракузскими винами, разливая вокруг себя благоухание подобно ароматическим кущам Ливана. Мы заметим мимоходом, что в это время пили вино, по большей части подогретое и с разными примесями — обычай, перенесенный из Италии во Францию Екатериной Медичи. Там и сям были видны придворные, камергеры со своими служебными жезлами, украшенными лилиями, дворецкие с бутылками и подносами, целые полчища слуг и пажей, а также слуг, стоявших на некотором расстоянии друг от друга с салфетками на плече и огромными ножами в руках.

Под громкие звуки труб и рогов, перемешанные с более мягкими нотами гобоя и виолы, предшествуемый де Гальдом, Генрих в сопровождении Эклермонды открыл шествие в залу. Однако же монарх не остановился в комнате, которую мы описали. Его оргии происходили в столовой, более отдаленной и не такой обширной, выходившей в главную залу, от которой она отделялась высокой золоченой решеткой и куда допускались только самые приближенные к нему особы, что вызывало разные саркастические замечания. К частному столу короля допускались только его фавориты со своими фаворитками. Слуги стояли у входа со списком ожидаемых гостей. Никто другой не допускался. К этой-то зале и направлялся Генрих в сопровождении веселой ватаги дам и кавалеров. Он был в самом шутливом настроении и болтал обо всем, что попадалось ему на глаза. Странная перемена, казалось, произошла в Эклермонде. Она отвечала на любовные ухаживания Генриха с живостью, доходившей до легкомыслия, которая проницательному наблюдателю показалась бы следствием отчаяния, но принималась Генрихом за самое благоприятное предзнаменование. Ее лицо дышало оживлением, а глаза сияли необыкновенным блеском. Только раз, проходя овальную залу, о назначении которой она уже слышала, Эклермонда вздрогнула, и легкий трепет пробежал по всему ее телу. Но она тотчас же снова обрела все свое хладнокровие.

Овальная комната была убежищем, достойным сластолюбца. Атмосфера, пропитанная благоуханием, поражала чувства гостей, как только они в нее вступали, и приводила к чему-то вроде опьянения. Пажи в фантастических костюмах держали свечи из душистого воска, разливавшие яркий свет на роскошные рисунки обоев, покрытых блестящими изображениями легенд древности, в которых изображались в окружении сказочных богинь и нимф главные красавицы, прославлявшиеся в Лувре. Одна из этих картин представляла прелестную Диану де Пуатье в виде богини под этим же именем, предающейся после охоты забавам вместе с Франциском I; другая — Венеру Анадиоменскую, выходящую из морской пены, с чертами и фигурой прекрасной Ферроньер и Франциска в виде Тритона, плывущего за ее раковиной. Здесь Франсуаза де Фуа улыбалась под видом Эгерии. Франциск в третий раз являлся в виде Нума. Обольстительная Мария Туше, которую так хорошо обрисовывает ее анаграмма: Я очаровываю всех, была представлена в виде Каллиргои, а ее любовник, Карл IX — охотника Эримедона, тогда как в последней части был довольно странно изображен наш добрейший Генрих под видом Улисса, уступающего ласкам Цирцеи. Черты очаровательницы имели поразительное сходство с чертами его первой любовницы, прекрасной Шатонеф. На потолке, расписанном фресками, были представлены фрукты, оберегаемые драконом, и серебристые фонтаны садов Геспериды.