— Прости, — произнес Рамон. — Я не хотел напоминать о… Словом, ты сказала, что ничего не вернуть, и я не собираюсь пользоваться… — Он мысленно выругался. Да что такое, все наперекосяк! — Но в этом доме только в моей комнате есть засов изнутри.

Это было правдой, челяди подобной роскоши не дозволялось.

— Мне нужно поговорить с твоим отцом. Поэтому запрись и не открывай никому, кроме меня. Я быстро. Справишься?

Лия кивнула, бледная и серьезная. Боится. Все равно боится, и словами здесь не поможешь. Может быть, просто послать за Амикамом и попросить прийти? А самому остаться с девочкой, чтобы не боялась? Нет, нельзя. Амикам наверняка считает его виновником всех несчастий. Надо идти самому.

— Принести что-то из дома? — спросил Рамон. — Напиши отцу, что нужно, я передам.

Она снова кивнула, устроилась за столом, быстро-быстро покрывая пергамент буквами. Заглядывать через плечо рыцарь не стал. Захочет — сама расскажет, а не захочет, значит, и говорить не о чем. Пропади оно все пропадом, он впервые не знал, как подступиться к женщине. А все вместе и вовсе представало сущим безумием: рисковать всем ради бывшей любовницы. Пожалуй, Бертовин был не так уж неправ. Как, оказывается, все было просто раньше и как запутано теперь. Впрочем, кого винить, кроме себя?

Девушка свернула письмо, не запечатывая, протянула Рамону. Тот спрятал листок за пазуху.

— Я скоро.

Баловаться условными стуками он не стал. Голос Лия узнает, а все остальное — игры в тайну, сейчас не до них.

— Господин не принимает, — заявил слуга, не собираясь отступать за калитку.

Рамону отчаянно захотелось вмазать по наглой морде. В последний раз угодничал, кланялся чуть ли не до земли, а сейчас и поприветствовать забыл, как полагается.

— Передай господину письмо дочери. — Рамон протянул свернутый лист. Опасаться, что прочтет, нечего: чернь неграмотна. — И еще передай: если Амикаму дорога ее жизнь, лучше бы ему принять меня.

Калитка захлопнулась перед носом. Рыцарь стал ждать. Плохо, что полгорода увидит его здесь. С другой стороны, все знают, что они давние друзья, и было бы странно, если бы он не решил сам сообщить отцу ведьмы, что казнь отложена, а сама ведьма под его присмотром. Если Амикам примет… должен принять, не глуп же он, то все поворачивается как нельзя лучше. Бертовин орал так, что все слуги слышали. И сейчас, когда — если — Лия окажется в безопасности и придут за ним, кто угодно подтвердит: Рамон разругался с человеком, что все эти годы был его правой рукой. И ни Бертовина, ни Хлодия, ни их людей не тронут. А как Амикам будет прикрывать своих — его забота.

Калитка снова распахнулась: теперь за ней стоял сам хозяин.

— И ты посмел явиться ко мне?

— Когда твоя дочь будет в безопасности, станешь волен казнить или миловать, — ответил Рамон. — Если останется кого. А до тех пор, может, есть смысл говорить не на улице?

— Заходи.

В дом его не провели, усадив в беседке посреди сада. Удобное место: резные решетки ничего не скрывают, не подкрадешься, не подслушаешь. Хотя кому подслушивать: чужих в доме нет, а слуги в госпоже души не чают.

— Говори.

— Не так давно ты ездил к родне за неделю пути. Сможешь вывезти Лию из города — так, чтобы никто не знал?

— Как я могу тебе верить? До сих пор ты честно служил господину.

Рамон пожал плечами:

— Как мне доказать честность намерений? Я мог бы поклясться, но что проку в клятвах, если вообще зашел разговор о доверии?

— Хотя бы объяснив, зачем тебе спасать ведьму?

— Хотя бы затем, чтобы мой ребенок не рос круглым сиротой.

— А с чего это он твой? — Амикам усмехнулся. — Это ее ребенок. Отец тот, кто вырастил, а зачать много ума не надо.

— Я не проживу столько, чтобы вырастить. Но умирать будет легче, если я буду знать, что мой ребенок не будет проклинать меня за то, что позволил казнить его мать. Это достаточно веская причина?

Амикам помолчал.

— Достаточно. Я могу вывезти дочь из города: тем же путем, каким когда-то сбежал правитель Агена. Конечно, я знаю как, — ответил Амикам на изумленный взгляд рыцаря. — Я же был его правой рукой тогда… Но нет чести в том, чтобы бросить вверенный тебе город.

— Хорошо. Я пойду с вами. Когда-то ты оставил заложником сына. Теперь заложником буду я.

— Согласен, — кивнул Амикам. — Дней через десять в город должны приехать люди моего родича. Они станут охранять Лию в пути. Ты проедешь с ними два дня и вернешься. Оттуда возвращаться будет еще безопасно.

— Я хотел бы проводить ее до ворот города.

— Ты не сможешь проехать один по землям Кадана и остаться живым.

И в самом деле. Чужака прикончит любой попавшийся по пути разъезд и будет в своем праве. Как ни крути, идти на верную смерть не хотелось. Переодеться под местного? Глупо, оружие и доспех выдадут чужого издалека. А как следует носить местный доспех — на взгляд Рамона, совершенно ненадежный — и обращаться с саблей так, как она того заслуживала, рыцарь до сих пор не выучился. Не счел нужным. И что теперь гадать, зря — не зря. Не суждено ему своими глазами убедиться, что девочка доехала до места жива и здорова. Но Амикам любит дочь, он не доверит ее кому попало. Значит, все будет как надо.

— Ты получишь весточку от родни? Расскажешь мне?

— Конечно. — Амикам помолчал. — Я послал за родней, когда Лию взяли под стражу… надеялся на подкуп, а если нет… Ты успел раньше. Благодарю.

— Благодарить станешь, когда получишь письмо, что добралась и все в порядке. — Рамон поднялся. — Буду ждать вестей.

— Погоди… — Хозяин придержал его за руку. — Может быть, попросить родню, чтобы приютили тебя? Человек с твоими умениями везде найдет себе дело.

Рыцарь покачал головой.

— Я не буду прятаться.

— Неразумно.

— Знаю. — Рамон помедлил. Наверное, не надо было объяснять, но ему мучительно хотелось, чтобы понял хоть кто-то. — Но если я убегу… это будет признанием преступления. А мне нечего стыдиться. Позорней обречь на смерть невиновную.

— В глазах людей ты будешь замаран все равно.

— Знаю, — повторил Рамон. — Но гораздо важнее, что в собственных глазах буду чист. Я поступлю так, как должен… а там будь, что будет.

Амикам кивнул.

— Понимаю. И убеждать не буду… несмотря на то что очень хотелось бы. Ты был бы ей хорошим мужем.

— Нет. Я оставил бы Лию вдовой через несколько месяцев. Она этого не заслуживает. — Он помолчал, ожидая ответа хозяина, не дождавшись, сказал: — Еще одно: есть ли у тебя человек, который смог бы пожить в моем доме? И если со мной что-то случится до того, как появятся люди твоего родича, спрятать девочку? При малейшем слухе… не ждать, пока он подтвердится, не слушать Лию. Возможно, вытащить ее из дома силой.

— Найду. — Хозяин поднялся вслед за гостем. — Пойдем, провожу до ворот.

Едва открыв дверь, Лия бросилась навстречу. Не сказав ни слова, просто прижалась всем телом и затихла так.

— Я принес письмо от отца, — сказал Рамон. — И переодеться.

Она кивнула, не поднимая головы.

— Я боялась, что-нибудь случится, и ты не вернешься.

— Да что может случиться в мирном Агене? — рассмеялся он.

На самом деле, сейчас — что угодно. Нелепые случайности полнили семейные хроники. Чего только стоит двоюродный прадед, умудрившийся утонуть в луже. Но об этом девочке знать не нужно. Сейчас боится только за себя, станет трястись за двоих, велика радость. Или…

— Ты… Чувствуешь что-то?

Или как там это у них называется? Над своими дурными предчувствиями Рамон бы только посмеялся, но однажды ему уже спасли жизнь. И если Лия считает, будто что-то не так, стоит прислушаться. А заодно поторопить Амикама с обещанным человеком. Вот обидно будет, если придется помереть не вовремя. Еще и девочку угробит.

— Нет-нет! Просто страх. Прости, я должна взять себя в руки, а не выходит.

Конечно, не выходит. Слишком мало времени прошло, и слишком зыбко будущее, какое тут успокоиться. Вот когда отъедут от города хотя бы на два дня пути… Дальше никто из людей герцога, насколько Рамон знал, не был, так что даже если и будет погоня — ищи ветра в поле. Да и не сунутся так далеко, побоятся. Война-то никуда не делась, просто у обеих сторон недостает сил для битвы.