Нехитрое, кажется, занятие: цветок к цветку, обвить стеблем, прибавить следующий. Рамон посмотрел на то, что получалось у него, перевел взгляд на пышный цветочный жгут в руках девушки, снова засмеялся и бросил это дело.

— Сдаюсь.

Он растянулся в траве, опершись на локоть, и начал смотреть, как в розовую пену тысячелистника вплетается голубизна васильков и нежные чашечки колокольчиков. Солнце медленно спускалось к горизонту, но до заката время еще было.

— Держи. — Лия надела на голову рыцаря готовый венок.

— Я думал, это тебе.

— Сейчас будет и мне. — Она снова ссыпала в подол цветы, благо вокруг их было море и для того, чтобы набрать новый букет, не пришлось даже вставать. Рамон бездумно смотрел, как рассыпанная охапка цветов собирается в еще одну ленту, и улыбался непонятно чему. Наконец Лия надела готовый венок, кокетливо улыбнулась — мол, как тебе?

— Красиво, — ответил рыцарь. — Ты похожа на лесную фею.

— В наших сказках феи заманивают доверчивых путников с тропы и исчезают, оставляя бедолаг в чаще.

— Так я и позволил тебе исчезнуть.

— Поймаешь?

— Ага.

— Тогда попробуй! — Лия засмеялась, подхватила подол, припустив к реке.

Рамон хмыкнул, догнал в несколько прыжков. Сгреб в охапку, уронив в траву, навалился сверху, перехватив запястья:

— Попалась!

— Отпусти, добрый путник. Богатый выкуп будет тебе наградой…

— Выкуп? — Рамон сделал вид, будто задумался. — Отчего бы и нет. — Склонился, заглянув в глаза, прочел в них согласие и прошептал: — А вот моя цена…

И коснулся губ, уже зная, что она ответит.

Потом пришло время перевести дыхание. Лия смотрела снизу вверх, такая хрупкая и такая маленькая, что он вдруг отчетливо ощутил, что при желании смог бы сотворить все, что вздумается, — и она ничего не сумела бы с этим поделать. Это оказалось настолько неожиданно и настолько остро, что Рамон на миг замер, едва ли не испугавшись самого себя. А потом пришло желание взять ее на руки и так, на руках, и унести, закрывая собой от любого, кто мог бы обидеть.

Он ослабил хватку, давая девушке возможность двигаться. Та тут же вывернулась юркой змейкой, рассмеявшись, неслабо толкнула в плечо, заставляя перевернуться. Оседлала бедра, схватила за руки, припечатав их к земле, как только что держал ее сам Рамон — только ей для этого пришлось навалиться всем телом. Рыцарь засмеялся в ответ — он мог бы освободиться одним движением. Если бы захотел.

— Ну, и кто кого поймал? — поинтересовалась она.

— Я, конечно.

— Похвальное самомнение.

Он улыбнулся, резко сел, уведя ее руки за спину — оба запястья поместились в одной ладони. Провел кончиками пальцев по щеке, запустил их в пушистые волосы.

— Так кто кого поймал?

И, выпустив руки, прильнул к губам, не дожидаясь ответа.

Когда он вспомнил о времени, от солнца остался лишь краешек. Рамон замер, раздумывая, как бы сказать, что нужно возвращаться, но Лия, похоже, все поняла.

— Пора?

— Прости.

— Жаль. — Она медленно поднялась. — Поехали.

Рамон помог ей взобраться в седло, усадив так же, как раньше. Только теперь пушистая головка устроилась у него на плече, да и сам рыцарь обнял девушку за талию куда крепче. Конь неторопливо ступал по дороге, и Рамон не собирался его подгонять. Когда они остановились у дома Лии, небо уже погасло.

— Будешь в городе — заходи, — сказала она. — Хоть на четверть часа.

— Зайду. — Ему очень хотелось поцеловать ее на прощанье, но проехать в обнимку по городу приличия еще позволяли, а вот целоваться на улице — уже нет. И он ограничился тем, что чмокнул в щеку. Повторил: — Обязательно зайду.

Лия улыбнулась:

— Я буду тебе сниться. Если захочешь.

— Захочу.

— Тогда до встречи.

Насколько Эдгар помнил из объяснений Хасана, этикет Белона, касающийся поведения на пирах, не слишком отличался от принятого дома. Беда в том, что за всю жизнь на королевском пиру он не бывал ни разу. Да и обучением его, простолюдина, правилам поведения в таких случаях тоже никто особо не озадачивался. Знай свой шесток и не посягай на большее. Эдгар в общем-то и не посягал — но неистребимое любопытство когда-то сподвигло его прочитать все наставления для юношей, водившиеся в доме приемной матушки. И уж тем более не было его вины в том, что простолюдина занесло в королевский дворец, пусть и чужой страны.

Не то чтобы он очень боялся опозориться — в свое время Эдгар потратил немало времени, выпытывая у Хасана мельчайшие подробности — ведь как известно, чаще всего попадают впросак именно на каких-нибудь мелочах. Но и совсем уж не переживать не получалось. Тем более что день не задался с самого утра, а до ночи было еще ох как далеко. В конце концов ученый решил, что правило «слушай, смотри и молчи» еще никого не подводило, а посему так и следует поступить. Вовремя — слуга как раз привел его в зал, передав с рук на руки распорядителю. Тот указал Эдгару место на лавке, застеленной ковром, и исчез.

Эдгар огляделся. Признаться, до сих пор он не слишком-то смотрел по сторонам, больше занятый своими мыслями.

За окном медленно угасали сумерки, а в зале бесчисленное множество факелов превратили полумрак в ясный день. Эдгар мимолетно пожалел о том, что почти неразличимыми стали витражи на окнах, и начал разглядывать гобелены. Закрывавшие стены полотнища являли когда пир, когда охоту, но больше всего было батальных сцен — этакая тканая летопись побед. На самом деле ученый не был уверен, что тех побед было так уж много — ну какие, право, завоевания могут быть у крохотного государства с едва ли двухсотлетней историей. Но справедливости ради — любое королевство имеет право гордиться своим прошлым. Белон и гордился, и кому какое дело, что он, подобно другим странам, не мог причислить к своей истории славное прошлое древних великих держав?

Как и положено, покрытые сложенной вдвое скатертью столы стояли двумя длинными рядами. А в центре зала, на еще одном огромном столе уже красовались яства, что потом слуги разнесут гостям. Аромат оттуда шел невероятный — Эдгар мигом вспомнил, что с утра не притрагивался к еде. Еще миг назад он искренне считал, что не голоден. Сейчас желудок молодого здорового мужчины принялся отчаянно требовать свое — и ученый начал всерьез опасаться, как бы не забурчало в животе. Большего конфуза, пожалуй, не придумать.

Зал потихоньку наполнялся людьми, гости рассаживались за столами, но к яствам пока никто не притрагивался. От нечего делать Эдгар начал высчитывать расстояние до возвышения в другом конце зала, где стоял еще один стол. С королем садится только его семья, для остальных отведено место вдоль стен, и чем ближе оно к королевскому столу, тем знатнее приглашенный. Разумеется, оказаться в числе первых Эдгар и не собирался, увидеть себя последним было бы более предсказуемо, хотя отнюдь не приятно. Еще раз оценив расстояние до обоих концов стола, ученый пришел к выводу, что его статус здесь повыше, чем у мелкопоместных дворянчиков, невесть как оказавшихся при дворе, но до почетного гостя далековато. Впрочем, спасибо, что не усадили среди слуг, пришедших с приглашенными на пир… Нет, поправил себя Эдгар, на этом пиру слуги гостей за стол не сядут, это тебе не ужин в честь заглянувшего скоротать вечерок соседа. Он оглянулся, едва не вывернув шею, почему-то не догадавшись посмотреть через зал. Действительно, вдоль стен, как и полагается, стояли креденцы[25], на которых покоились сосуды с вином. А рядом переминались слуги приглашенных на пир — придет время, и именно они будут разливать вино господам, у королевских слуг и без того забот хватит.

С хоров, где расположились музыканты, послышалось что-то торжественное, зал разом поднялся, приветствуя короля. Тот вошел в сопровождении дочери, прошествовал к стоящему под балдахином креслу с подлокотниками. Повинуясь кивку монарха, гости сели. Принцесса опустилась по левую руку от отца. Эдгар, который до сих пор надеялся на то, что дневной разговор был всего лишь розыгрышем, вздохнул. Он все же умудрился нахамить принцессе, и хоть та и говорит, что не в обиде, запомнила наверняка. И поди теперь знай, когда и как припомнит.