— Что дальше?

Эдгар подхватил девушку на руки. Огляделся, опустился на кстати подвернувшийся ствол. Устроил принцессу на коленях, обернул подолом ножки. Хорошо, что она мала ростом, как и положено девушке, а он высок даже для мужчины: вот лишняя длина и пригодится. Накинул плащ так, чтобы укутывал обоих.

— Так будет теплее.

— Спасибо, — повторила принцесса и затихла, прижавшись к плечу.

— Во дворец надо, быстрее, — сказал страж.

Ученый кивнул, размышляя. Если бы не босые ноги, принцессу можно было бы посадить на коня, не замерзла бы. Или если бы у них было дамское седло…

— Талья, ты умеешь ездить по-женски?

— Это как?

Пришлось объяснить. Мужское седло в женское, конечно, не переделать, но можно усадить девушку так, как частенько ездили знатные дамы: боком, позади мужчины, за которого можно держаться. Тогда и ноги будут в тепле, и голым телом в седло влезать не понадобится. Ехать, правда, придется медленнее обычного, чтобы принцессу не уронить, но ждать, пока у костра на морозе высохнет мокрая насквозь одежда, — еще дольше. Замерзнут, как пить дать. Тем более что и приличного костра не развести: собирались на короткую прогулку, ни еды, ни топоров. Сам Эдгар точно замерзнет: холод уже пробирался под плащ, несмотря на прижавшуюся девушку.

— Попробую, — сказала принцесса. — Ты ведь уже возил так женщин?

— Признаться, не приходилось.

— Значит, будем учиться вместе.

Для того чтобы принцесса смогла взобраться на коня, пришлось подвести его к поваленному дереву. Эдгар подумал с миг, снял отданный стражем плащ, укутал в него ноги девушки, скрепив плащ застежкой. На одно сюрко надежды мало: разрез от подола до пояса, сделанный, чтобы удобней было садиться в седло, на ходу может сыграть злую шутку. А так точно будет все хорошо.

— А ты?

Эдгар улыбнулся:

— Разве можно замерзнуть, когда сзади прижимается теплая девушка?

— Ну если так… — Улыбка мелькнула и мигом угасла. — Прости, я не думала, что так выйдет.

Обратную дорогу Эдгар потом вспомнить не мог, как ни старался. Остались какие-то обрывки: то, что один из стражей уехал вперед, чтобы быстрее обернуться и привезти из замка что-нибудь теплое. То, что оставшиеся по очереди передавали друг другу единственный на троих теплый плащ. Пробирающий до нутра холод и теплые руки, обнимающие за пояс. Немеющие пальцы. Как он умудрялся управляться с конем, если, подъезжая к дворцу, не чувствовал ни рук, ни ног, Эдгар и сам не знал. Да, конечно, незачем было играть в благородного кавалера — мог бы и оставить плащ себе. Но, с другой стороны, замерзни принцесса, по головке точно не погладят. Так что все правильно. Впервой, что ли?

Он передал девушку на руки слугам. Едва добравшись до комнаты, приказал подать горячее вино со специями. Может, обойдется. Нужно только забраться под одеяло и согреться как следует. Он выпил обжигающее вино и провалился в сон, как был, не раздеваясь.

Наутро слуга нашел его мечущимся в лихорадке.

Сознание возвращалось медленно и трудно. Рамон попытался оглядеться, но после первого же движения глаз внутри поднялась дурнота, и рыцарь поспешно опустил веки.

— Живой?

Голос вроде принадлежал Дагоберу, но куда делась обычная надменность?

— Вроде.

Он попытался сесть, тошнота навалилась с удвоенной силой. Рамон сам не понял, как добрался до поганого ведра. Выворачивало знатно, при обычном похмелье так плохо не бывает. Дагобер подхватил за плечи, помог добраться до охапки соломы на полу.

— Ты как? — выдохнул Рамон.

— Меня не били. Нож к горлу приставили и повязали.

Рыцарь попытался сосредоточиться, получалось плохо. Надо спросить что-то важное… Где они вообще? Как здесь оказались? Сперва пили, потом… не вспоминалось, хоть плачь. Дагобер сказал «били» — похоже на то. Руки сами потянулись к перевязи, где кроме меча всегда был боевой нож, — и не нашли ни того, ни другого. Значит, они тут не по доброй воле. Хорошо, «как попали» — подождет. Что делать? Как же голова болит…

— Запомнил, куда нас везли?

— Нет. Мешок на голову натянули — и все. Знаю, что ехали долго, и вроде лес вокруг — ветками по лицу хлестало.

— Руки свободны?

— Только что тебе помогал — свободны, конечно. А толку? Бревна в обхват, и дверь такая, что тараном не вынесешь. Хорошо здесь строят, на совесть. — Маркиз усмехнулся. — Развлекся, ничего не скажешь.

Развлекся? О чем он? Измученный дурнотой разум отчаянно сопротивлялся. Сперва пили, потом… потом развлекаться поехали, точно. Потом ничего не вспоминалось. Значит, скорее всего там их и повязали. Да уж, славно повеселились. Оставалось только надеяться, что не с бабы стащили, вот позорище было бы.

— Как выбираться будем?

— Никак, — ответил Дагобер. — Я тут все осмотрел. Ну, доберусь до этой сучки…

— Так она тебя и ждет.

— Из-под земли достану. Долго нам тут все равно не сидеть. Как только отец выкуп заплатит — найду суку и шею сверну.

— За меня некому платить. — Шевелиться не хотелось, открывать глаза тоже. По правде сказать — и говорить не хотелось.

— Может, много не заломят.

— Может.

Запросить за пленника выкуп — святое дело. Правда, обычно пленных в бою брали, а не по чужим постелям отлавливали, ну да не в том суть. Не заломят, как же. За Дагобера отец заплатит, никуда не денется. А самому как быть? Матушка деньги не пришлет, после того письма, в котором стребовал долю Эдгара, вообще отвечать перестала. А может, давно списала, как покойника. Разве что Рихмер заставит, но на брата надежды мало. Судя по письмам, тот матушку еле-еле укоротил, чтобы из дома выпустила, какое там заплатить заставить. Надо было все же уговорить вместе ехать — глядишь, и брат бы давно себя человеком чувствовал, и сам бы сейчас под замком не сидел, ну да что теперь… Хлодий, конечно, шкатулку с золотом откроет — но много ли там того золота? Замок далеко еще не стал доходным и станет разве что к осени. Еще, может быть, что-то осталось у Эдгара. Возвращать, конечно, придется, но это другой разговор. Может, и получится наскрести сколько нужно. Подыхать в четырех стенах отчаянно не хотелось. Рамон выбросил гадостные мысли из головы: нечего раньше времени умирать. Скажут, сколько золота хотят, — вот тогда и придется подумать, откуда его взять. А пока и без того голова болит. Попробовать поспать, что ли, может, легче будет.

Поспать не дали: за стеной проскрежетал ключ в замке, и в раскрывшуюся дверь вошли пятеро. Один в богатой одежде и с надменным лицом, явно старший, остальные выглядели обычными рубаками.

Рамон медленно сел. Тело отвечало дурнотой на малейшее движение, но валяться перед этими не хотелось.

— Удачно как вышло, — сказал вошедший. — Ждали одного голубка, а попались двое. Что ж, тем интересней будет.

Он медленно обошел вокруг сидящего Дагобера и рявкнул:

— Вставай, быстро! Нос не дорос сидеть при правителе Агена.

Оба рыцаря не шевельнулись.

— Глухие?

— Правитель Агена — мой отец, — сказал Дагобер. — А тебя я не знаю. И не к лицу человеку королевской крови вставать незнамо перед кем.

— Храбрый голубок попался, — ухмыльнулся вошедший. — Что ж, посмотрим, как потом запоешь. — Он подошел к Рамону. — А ты — тоже королевской крови?

— Нет. И будь ты и впрямь правителем Агена, я бы приветствовал тебя как подобает. — Рыцарь с трудом различал собственные слова сквозь звон в ушах. — Но ты перестал быть им, когда бросил свой народ на произвол судьбы.

— Много понимаешь. — Чужак схватил за грудки, вздернул на ноги. Повторил: — Много понимаешь…

Он хотел сказать что-то еще, но тут Рамона вывернуло снова — чего он и боялся с самого начала. Желудок не простил резкого изменения положения тела, одно что пустой вроде был. Чужак отпрыгнул, застыл, разглядывая испачканную одежду. А через миг Рамон сложился от удара под дых. Увернуться не получалось — поди увернись, когда перед глазами плавает серая муть.