* * * Ты был жив недавно. Тяжело болел. Пишет брат: в кругу семьи. Утром, около семи. (Начали снежинки снова свой балет.) Неразборчив почерк, серое письмо. И неясные слова (И опавшая листва) Мерзнут на дороге: холодно зимой. Свет над парком бледен, бледно-желтоват. И коричневы дубы. И, как вестники судьбы, Грозно-бронзовые всадники стоят. Ты был жив, и небо — было голубым. И кормили голубей Старики, и был слабей В желтенькой аллее серо-сизый дым. А письмо, как птица: вот, летит в бассейн, В воду черную само. С черной кромкой то письмо, Скучный вестник смерти в скучной жизни сей. * * * Не душа, а легкий пар, Говорят, у кошки нежной. Паром полон самовар: Чай душистый, жар душевный. Ты не оборотень, нет, Черный кот розовоносый? Хоп, прыжок — и ваших нет: Аль-Рашид сидит полночный. Попрыгун ты, друг Гарун, Что с тобой, халифом, делать? Что мне даришь – изумруд? Только череп, только челюсть?! Ты бы лучше мне принес Луч от лампы Аладдина. Полно, призраки! От вас Холодище, холодина. * * * И в мои лета, смерть без ответа. Карион Истомин Милый друг, спасибо за молчание: Сладко кушать тишину. В нереальной, неземной компании Я от шума отдохну. Я постиг особенное зодчество: Лунный выстрою дворец, Чтобы мир благого одиночества Мне открылся, наконец. Будут тени, в бархаты одетые, В узких лодках проплывать, Будто серебристыми стилетами Резать меркнущую гладь. И на бледные немые тени я В той Венеции — другой — В голубом четвертом измерении Погляжу, мой дорогой. * * * A renaitre, portant mon reve en diademe, Au ciel anterieur ou fleurit la beaute! StephaneMallarme Возродиться, мечту вознеся, как венец, В небесах неземных, где цветет Красота! Стефан Малларме Если бы мне глоток того эликсира, Который дарует людям вечное счастье! Улыбнись, Фортуна, пленяй, Пленира, Прилети, как нежная птица-лира, Заблистай опереньем, скажи: здрасте! Я бы, наверное, растерялся совершенно, После эликсира все бы кружилось, И я бы испугался сладкого плена И не знал, что сказать, и она бы спросила: — Чего же ты смотришь, скажи на милость? * * * Spielen denn meine Sinne noch zu sehr mit Licht? Rainer Maria Rilke …Играют чувства мои по-прежнему чрезмерно светом? Райнер Мария Рильке К вечеру стало нежнее, весеннее, Свет в облаках заблестел серебристее. Кажется, свет означал всепрощение, Был обещанием райской амнистии Всем осужденным, всем заключенным. Птицы в просвеченном небе летали, и Сердце решило, что свет предвечерний — Вроде предсмертной реабилитации – Да, не посмертной, лучше предсмертной — Всех осужденных, всех обреченных. * * * Улыбнись, царевна Несмеяна, Несмеяночка, молчаночка, тишинка! О, морозинка, малиновка, малинка, Kaк березка из тумана! Дайся в руки мне, царевна Лебедь, Ты жемчужинка, изюминка, снежинка, Ты летучая, прозрачная пылинка, Звездочка в осеннем небе! Подлети, царевна Недотрога, Дайся в руки, тучка, льдинка, Светлая бессмертника, раинка, Поиграй со мной немного! * * * А умрем – заживем на поверхности солнца, Два сияющих протуберанца. (Наши души там будут, как два иностранца, Два неопытных переселенца.) Спросит огненный дух: «Как по-беженски время? Как по-божески Божие имя?» (Завывать и плясать будет бурное пламя, Будто дикое, страшное племя.) Ну, а ты говоришь: «Где лучи слишком ярки, Там играть можно только в жмурки. Наши души поедут на сивке-бурке И растают, смешные Снегурки!» * * * Перед тем, как замолчать, Надо же поговорить. Георгий Иванов Я говорил о радостном и грустном В пещере — сталагмитам и моллюскам. Нетопыри прислушивались вяло В холодной ночи зрительного зала. Но проплывал огромный черный лебедь Сквозь темный шорох, сквозь неясный лепет, Огромные бессмертники сухие Шуршали о бессмертной Мусикии – Но синие большие асфодели Под синим снегом зябко холодели, И черный парус падал, цепенея, Как тень от арфы мертвого Орфея. |