Да, утомило, надоело,

Осточертело всё к чертям.

Душа, хватай под мышки тело,

Бежим в Эдем, бежим в Сезам!

И слушает мольбу о чуде

Душа, разглядывая сор:

«Там воскресения не будет.

Там тот же погребальный вздор.

Там тоже ямы, трупы, речи,

Смесь чепухи и требухи,

И шевелит нездешний ветер

Заоблачные лопухи.

Ни ада-с, сударь мой, ни рая-с…»

Ну что ж. Ты слушаешь её.

Молчишь, вообразить стараясь

Загробное житье-бытьё.

В долине плача, в юдоли печали

(Мели, Емеля, твоя неделя),

Где гуси-лебеди пролетали,

Мы заиграли, мы загуляли.

Кисельные реки, молочный берег –

И мы там были, и пели, и пили.

По усам текло, а в рот – попало?

Да нет, не попало, пиши пропало.

Алёнушка, слушай – Лель на свирели,

Уплыло горе в заморское море!

Мели, Емеля, твоя неделя –

Ай да люли, разлюли малина!

Долина плача, моя долина.

Задуматься, забыться, замечтаться,

Заслушаться ночной тоски.

Венеция, весна, и ночь, и пьяцца.

Вот – хризантемы, видишь – орхидеи

(Обрывки дыма и туман).

Что ж, посидим, друг другу руки грея.

Нет, волшебство едва ли возвратится,

От лунных чар болят виски

(Платить по счету: кьянти, асти, пицца).

И мы идем, и в луже мокнет роза,

А музыка – один обман,

Как постаревшая Принцесса Грёза.

Жизнь улыбалась, будто Царь-Девица,

А нынче хочется развоплотиться.

Очарованье, чары, волшебство?

Нет ничего (но это – ничего).

Да, превратились нежные соблазны

В гнилую падаль, в горестные язвы.

Ну да, весна, сирень или герань,

Но дело дрянь и тело просто рвань.

Всё превратилось в горечь и усталость.

Душа, бессмертная, поистрепалась.

Душа гниёт, и пахнет бытиё

Отравленным дыханием её.

И жизнь – будто мельничный жернов на шее,

будто бревно, рухнувшее на зеваку.

Жизнь – как смерть, только нет в этой смерти покоя.

Где он, покой, похожий на светлое летнее поле?

Не золотые сады, в которых

живут Геспериды. Просто

дорога в ухабах, коровьем и конском навозе,

и мы выходим в летнее милое поле.

Я проживаю в мире инфузорий

(Дом ноль-ноль минус в Тупике Микробов).

Я казначей Содружества Бактерий.

Мы там–танцуем–танец–стрептококков.

Я улыбаюсь голубой Бацилле,

Большой поклоннице литературы.

Я пью коктейль с ценителями гноя,

Разбавленный питательным бульоном,

И что-то вроде столбняка находит.

Звезда Бактерий блещет надо мною.

Казалось, становится небо

Жемчужной, мерцающей розой,

Рождался игольчатый стебель

Из ветра, молчанья, мороза.

А после и синяя роза

Осыпала всё лепестками,

Колола шипами мороза,

Синела высоко над нами.

Но сердце, озябшее, знало,

Что это, конечно, не роза.

И в жалких лохмотьях дрожала

Простушка по имени Грёза.

Разлетается сердце темными комьями крови,

Клочья души висят на терниях жизни –

Колючая проволока судьбы, в шипах заржавелых.

Так и терзайся при жизни в серном пламени ада,

Связанный пленник, потрепанный, перегоревший.

Что, освежает тебя холодный пепел мечтаний?

Так и живу,

жуком, опрокинутым на спину,

жертва своей скорлупы.

Беспомощно бьюсь,

барахтаюсь, шевелю

жалкими конечностями,

членистоногий.

Да, конечно, законы тяжести –

спорить – напрасно.

Уже занесен,

уже надо мной

черный сапог,

любитель хруста.

Мотаться нам да маяться

(Земное безобразие),

Мочалиться, мытариться,

А все-таки мечтается –

Иллюзии, фантазии…

Мечтается, миражится,

Поётся, куролесится,

Душа – блудница, бражница –

Невестится, куражится,

Несет-то околесицу.

Потараторь, голубушка,

Потарабарь, неумница,

А после сразу бухнемся

С тобой в тартарары.