Богдан сначала слегка обиделся, а потом, видимо согласившись с больным, поддержал его своим басовитым хохотом.
— Ты прав, атаман. Негожие из них станичники, так что же тогда плакать?! Давай лучше выпьем! — И достал фляжку, спрятанную за пазухой от бдительной стражи.
Руфуса передернуло.
— Прости, — козак виновато тряхнул головой и утянул емкость обратно. — Не помыслив я, что не по нраву тебе сейчас…
Руфусу требовалось много информации, поэтому дальнейший разговор скакал как молодой конь из стороны в сторону и коснулся на первый взгляд многих не связанных между собой тем. Беседа могла длиться бы еще долго, если бы не пришел служка и не сказал, что лекарь гневается. Богдан зараз подхватился, поклонился напоследок, и убежал. Впрочем, пищи для размышлений Руфусу он оставил достаточно.
То, что следующий визитер будет далеко не таким простым, как бывший кошевой (хотя что-что, а такая должность по определению не может достаться простаку), Руфус понял по тем приготовлениям, на которые расстарались слуги.
Приблизительно через неделю, утром, но не совсем ранним, двери его покоев распахнулись и внутрь ввалился целый ураган холопов. Его моментально раздели, обтерли ароматными тряпками (хотя и так его мыли всего лишь позавчера), постригли и, что уж совсем невероятно в стране, где бороды — это важнейший атрибут мужественности, побрили! Принесли и как на манекен натянули дорогую одежду. Более того, его впервые пересадили из до бесу надоевшей кровати в кресло, обитое мягкими как пух подушками. Огромный шаг вперед в процессе выхода на волю!
Наконец, появились долгожданные посетители. Как Руфус и ожидал, гости были очень высокие. Выше практически некуда. Великая княжна Ольга, в которой он без труда узнал ту самую девушку, с болот, разряженная по последней моде и ребенок, одетый в детскую кольчугу и с богато украшенным кинжалом на поясе. Мальчик. Судя по всему ее собственный, иначе зачем она его потащила сюда? Разве что княжна решила показать сыну настоящего пришельца? У Руфуса были другие, более важные темы для размышления. Как себя вести?
Тогда он особо не поверил в то, что спасаемые девушки действительно те, за кого себя выдают. Любая хоть царевной, хоть дочерью Билла Гейтса назовется, чтобы ее спасли, и при этом по кругу не пустили. Запавшая ему тогда Ольга, показала себя настоящей стервой, причем вздорной и безбашенной. Таких девушек он обычно не любил, и если бы его не нахально подначили, хрен бы он себя повел так, как повел. Но… Ведь не удержался тогда? И вообще, помнил же столько лет?
Это что касаемо проблем в личных отношениях. Но кроме этих были еще весьма непростые политические вопросы. Точнее, целая пропасть этих самых политических вопросов. «На одной чаше весов лежит ссора с ромеями. Те, наверняка, давят на князя, требуют так или иначе вернуть полон и выплатить компенсацию. И так отношения государств далеки от добрососедских. И как при этом поступить с человеком, который является источником этих проблем?» — Сам того не зная, Руфус почти в точности повторил все страхи Максимуса. — «Но! На другой чаше весов лежит гораздо больше! Огромная добыча! Разоренные земли врага! Разбитые легионы — цвет и мощь Империи! Тысячи спасенных из плена людей! И самое главное, все это досталось россам ЗАДАРОМ! Я вполне могу быть недоволен и поторговаться! И как тогда понимать в это явление?»
Руфус пообтерся на высоком посту достаточно, чтобы понять простую истину: в серьезных делах нет ничего «просто так». Каждая деталь, каждый жест, каждая мелочь имеют свое собственное значение. И уж что-что, а личность переговорщика тут один из самых важных знаков. «Что князь собирается мне сказать, послав не переговоры женщину? Это оскорбление? Что-то типа: «с мужами ты не достоин говорить»? Или наоборот, приглашение к неформальному общению? Зачем ребенок? Ладно, посмотрим…»
— Здрав будь, воин! — Поздоровалась Ольга.
— И тебе по-здорову, красавица. — Ответил Руфус и ничуть не погрешил против истины. Она действительно стала красавицей. Прошедшие пять лет пошли ей, на первый взгляд только на пользу. Тело приятно округлилось, в движениях исчезла яростная быстрота, зато появилась плавность и величавость. Степенность.
Молчание. Ни, понятно дело, Руфус, ни Ольга, на которою напало неизвестное ей ранее косноязычие, не знали что сказать. Впрочем, разговор следовало так или иначе начинать, поэтому Руфус немного решил помочь женщине, хотя правильнее было бы дать начать разговор ей:
— Ты пришла говорить по приказу своего брата? И что же ты хочешь мне сказать? — и сам поразился своему ромейскому акценту.
— Нет. — Твердо ответила Ольга, и, видимо решившись, начала. — Я пришла по своей воле и мне сейчас нет дела до суда твоего с братом. Помнишь, ту березку за костром, когда мы бежали от ромеев?
— Ну, помню.
— Так вот, тогда ты семя свое во мне оставил, а вот его плоды.
— ?
— Який ты не розумеющий. То сын твой! Святополк.
— Мой что?
— Сын! Дитяте твое. Твоя и моя кровиночка! Эй? Ты чего это? Эй! ЭЙ! Руфус! Очнись! Палашка-а-а-а!!!
— Боярыня? — в открытую дверь просунулась голова сенной девки.
— Палашка! Беги скорее за Ярославом! Руфусу опять худо! А вы, чего встали! Перекладывайте его обратно в постель! Ярослав вам головы оторвет!
Врач появился приблизительно через полчаса. Запыленный волхв, в котором Руфус с удивлением узнал того самого Ярослава, с которым они бежали от ромеев через болото, ворвался в комнату и внимательно оглядел больного. Ощупал, зачем-то закрыл глаза и как будто во что-то вслушался.
— Ну что, жить буду? — поднял голову Руфус.
— Будешь… Будешь! — прорычал Ярослав и от души отвесил больному затрещину. — Я тебе покажу, симулянт! Ты у меня ща забегаешь! А ну-ка!
Волхв схватил больного за одежду, встряхнул и выдернул из постели! Перехватив за шкварник, как обделавшегося котенка, Ярослав потащил слабо упирающегося Руфуса по лестнице во двор, не обращая внимания на тихие причитания и заламывания рук, в исполнении женской аудитории.
Вытащив болезного во двор, Ярослав, с яростным шепотом: «Я тебе еще раз только попробую…! Такой день мне с любимой сломал!!!», довел Руфуса до стоявшей около стены сарая здоровой бадьи — лошадиной поилки, и со всей силы зашвырнул туда ромея.
— Все! — Сказал он подбежавшим зрителям. — Здоров. Вытащите его оттуда, высушите… А я пошел. И по глупостям меня больше не зовите!
Несмотря на громкий вердикт «главврача», выздоровление и обретение прежней формы уровня приор-гладиатора шло очень медленно. Поначалу, когда Руфус воевал, и позже, когда был в напряженном ожидании неизвестно неприятностей, организм все еще находился в состоянии максимальной мобилизации и быстро справлялся со своими недугами. На войне, как известно, не болеют. Но стоило чуть расслабиться, как бывшего гладиатора догнали все болячки, которые он отпихивал в сторону из-за более насущных проблем. Болело все. Болела искалеченная рука, болел живот — от неприятия нормальной пищи, болели мышцы после простеньких вроде бы тренировок… Даже кости, и те болели, хотя вроде бы еще не холодно было на улице!
Конечно, очень помогала Ольга. Чуть позже, состоялся более подробный, и гораздо более длинный разговор, из которого Руфус и узнал про женскую болесть Ольги, про счастье и радость, которую он подарил ей, а также, впервые получил ее благодарность. Позднее, он получал ее каждую ночь, когда временно, за неимением своего собственного, переселился в один из ее домов.
Практически все свое время он проводил во дворе, где под наблюдением сына, «Ну надо же! Я отец! У меня есть ребенок! Сын!» возвращал себе прежнюю форму. Что же касается отношений, то бредящий оружием, как и все пацаны, пусть даже и такого сопливого возраста, Святополк очень быстро поладил со своим отцом. А тот, быстро поняв вполне законный для сына дочери князя интерес, вскоре завоевал все его внимание, став непререкаемым авторитетом. Даже выше, чем старый десятник княжеской држины, учивший мальца началам боя. Истории о схватках мальчик слушал раскрыв рот, как сказки, а показанные приемы схватывал просто, что говориться, на лету. Кстати, мечом, пусть и облегченным для ребенка, он владел просто невероятно для своего возраста и даже десятилетний обычный парень проиграл бы ему фехтовальный поединок. Руфус только хмыкал в удивлении, глядя на то как парень чертит в воздухе узоры своим мечом, либо сколько ударов тот может нанести за раз, без отдыха то есть. Вспоминая детишек такого же возраста его родного мира, которые сидели по песочницам с пластмассовыми совочками, можно было этим только восхищаться.