— Глупости. Самолеты надежнее машин, по статистике. Я прошу.
Я аккуратно взял прохладный каменный кружок.
— Но, я же не смогу надеть его…
— Носи в кармане. Так даже лучше, — она понизила голос — будет совсем рядом кое с чем…
Смутилась и рассмеялась.
Легонько щелкнул ее по носу.
— Не узнаю бывшую скромницу.
— Есть, у кого учиться, — парировала быстро. — Будет тебе напоминать обо мне, когда меня нет рядом.
— Я все время о тебе помню. Беги.
Глядя ей вслед, вспомнил со всей отчетливостью, как расставался с ней после первого нашего свидания — на темной и влажной аллее.
Вспомнил выхваченный огоньком зажигалки рисунок на дорожке — две птицы, сплетенные в круг. Поднес браслет к губам и поцеловал.
Поехал домой…
灾难
Беда
…В понедельник после обеда я вернулся домой из нового кампуса. Принял душ. Собрал сумку и отправился на тренировку. Мышцы болели после долгого перерыва, но боль была приятной, тело радовалось — хозяин взялся за ум.
С Ли Мэй я переписывался все выходные. Узнал подробности свадьбы, понял, что все китайские свадьбы похожи одна на другую. Невеста переодевалась, дарились и записывались подарки, гости вкушали угощенья. Никто не танцевал и не дрался в порыве вдохновения. Жених щеголял в красном ремне с драконами и сердцем. Взрывались петарды.
Свадьбу справляли с размахом. Дядя Ли Мэй заказал два микроавтобуса и сегодня утром повез родственников в заповедник.
«Я купила тебе мягкие тапочки, в виде панд. Купила самые большие, какие нашла, — написала мне Ли Мэй рано утром. — Послезавтра вернусь. Соскучилась и люблю».
Подошел мой автобус.
Чувствуя себя молодым и сильным, я ловко обогнал толпу, подпихнул застрявшую в дверях тетку и вслед за нею протиснулся внутрь.
Занял место поближе к выходу — до фитнес-центра всего две остановки.
Меня наполняла легкая светлая радость, по лицу помимо воли расплывалась улыбка. Я застеснялся, огляделся — не видят ли остальные?
И замер в недоумении.
В салоне было необычно тихо, лишь подвывал двигатель, одолевая подъем на мост. Все смотрели на экран телевизора позади водительского места.
Вместо обычной рекламы что-то тараторил озабоченный диктор в синем костюме. Дали картинку: бегущие люди, кто в белых халатах, кто в обычной одежде, с носилками и каталками.
Болтаются трубки капельниц.
Крупным планом — чье-то залитое кровью лицо, не разобрать, мужчина или женщина. Обломки стены, кусок лестничного пролета, босая ступня под бетонной плитой, кривые линии арматуры, непонятные тряпки….
«Теракт», — первое, что подумал.
Все. Приехали. Докатилось и до китайцев.
Этого я ожидал меньше всего…
Взорвали что-то мощное — камера выхватывала груды битого бетона и стекла, обломки мебели. Мелькнуло несколько страшных серых лиц, припорошенных пылью от взрывов.
Головная боль китайцев — тибетцы и уйгуры. Их, как могут, держат в узде, но террор тем и страшен, что непредсказуем. Понять бы, где и что случилось…
Появилась карта страны — на весь экран.
Рваным красным пятном выделялась одна из провинций.
— Сычуань… — услышал я знакомое слово.
Нет.
Все в порядке.
С нею все хорошо.
На теле провинции пульсировали круги.
«Чэнду» — показывала стрелка.
Это не теракт!
Землетрясение. Ничего страшного.
Она жива и здорова. За обедом я писал ей смс, она ответила — уже приехали, и панды очень смешные.
Что бы там ни случилось, в Чэнду ее нет.
Она далеко от города, в заповеднике.
Карта сдвинулась чуть выше.
Круги замелькали сильнее.
«Вэньчуань».
Не может быть.
Этого.
Не может.
Быть.
Открылись двери автобуса, я рванул к выходу, прямо по ногам, на ходу выдергивая застрявший среди тел рюкзак.
Побежал обратно по мосту, на ходу набирая ее номер.
«Дуй бу ци…[16] — раз за разом слышался в трубке ровный женский голос. — Телефон выключен или находится вне зоны доступа».
У входа на кампус перед огромным экраном толпились люди.
Остановился перевести дух.
На фоне знакомо пульсирующей карты диктор, на этот раз женщина со строгой прической, спрашивала о чем-то корреспондента — его фото виднелось в углу экрана. Он отвечал, но из-за помех я почти ничего не понимал.
«Люди», «дома», «школа», «дети»…
Какие-то цифры…
Дернулся и опять побежал.
Компьютер грузился неохотно, будто нарочно медленно. Хотелось вмазать по нему кулаком, но сдержался, понимая — останусь без информации.
Давай, давай, сука такая.
Давай!
Есть.
Новости.
Прыгал глазами по строчкам, возвращался в начало, перечитывал, пытался осознать.
Нет, — говорил себе, — нет.
Нет.
Нет.
Нет!
«В китайской провинции Сычуань сегодня в 14:28 по местному времени (10:28 по Москве) произошло мощное землетрясение, магнитуда которого составила от 7,6 до 8 баллов. Люди в пострадавших районах не могут связаться друг с другом, повреждены коммуникации — отсутствует телефонная связь. По данным властей, жертвами стихии стали 8533 человека. Таковы последние данные по провинции Сычуань, без учета соседних с ней регионов, где также имеются жертвы».
Все будет хорошо, твердил я себе. Все обойдется. Вот же — говорят, что нарушена связь. Повалило вышки — и мобильники отрубились.
Она жива. Не может дозвониться, только и всего. Растерянная, напуганная, среди кричащих людей, в руке — бесполезный телефон.
Болтается на ремешке медвежонок Путин…
«Дуй бу ци… — в который раз ответила трубка. — Дуй бу ци…»
Я перескакивал с одной страницы на другую.
«Эпицентр бедствия находился в 92 км от г. Чэнду — административного центра провинции, но подземные толчки ощущались во многих городах страны и даже на Тайване, в таиландской столице Бангкоке и во вьетнамском Ханое».
Да плевать и на Тайвань и на вьетнамцев.
Скажите одно: что — с ней?
Где моя девочка?
Снова хватаюсь за телефон.
«Дуй бу ци…»
«Дуй бу ци…»
«Дуй бу ци…»
Заставил себя оторваться от монитора.
Спустился на улицу.
Обычный вечер, душный и тихий. Ковыляли, шаркая тапками, старухи, возвращаясь с прогулки. Тренькали велосипедные звонки. Кривоногий малыш семенил по газону за мячиком. Играли в «догонялки» неотличимые друг от друга девочки в светлых платьях. Курили охранники у ворот поселка.
В магазине тоже было спокойно. Рылась в лотке для мороженого тетка с бигудями на голове, сутулый дедок изучал надписи на бутылке йогурта. Скучал за кассой знакомый продавец, зевая и выставляя напоказ металлические зубы.
Будто и не случилось ничего.
Я купил сигарет. Помявшись, взял бутылку байцзю.
— Если с ней все в порядке, я брошу пить. Даже пиво.
Продавец оживился, зыркнул в мою сторону с любопытством.
Вряд ли он понял, что я сказал, но разговаривающий сам с собой лаовай — всегда интересное зрелище. В поселке живет трое сумасшедших, их все знают. Но они — свои, стало быть, неинтересные. Лаовай — другое дело.
— Что там, в Сычуани? — спросил, расплачиваясь.
Зная мои способности к китайскому, продавец изобразил руками, будто трясет погремушки-маракасы. Подумал, ухватился за стойку с конфетами, пошатал ее.
Поразило, что во время этой пантомимы он улыбался.
Дома жахнул полстакана водки, запил водой и приник к монитору.
