Но бога нет, это я знаю точно, а среда изменится легко — надо лишь выпить еще.
Дринк, дринк, дринк.
Дэнс, дэнс, дэнс…
Первое письмо я получил зимой. Адрес незнакомый, подпись — «Пэри». Так звали собаку одного очень знакомого человека — не персидская же муза решила меня осчастливить…
Совсем короткое письмо.
«Привет!
Не знаю, может, и не нужно было тебе писать, но вот — написала. Не понимаю, что на меня нашло — взяла и набрала твое имя в Яндексе. Была приятно удивлена. Ты все же не бросил литературу. Когда станешь известным, буду гордиться знакомством.
Угадай, кто тебе пишет».
И угадывать нечего.
В конце письма, после смайликов, приписка:
«Наверное, нужно сильно пережить что-то, чтобы написать такое» — и ссылка на один из моих рассказов.
Альтернативное настоящее: люди разводятся, а их детей, с целью спасти от душевных травм, умерщвляют в специальной комнате — здесь же, на месте, прямо в загсе. Без проволочек и судов. Процедура называется «форсированным завершением жизненного цикла», после чего родителям выдают чистые паспорта — гуляйте, свободны.
Кажется, за этот рассказ я и получил рецензию в стиле «автор и Чикатило — одно лицо». Хотя, может, и за другой. Неважно, потому как в корне неверно. Чикатило был тихим, неприметным снабженцем, добрым семьянином, на хорошем счету у соседей и на работе. У меня так никогда не получалось.
Читал и перечитывал.
Несколько раз подводил стрелку курсора к «ответить».
Курил, роняя пепел на клавиатуру.
Наконец, написал:
«Инна».
Отправил.
О чем тут же пожалел.
Схватил телефон и набрал длиннющее, в несколько частей, сообщение для Ли Мэй. Пересказал ей «Песнь Песней», чуть ли не полностью. И следом еще одно сообщение — из сердечек и смайликов.
Она тут же ответила:
«Вау! Если бы ты был моим мужем, я бы подумала, что у тебя появилась любовница, и тебе немного стыдно передо мной».
Любовница…
Все гораздо хуже — бывшая жена.
«Конечно, нет. Просто я понял, как сильно люблю тебя!»
Забыл ли я Инку?
В Москве она уверяла меня, что забуду, как только встречу «девушку в шелковом платье». Я бы больше поверил, что навсегда излечусь от пьянства, чем в то, что Инкино письмо оставит меня равнодушным.
Иногда мне кажется, что моя тяга к выпивке имеет болезненную природу — сродни чувствам к бывшей жене. И то и другое не доведет до добра, но мне наплевать на мифическое добро. Временами я ухожу в завязку, ищу замену, но это не что иное, как отсрочка и самообман.
Ты можешь не пить месяцами, годами, но ты никогда не будешь свободным. И обязательно вернешься к себе прежнему.
Начинается всегда по-разному. Порой приближение чувствуешь заранее — так, наверное, угадывают грядущий сход лавины: витают в воздухе едва заметные признаки катастрофы.
Идешь по городу, трезвый, в делах и заботах, и все у тебя хорошо. Сразу два издательства написали вдруг «уважаемый» и без привычного «к сожалению». Напротив, вежливо и строго, как завуч в школе, предлагают что-то «обсудить» и «подписать».
Идешь, автоматически отмечая:
вот лежит вдавленная в асфальт пивная пробка;
вот гордое величие полок с выпивкой в магазине «Продукты» — ты видишь их, когда рассчитываешься за пакет кефира;
вот два мужика потягивают у метро пиво «Старый мельник»;
вот синий зонтик уличного кафе с логотипом «Балтики» — «трешка» уже не та, что раньше, но разливная «семерка» вполне ничего… во всяком случае, весной была ничего;
вот запотевшие очки студента-ботаника, как бутылка «беленькой» с ледничка;
вот шибают в нос разносолы в крытом павильоне рынка…
Сглатываешь набежавшую слюну.
Покупаешь к огурцам и маринованному чесноку небольшую плоскую бутылочку.
Для вкуса.
Да и сыро сегодня.
С утра моросит…
Обнаруживаешь себя несколько дней спустя на другом конце города, без обуви, обоссавшегося и замерзшего до полусмерти.
Иногда все случается разом и вдруг — и позднее, отлежавшись в сушняке, психозе и фобиях, вспоминаешь, что же послужило толчком, что обрушило, будто выстрел в горах, твою снежную лавину…
Целую ночь я пролежал, разглядывая зеленый глазок кондиционера у потолка. Сочинял в мыслях ответные письма. Сдержанно-равнодушные. Беспощадно-холодные. Восторженно-глупые. Дважды собирался сходить в ночной магазин за чем-нибудь крепким, из местного бухла, чтобы нажраться и забыться.
Посветлевшее небо образумило — скоро на работу.
Принял душ, в попытке сбросить, смыть напряжение. Пробовал думать о Ли Мэй, но сказались или привычка или возбуждение от письма — кончил я, отчетливо представляя Инку…
Оставалось лишь смириться: я не сумел избавиться от прошлого.
Первое, что сделал утром, — полез проверять почту. Два непрочитанных письма, оба — от «Пэри».
«Да, это я».
Второе чуть больше:
«Я не знаю, как выразиться… Набираю текст и стираю. Снова набираю, перечитываю и опять удаляю все. Сейчас напишу как есть и тут же отправлю. А ты уже решай сам. Сейчас соберусь… Если тебе неприятно общаться со мной, просто не отвечай, ладно? Я ведь не знаю, как ты живешь. Может, влезла в твою жизнь, и совсем некстати… В общем, я рада, что ты узнал меня, очень, правда. А остальное, как ты решишь. Уфф. Вот».
Спрашивал себя не раз — зачем…
Зачем? Я? Ответил?
Не просто ответил, ввязался в переписку со всею готовностью: рассказывал о себе, кропал страноведческие очерки, засылал фотографии, заваливал вопросами и воспоминаниями, ловко и продуманно избегая неудобных и негативных.
Через пару дней пришли Инкины фотографии: за столом в офисе; у кофемашины; возле окна. Повзрослевшая, красивая.
Светлое каре. Знакомые скулы, губы, глаза…
«Хорошо, — убеждал себя, — это не более чем виртуальный роман». Приятная забава. Игра. В конце концов — обычная вежливость.
Любви — той, что была, нет и быть не может.
Любовь сейчас совсем к другой девушке.
«В платье из красных шелков», — тут же вспомнил Инкин шепот в такси.
«Она — далеко. Между нами — равнины, горы, леса и пустыни. Тысячи километров. Надежный барьер».
Я действительно прятался за эти детские отговорки, накрывался ими, как одеялом, с головой.
А потом пришло еще одно письмо.
Одеяло сдернуто, меня скинуло с кровати, я лежу на полу, ошарашенный.
Весной, написала Инна, от их фирмы в Шанхай поедет несколько человек. Что-то там по строительству, я не очень вникал. Подготовка к ЭКСПО. «Расширение братских связей».
Она — в составе делегации: «Мне будет очень приятно, если ты встретишь меня. И вообще — увидеться».
…В тот день я встречался с Ли Мэй. Целовал, обнимал, шептал на ухо, бог знает какие глупости — я ведь правда любил ее. Но, проводив до общежития, шел к себе и думал об Инне.
Я брел по холодной и серой улице, разглядывая возле дверей магазинов и банков каменных львов, кучерявых и пучеглазых. Это ж надо, думал я, столько прожить тут, чтобы только сейчас догадаться, какой еще город, напичканный львами, мог стать побратимом Шанхаю… И усатые драконы, извивающиеся на огромных вазах, — несомненные, хоть и дальние, родственники питерских грифонов…
Иначе и быть не могло.
Инкино появление в моей жизни — всегда напоминает дурной сценарий плохого фильма…
У меня — две женщины. Обеих я люблю.
Я — вангоговский кипарис. Надо мною — луна и солнце…
深思熟虑
Раздумья
…Солнце жарит сквозь толстое стекло, и я задергиваю шторку. Вернее, пытаюсь: чертова тряпка не поддается, где-то ее заклинило.
