Стив поморщился:

– Разумеется. Мы с вами взрослые люди, и нам нужно руково­дить компанией. Здесь не место для игр.

– Я искренне надеюсь, что нет, – твердо сказала Сэм.

Она в последний раз посмотрела на Пэрриса, вновь покрас­невшего от гнева и унижения, и вышла. Подойдя к лифту, она тя­жело вздохнула и подумала, что, возможно, совершила самую ужасную ошибку в жизни.

Через час позвонил Хью.

– Сегодня в шесть утра Катрина родила девочку! – радостно объявил он.

– Ох, Хью, я так счастлива за вас обоих… Как Катрина? Труд­ные были роды?

– Если хочешь знать подробности, спросишь ее сама, – за­смеялся он. – Во всяком случае, за все время родов я ни разу не услышал, что она больше никогда не будет заниматься любовью! Девочка чудесная, весит два восемьсот пятьдесят и вылитая мать.

При мысли о маленькой копии Катрины глаза Сэм увлажни­лись.

– Я так рада! – снова сказала она. – Когда я смогу ее увидеть?

– Сегодня.вечером их выпишут. Может быть, приедешь за­втра?

– Чудесно. Тогда до завтра.

Сэм заказала цветы для Катрины и решила купить в подарок роженице ее любимые духи– «Шанель № 19». Она знала, что по­дарки следует делать новорожденной, но ей очень хотелось по­здравить Катрину, которой все это явно далось нелегко.

В тот день Сэм ушла с работы рано. Утро было тяжелое, а день выдался не легче. Погода стояла чудесная, и в половине пятого солнце было еще ярким и теплым. Сэм шла по улице, наслажда­ясь прикосновением лучей к лицу и думая о том, что произошло за день. Она вдруг поняла, что не боится Стива Пэрриса, несмот­ря на то что очень дорожит своей карьерой. Стоило подумать о Хью, Катрине и девочке, все остальное начинало казаться мелким и неважным.

Она зашла в кулинарию и купила немного козьего сыра, олив­ки в чесночном соусе, горчичный хлеб и несколько кусочков коп­ченой курицы. Потом села в такси и поехала домой. Там она сде­лала салат из курицы, сунула в духовку бутерброды с козьим сы­ром и открыла бутылку вина.

Ожидая, пока разогреются бутерброды, Сэм просмотрела пос­ледние страницы найденного в метро журнала. Они были посвя­щены женщинам, которые изменили свою жизнь. По крайней мере, так гласил заголовок. «Человеком месяца» стала преуспеваю­щая лондонская банкирша, которая бросила все и купила помес­тье во французской Дордони. И говорила, что счастлива, как ни­когда в жизни. Она была сфотографирована рядом с деревянным сараем, на фоне зарослей дымчато-голубой лаванды, с улыбаю­щимся босым карапузом на руках.

«Настоящий рай!» – с завистью подумала Сэм. Рай, ради ко­торого она тоже бросила бы работу в «Титусе».

Хоуп решила, что через год Милли пойдет в школу в Редлайоне. А значит, они останутся в Керри. Пути назад нет. Причина, заставившая ее принять такое решение, была проста: она полю­била Редлайон. Если ей суждено жить без Мэтта, то пусть рядом будут близкие друзья, которые ее любят. Возвращаться в Англию не имело никакого смысла.

Мэтту она этого не сказала. «Зачем? Лишние слезы», – думала Хоуп по пути в Килларни. Она вместе с детьми ехала покупать им одежду, а себе – эластичные брюки. Нужно было что-то делать с животом, который внезапно стал очень заметным.

Она еще никому не говорила о своей беременности. Даже Сэм. Нелегко признаться в том, что ты мать-одиночка с двумя детьми, ожидающая третьего. «Я могла бы читать лекции на тему „Как не следует поступать“, – думала Хоуп, когда у нее становилось лег­че на душе. Единственным (но очень слабым) утешением явля­лось то, что у них с Кристи не было настоящей связи. Слава богу, она точно знала, что отец ребенка – Мэтт. Если бы в этом были хоть какие-то сомнения, её бы хватил инфаркт.

Доктор Маккевитт направил ее к мистеру Марри, симпатич­ному и галантному гинекологу городской больницы. Наверняка в него влюблялись многие будущие матери. К Хоуп он тоже был очень добр и внимателен, но опасность влюбиться ей не грозила. От таких вещей она была застрахована.

Светло-серые глаза доктора Марри скользнули по заполнен­ной Хоуп анкете. В графе «Семейное положение» она написала «разведена», хотя официально развода^еще не было. Слава богу, он промолчал. Если бы доктор посмотрел на нее с жалостью, Хо­уп ответила бы ему стальным взглядом и заявила, что это не его дело. Но мистер Марри просто сказал, что она совершенно здо­рова, и заверил, что в их больнице отличные акушерки.

Хоуп стойко держалась до самого дня ультразвукового скани­рования. Сидя в приемной, она невольно вспомнила, как прохо­дила эту процедуру раньше. Когда Хоуп была беременна Милли, Мэтт сидел рядом и держал жену за руку, как будто ей грозило что-то ужасное.

– Хочу пройти с тобой все, – серьезно сказал он ей тогда. И Мэтт действительно прошел с ней все. Роды продолжались так долго, что действие эпидурала кончилось. Милли упорно не хотела появляться на свет и сопротивлялась, как сердитый слоне­нок, не желающий покидать теплую материнскую утробу.

По тому, как родился Тоби, тоже можно было судить о его бу­дущем характере: все прошло без сучка и задоринки. Когда Мэтт тайком пронес в палату бутылку шампанского, чтобы отпраздно­вать появление на свет сына и наследника, эпидурал еще дейст­вовал. Так что Хоуп, державшая на руках Тоби, тут же опьянела от одного-единственного запретного глотка.

Сейчас она думала о своем третьем ребенке. Том, о котором Мэтт не знал. Она поклялась себе, что этот ребенок не окажется забро­шенным. Его будут любить и баловать.

«А как же быть с его отцом? – спросил Хоуп внутренний го­лос. – Разве он не имеет права знать о своем ребенке? Не имеет права любить его так же, как ты?»

«Нет, – возразил ему другой голос. – Не имеет. Он отказался от этого права, когда ушел и не дал тебе возможности объяснить случившееся».

Хоуп знала, что когда-то ей придется все рассказать Мэтту, но хотела, чтобы это произошло как можно позже. Сейчас она про­сто не выдержала бы ссор и обвинений, которые неминуемо пос­ледовали бы за этим.

Все еще думая о Мэтте, она припарковалась на большой авто­стоянке в Килларни и проверила список покупок: брюки для бе­ременных, новый комбинезон для Тоби и туфли для Милли. Она везла Тоби в прогулочной коляске и вела за руку Милли, бодро топавшую в красных резиновых сапожках (которые она отказа­лась снять, несмотря на жару), как вдруг услышала знакомый гром­кий голос:

– Хоуп, хелло-о!

Это могла быть только Финула. Изобразив улыбку, Хоуп обер­нулась и увидела Финулу, которая вышла из салона красоты и быстро переходила улицу; ее широкие пурпурные одежды разве­вались. Судя по тому, что она двигалась, вытянув руки перед со­бой, как будто оказалась в темноте; ей только что сделали мани­кюр. Конечно, ногти Финулы были выкрашены в кроваво-крас­ный цвет, а запах лака мог бы свалить с ног и лошадь.

– Как вы поживали все это время? – озабоченно спросила Финула. – Мы с Сиараном очень беспокоились о вас.

Услышав эти сочувственные слова, Хоуп скрипнула зубами. Впрочем, она и так знала, что местные жители ее жалеют. Мисс Мэрфи, которая ухаживала за церковными цветами, накануне крепко обняла ее и назвала «бедной девочкой».

Хоуп была не в том настроении, чтобы выслушивать изъявле­ния сочувствия. Однако справиться с добрейшей мисс Мэрфи было намного легче, чем с Финулой Хедли-Райан, которая, без сомнения, ждала конца их брака с того самого момента, когда Мэтт приехал в Редлайон.

– Прекрасно, – выдавила Хоуп, ослепительно улыбнувшись Финуле.

– Вы очень храбрая, – сказала Финула, скорбно покачав го­ловой. – Я не знаю, что произошло, и не хочу знать… – быстро добавила она.

«Черта с два!» – подумала Хоуп.

– Но, – продолжила Финула, – если бы Мэтт попался мне в руки, я бы убила его за то, что он бросил вас одну. Его следовало бы пристукнуть лопатой! Во всех семьях бывают ссоры, но это еще не повод для ухода.

У Хоуп отвисла челюсть. Такого от самой преданной поклон­ницы Мэтта она не ожидала.