Зайдя с яркого солнечного света, в мягкий полумрак жилья охотников, Нинус на некоторое время просто ослеп. Затем постепенно разглядел открытый очаг на возвышении, обложенный почерневшими от сажи камнями, сверху очага прорубленная дыра в крыше. Земляной утоптанный пол, несколько скамей, шкуры на стенах, да две пары оленьих рогов на вкопанном почти посередине помещения столбе завершали обстановку дома. На дальней половине помещения, при свете масляной лампы возились две женщины, младшая по-видимому дочь Тураха, и старшая — жена. И только потом Нинус заметил киммерийца, сидящего неподвижно и закутанного во множество шкур. Рядом с ним лежали окровавленные тряпки, да стояла кружка с каким-то настоем.
Турах пояснил:
— Это Трил, три дня назад на шатуна пошел. Неудачно. Подрал сильно его медведь, теперь раны гноятся и не заживают, медведь любит, чтоб мясо с душком было, потому, как когтями полоснул, да вовремя ты промыть не успел, считай почти мертвый.
Раненного варвара трясло в сильнейшей лихорадке, несмотря на то, что натоплено было очень сильно, и торфяной дым, перед тем как выйти из дыры в крыше собирался под самым потолком в густые клубы. Нинус внимательно всмотрелся в лицо Трила.
«Не, этот киммериец уже не жилец» — об этом говорил весь жизненный опыт Нинуса, но вслух он, конечно, ничего не сказал.
— Ладно, садись немедиец, — Турах указал на свернутые шкуры возле костровища. Жена принесла поджаренные куски свежей зайчатины и овсяные лепешки и Турах протянул палачу изрядный кусок тушки. Тому ничего не оставалось сделать, как принять еду.
Киммерийцы ели молча, запивая скудную еду водой из кувшина. Наконец сыновья Тураха вышли, а женщины удалились на другую половину дома выделывать шкуры.
— Смотри немедиец, — Турах разложил в одному ему ведомом порядке несколько камней возле очага и веточек. — Вот тут мы, — указательный палец ткнул на обломок гранита, — вот это Ванахейм, пойдешь сначала на север, до Утеса Оленя, ни с чем его не перепутаешь. Потом пойдешь вдоль горной гряды, долго идешь. Четыре дня не меньше. А затем увидишь ущелье, глубокое, будто вспоротое ножом тело. Вот вдоль него и иди. Встретишь клан Нахта, не говори, что я тебе дорогу объяснил, у нас вражда с ними. Если Кром будет к тебе милостив, на наших землях, спустя луну ты будешь уже у ваниров.
Хлопнула входная дверь, впуская какого-то киммерийца, в просторной меховой одежде, с посохом в руке.
— Я слышал у тебя беда — раздался скрипучий старческий голос.
— Да туир Мэйрхаун, проходи. Это немедиец, Нинус, путешествует в Ванахейм.
— Путешествие дело хорошее, особенно когда ноги молодые и крепкие, — ответствовал седой туир.
Сгорбленный старец потоптался у входа, стряхивая с сапог налипший снег. Потом Турах провел Мэйрхаун к сородичу, пораненному медведем. Туир лишь покачал головой, увидев раны Трила но, закатав, рука принялся что-то бормотать. На миг показалось, что его пальцы окутало синеватое свечение, но тут же погасло.
— Сейчас приготовлю отвар, будешь только им поить в течение трех дней.
Рука старика нырнула в сумку на боку, и он принялся кидать в котелок какие-то листья и ягоды Немедиец успел заметить два листочка земляники, горсть желудей, потом поднявшийся от воды пар скрыл остальные компоненты.
— Спасибо Мэйрхаун, — произнес Турах.
— Так я здесь именно для того, чтобы помогать, — улыбнулся туир. Меня вот странник заинтересовал. Так откуда ты и куда?
— Из Немедии в Ванахейм иду.
— Слыхал, слыхал про Немедию, большая страна, трудолюбивый народ. К сожалению, про ваниров того же сказать не могу.
Старец пригладил седую бороду. Голубые глаза старца встретились с взглядом желтых глаз Нинуса.
— Удовлетвори блажь старика, дай на твою ладонь гляну…
Нинусу очень не хотелось давать свою ладонь старому сморчку, но иного выхода не было.
Старик наклонился почти к самой ладони и тут же отпрянул, вцепившись в резной посох и, нервно сглотнул. Турах, нахмурившись лишь смотрел. Наконец старик протянул руку в сторону немедийца и что-то зашептал. Палач закричал от сильнейшей боли, казалось, тысячи жал скорпионов вонзились разом в его лицо. Немедийцу показалось, что его голову окутало просто жалящее облако боли, которое пронзает каждый дюйм его головы. Он почувствовал, как его охватывает гнев и ярость.
Рука сама собой выхватила топор и спустя миг, острое лезвие разрубило голову старику почти до самых губ. Два голубых глаза удивлено смотрели по обе стороны от лезвия топора. Со смачным хлюпаньем Нинус вырвал топор из раны, как раз вовремя, чтобы парировать удар меча Тураха.
Несколько минут оружие палача и киммерийца высекало искры, пока Турах не поскользнулся на разложенным им самим камнях, неловко взмахнув руками и упал. Сразу же сапог Нинуса оказался на запястье его правой руки. Лезвие топора размылось в мутную полосу и обрушилось на шею варвара. Кровь толчками стала покидать тело киммерийца.
Палач почувствовал свист сзади и кубарем перекатился по полу, но топор не выпустил. Свист издала рассекающая воздух рогатина, и кто знает, смогла бы металлическая пластина доспеха выдержать ее удар, проверять как-то не хотелось. Жена киммерийца остервенело пыталась пронзить этим охотничьим орудием палача. Выбрав момент, он ухватился рукой за древко и дернул, киммерийка потеряла равновесие и приземлилась прямо заботливо выставленное колено Нинуса. Женщина стояла, не в силах разогнуться от боли, следующий удар ногой опрокинул ее навзничь прямо в очаг, котелок с отваром покатился, расплескивая содержимое прямо на раскаленные камни костра. И тут же рогатина погрузилась в грудь киммерийке, пробила тело и глубоко ушла в слой пепла.
Возле груди палача мелькнуло лезвие скоблильного ножа в руках девушки-киммерийки, в одночасье лишившейся родителей. Шипя, как разъяренная кошка, она снова бросилась на Нинуса. Палач локтем засадив ей в грудь и шутя выбил нож из ладони. Ухватив киммерийку за горло, палач сжимал мощные пальцы, любуясь как вылазят из орбит глаза, текут слезы и судорожно хлопает рот, в поисках спасительного глотка воздуха. Осмотревшись по сторонам он нашел что искал. Ряд отпиленных рогов, судя по размерам и форме принадлежащих снежным козам, был забит в стену неподалеку от очага, видимо для того, чтобы сушить промокшие сапоги и одежду.
Одно движение мощной руки немедийца с висящим телом девушки и она повисла на стене, как приколотая бабочка в коллекции пуантенского барона, сотрясаясь от боли.
Тут же чья-то рука сомкнулась на сапоге, Нинус опустил глаза вниз. Трил, несмотря на свою слабость, успел доползти на палача и теперь пытался уронить его, рывком за ногу. Ухватив рукоять топора половчей, Нинус нанес мощный удар по голове безоружного варвара, вскрывая череп.
«Прав я был, не жилец он» краем сознания отметил мозг. Боль по-прежнему своими раскаленными шипами все еще терзала лицо Нинуса. И он без раздумий окунул лицо в бочку с водой, обтершись висящей тут же тряпицей. Стало немного легче.
Толстые стены и дверь не позволили выйти звукам схватки наружу. Немедиец осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Возле двери никого, но еще четыре человека где-то поблизости.
Не удержавшись, палач захватил ладонью комок снега и обтер им лицо. Боль постепенно стала отступать. Закрыв дверь назад, палач вытащил из тела киммерийки рогатину и быстро смотрел помещение, став владельцем еще одной. На стене висел охотничий лук, но им Нинус пренебрег. Не любил он такое оружие, откровенно говоря. Да и если киммерийцы вдруг разом полезут, на расстоянии в десять ярдов у него шансов будет очень мало.
Распахнулась входная дверь и, тут же Нинус сделал бросок. Бросок вышел отменный — рогатина пробила грудь северянина и отбросила уже мертвое тело от входа. Снаружи раздался крик ярости. И тут же заскочил другой сын Алги, но яркое солнце сыграло свою роль, пока он хлопал глазами, пытаясь разглядеть в полутьме врага, неизвестно откуда прилетевшая рогатина вонзилась ему в живот. Последнее что почувствовал молодой варвар, как лезвие широкого наконечника проворачивается в ране.
