— Вот и хорошо. Мэглир, запиши, что он скажет.

— Что тут у нас со вторым? — палач, щурясь, разобрал: «немедиец Моред, нападение на аквилонских послов…» — Посмотрим сейчас на неудавшегося грабителя, — и небрежно сорвал мешок с головы.

— Коплатый, ты что ли?! — радостно приветствовал связанного грабителя Нинус. — Да какой с тебя к Нергалу Моред? Не, не заслуживаешь ты такого имени, — он похлопал его по грязной щеке. — Давно ты у нас не был, я уже скучать стал! Сколько лет то прошло с того дня, как я познакомил тебя с кандалами и отправил на каторгу? Ты сбежал или тебя выпустили?

— Господин Нинус, не виноватый я…

— Надо же! Кто бы сомневался, — палач засмеялся. — Мэглир! Ты с графом закончил? Жми сюда, тут наш старый друг.

— Вот уж не ожидал, я думал ты, Коплатый уже помер, например, голову расшиб, поскользнувшись на конском дерьме, или еще что-то героическое. Чего в этот раз натворил?

— Шел себе по улице со своими дружками, никого не трогал…

— То-то я и смотрю, что ты один живой остался, а остальных семерых, что рядом шли уже Нергал пытает.

— Привет Коплатый, где пропадал? — поздоровался писец.

— Мэглир, представь, вот это отродье напало на аквилонских послов. Знаешь, Коплатый, с одной стороны я твой поступок уважаю, ибо этих спесивых тарантийских собак никто не любит, с другой — смерть этого расфуфыренного ублюдка, посла, могла привести к очередной стычке между Немедией и Аквилонией.

— Да хтож знал? — грабитель едва не плакал.

— Так ты, похоже, вступил в шайку таких же дегенератов, как и ты сам. Я тобой горжусь — засмеялся Нинус. Ты случайно в главари не решил податься при своем безграничном уме?

Коплатый лишь горестно вздохнул.

— Значит так, колись, кто тебе заплатил за разжигание войны между нашими дружескими державами!

— Как хто? Какая война?!

— Мда, тяжко с тобой, Ариман посообразительней тебя будет. Кстати ты с ним знаком?

Коплатый судорожно затрясся и захлопал губами как рыба, вытащенная на берег.

— Сколько эмоций, хоть головой кивни, невежа.

Тот судорожно затряс башкой.

— Знаком господин Нинус, не надо меня ему отдавать. Я слышал, что вы ему Олафа-бумагомараку скормили, после того как ногти повыдирали, уши отрезали, зубы оселком постачивали, и обе ноги отрезали…

— Дурак ты, Коплатый и таких же дураков слушаешь. Не стачивал я Олафу зубы, да и ногти не выдирал. Он серого лотоса столько курил-нюхал, когда свои гнусные россказни о королевской семье писал, что и вырванного языка наверно бы не заметил, какие уж тут ногти. Я его ноги в клетку с Ариманом просунул, да и все. Он их чуток и погрыз, правда, когда я Олафа вытащил, там на костях уже и мяса не было, да и кости не то чтобы все остались. Помню, этот кретин все никак не верил что гуль — это вот такая страхолюдная тварь, а не стройная сочная баба с красивой мордашкой, как в его балладах. Да и уши я не отрезал — их тоже Ариман отгрыз. Я Олафа головой к Ариману запихал, чтобы проверить правду ли он сказал, когда гуль ему ноги грыз. По-моему на ушах тогда этот бумагомарака и пришел в себя, говорят, в последний раз он был в таком, ну, нормальном состоянии чуть ли не десять лет назад. Короче любит, понимаешь ли, под настроение Ариман людские уши пожевать, ну как ты сам под пивко копченные свиные уши жрешь. Что-то я проголодался. Мэглир перекусить не хочешь? Вроде час назад жрал, а будто с утра не ел…

Мэглир притащил корзинку жратвы и кувшин красного вина, снедь была торжественно водружена на пыточную скамью. Нинус нацедил в глиняные кружки ароматную бордовую жидкость, и тут же с писцом не чокаясь выпил. Мэглир и палач тут же принялись шумно делить свиные копченные ребрышки.

— А знаешь все из-за чего, Мэглир?

Тот замотал головой. Нинус смачно обглодал косточку (заодно выдержав драматическую паузу) продолжил:

— Богема, Нергал бы их всех побрал! Там же одни скоты, мразь на мрази. Если не балуется лотосом, то мужеложец, если не мужеложец — то козлолюб, если не козлолюб, то говноед наверняка, а то и все вместе. Мне Ситис про таких рассказывал, поймали в нужнике как-то одного такого, изо рта говорит, воняло хуже, чем из нашего помойного ведра. Менестрель какой-то оказался, вроде знаменитый, ща …Керк Бритунийский, не слыхал? И я нет, так вот он объяснял, что вдохновение искал. Обоими ладонями. В дерьме. Ну, его в этой яме и притопили. Богема, конечно же, завопила о невосполнимой потере в мире искусства. А что такой гнусный народец может сочинить толкового, или нарисовать? Видал как-то я одну картину, из этого гадючника. Один в один блевотина Аримана, разве что не смердит.

— Быть такого не может!

— Да я тебе говорю! Сам видел! Собрать бы всех этих «творцов прекрасного» и в Рабиры выселить! Или в Стигию! Там им быстро мозги бы вправили. Я грешным делом одно время думал Аримана кормить всякой дрянью, а потом холсты ему подтаскивать, за неделю они бы выванивались, никто бы и не понял что к чему. Я разбогател бы за месяц, не поверишь сколько желающих в нашем Бельверусе блевотину на стену повесить. Но… жалко стало его, Аримана, я ведь уже привык к нему, считай все равно, что вместо канарейки.

— Господин Нинус, — напомнил о себе незадачливый грабитель.

— Чего тебе? Не видишь я занят, будешь отвлекать помрешь, как Лось… Наливай Мэглир, у меня в кружке уже дно видно! Слышал, что я с Лосем сделал? Мэглир, помнишь его?

Писец вытер жирные губы рукавом робы и с натугой вспомнил:

— Этот тот собачий выкормыш, что возомнил себя королем грабителей Бельверуса?

— Ага, он самый. Глотнешь, Коплатый?

Коплатый закивал. Нинус не жалея налил в свою кружку вина и напоил его.

— Короче жил-был Лось. Не из-за рогов его так назвали, как некоторые особо одаренные думают, а потому что здоровый был, грудь — как вон тот бочонок, а ноги худые — ну чисто лось.

Нинус шумно обсосал ребрышко и продолжил:

— Пытал я его ровно пять дней, гвозди в колени забивал, на дыбе растягивал. Стоял он до последнего. Ох, я и измотался тогда, но своего добился — он на жидком олове сломался, все рассказал что, да как. Я вообще-то полагал, что он дотянет до зажима черепа, но видно не судьба.

— За твое здоровье Нинус

— И за твое Мэглир.

Писец и палач выпили.

— Ну, так Лось потом еще и прожил почти целую луну, продолжал Нинус, ковыряясь в зубах, — короче я от него куски отрезал и варил, здесь же, а потом кормил своим же мясом. Тут у меня придворный маг все время сидел — следил, чтоб не помер раньше времени Лось-то. Зато в ту луну у меня все раскалывались! Клянусь Нергалом, даже ни одной душе в задницу раскаленную добела кочергу не ставил. Как посмотрят, что с несговорчивыми происходит, как сами себя съедают, так и ломаются. Я потом уже Ситису предлагал, давай в начале месяца какого-нибудь бродягу так обработаем, все равно вон их, сколько на рудниках, да каменоломнях кайлом машет, и будем для наглядности показывать. Обещал подумать. Ладно, хорош об этом. Кто тебе, свиное рыло, сказал напасть на послов и сколько заплатил?

— Да ничего он не заплатил! — слезы текли по грязным щекам Коплатого.

— Так ты, поросячий выкидыш, хочешь сказать, что вы это «забесплатно» подрядились сделать? Ты думаешь я в это поверю? Нинус засмеялся.

— Орфус Брол сказал! — не выдержал грабитель.

— Уже лучше, кто такой?

— Принц Вендии, — решив рассказывать до конца правду Коплатый.

— Ты не смотри что я палач, я шутку очень ценю. Вот полгода назад Ариман сбежал из клетки, прутья тонкие были, разогнул и побежал, куда глаза глядят. Вот они его и привели в спальню к казначею, тот и обделал от страха всю свою необъятную кровать, да и шелковый балдахин тоже. Я бы на месте Аримана лучше бы королеву навестил, у нее мясо должно быть понежнее. Ну да кто этих гулей знает, может, ему мужики больше нравятся? Я это к чему? Не время шутить, Коплатый, время рассказывать, при чем тут Вендия? Как выглядел этот «принц»?