В подвале стояла вонь от дыма, подгоревших сковородок и гниющих продуктов. Донна не решалась шагнуть из пятна спасительного солнечного света в эту смрадную тень и, шаря лучом фонарика по царившему в подвале хаосу, видела разбитые банки и бутылки, их растёкшееся содержимое, стены, оклеенные газетами, — рваными, за многие годы потемневшими от жирного чада печки. Морщась от отвращения, она стала пробираться вперёд среди этого кошмара, обходя упавшие полки. Слыша сонное жужжание мух, облепивших куски маринованной рыбы, она переступила через валявшуюся на боку корзину, из которой вывалились поношенная одежда и непарная обувь. Носком туфли она ткнула эту кучу и увидела маленькую кожаную перчатку с изящными вышитыми цветами. Наклонилась, чтобы поднять её, и обнаружила внутри горсть пуль и пожелтевших зубов и тут же с содроганием отбросила.

За спиной послышался шум, и Донна мгновенно обернулась — продукт телевизионной эры и кинотеатров под открытым небом, она знала, что в каждом подвале прячется свой неизменный серийный убийца. Она увидела лишь крысиный хвост, исчезающий за самодельной печуркой, но и этого было достаточно, чтобы ей нестерпимо захотелось снова оказаться на свежем воздухе, и она вернулась тем же путём назад к лестнице. Она с трудом пробралась по обломкам и поднялась по лестнице, и, когда голова её оказалась на уровне земли, её взгляд привлекло что-то белое и круглое в нескольких футах от неё, лежавшее в примятой траве. Кто-то, стоявший там, обронил эту вещицу. Балансируя на верхней ступеньке, она дотянулась до неё: это оказалась маленькая косточка величиной не более косточки полевой мыши, гладкая и желтоватая оттого, что её постоянно крутили в пальцах. Или ласкали: в памяти Донны всплыли его длинные тонкие пальцы, прижавшие косточку к ладони, и большой палец медленно поглаживал её, словно любимую птичку. Она проделала то же самое, и это, вместе со странной кладбищенской тишиной Сан-Рокко, напомнило ей о первом разговоре с графом Маласпино. Как он сказал об этом месте? Огромное кладбище, пейзаж, усеянный костями, где белые камни напоминают коленные чашечки или рёбра, торчащие сквозь кожу травы. Рука вспомнила ощущение хрупкой глиняной статуэтки, которую она разбила.

Жужжание насекомых и голоса птиц зазвучали приглушенней, её дыхание — тише, развалины деревни мерцали, окружая её. На пять или шесть минут она словно окунулась в иную жизнь, забыв свою. Катая в пальцах косточку, Донна вспоминала имена, случайно подслушанные в тот катастрофический день на вилле Роза, имена, которые теперь кое-что говорили ей. Карло Сегвита (брат её монсеньора). Лоренцо. Консорциум свиноводов.

Думая о всех когда-то звучавших здесь голосах, она сидела, глядя через долину на тёмный лес на другой стороне, пока звук или движение позади неё не заставили её обернуться. Тогда она увидела его, стоявшего в отдалении, отстраняясь от того, что должно было произойти. Затем что-то тяжёлое обрушилось на её череп, и она боком повалилась в подвал, буквально хватаясь за соломинки и увлекая за собой камни и комья дёрна, в ноздри хлынул запах земли и острый — осенних листьев, пока она падала мимо всех этих слов: MASSACRATI, ASSASSINIO, OMICIDIO, VIOLENZA CARNALE, VIOLENZA SU DONNA.[131] Она почувствовала, как легко переломилась лодыжка, попав между перекладин лестницы, потом её тело и голова со стуком упали на твёрдую утоптанную землю, усеянную осколками стекла, как говяжий бок на колоду мясника. Последнее, что уловило её сознание, был звон колоколов и гром, грохот копыт, грохот сердца… и тьма поглотила, затянула, затопила её. И всё тот же яркий, апокалипсический свет освещал её падение.

С вечера Урбино накрыла плотная серая туча, пришедшая с Апеннин. Из тучи, частью её, возник волк, крадущийся по улицам невидимо для Шарлотты, для которой всякая лампа светила сквозь туман, как глаза зверя, выхваченные из ночной тьмы фарами автомобиля. Она осторожно шла, направляясь к магистратскому суду, и уже могла бы заявить под присягой о реальности скачущих дельфинов, затянутых паутиной кораблях, летящих на всех парусах, ангелов, наяд, сирен. Перебираясь через облачные озёра на площадях, она скользила рукой по стенам и домам, с облегчением чувствуя под ладонью замшелую чешую рептилий, но, чтобы пересечь пустоту улочек и дорог, требовалось, положась на удачу, прыгнуть в неведомое; Призрачный, отрезающий от внешнего мира туман, булыжник мостовой под ногами, блестящий и скользкий от осевшей влаги, — всё это создавало впечатление, будто она взбирается по каменистому склону гористого острова, а не по городской улице.

Серый человек, походящий на смутную тень, который следил за ней, поднял воротник пиджака и подумал: хорошо бы сейчас оказаться в Риме. Туман сгустился вокруг него, стирая его контуры, делая его бледным и размытым, как лёгкий акварельный набросок, и он двинулся за Шарлоттой; струи тумана потянулись за ним, как разматывающиеся нити его шерстяного костюма.

— Эта погода его обезглавила, — сказал мэр жене, выходя из дому и увидев, как низко стелющаяся туча закрыла голову живой статуи Рафаэля. — Чао, Фабио! — крикнул он, но статуя не услышала его: все звуки, как и краски, глохли, искажались в тумане. Осиная жалоба мопедов и трёхколёсных грузовых мотороллеров отскакивала в лицо их водителей, а шаги прохожих, казалось, раздавались ближе, чем на деле, отражаясь от тумана. — Словно у всех в Урбино пустота под ногами, — пробормотал мэр.

Бледный прибой накатывал на здание суда и отступал от него. Шарлотта дважды прошла мимо, пока не увидела в редком разрыве тумана входные двери. Вдруг раздался звук мопеда, и она едва успела отскочить в сторону от пронёсшейся «ламбретты», полностью, кроме мокасин седока и нижней части колёс, скрытой влажным облаком тумана. Тоже почти ничего не видя, Паоло обругал женские туфли на низком каблуке (не узнав в них туфли Шарлотты) и тёмно-синий костюм, обрезанный сверху по талию. Его мысли были далеко от дороги. Вчера вечером он почти три часа прождал Донну. Закончилась одна passegiata и началась вторая, прежде чем он покинул кафе, в котором они условились встретиться. Регистраторша в отеле, где жила Донна, заявила, что не видела её тем вечером, но она лишь час назад заступила на службу. Разумеется, она передаст, что заходил Паоло. «Если девушка позвонит». По её скучному голосу было ясно, что вряд ли она выполнит обещание.

В полночь, сделав хмельной круг по всем урбинским кафе, Паоло вернулся в отель. На сей раз регистраторша, ничем не обрадовав, удостоила его покровительственным взглядом, каким соблазняли всякие уродины, не чета Донне. Паоло сделал ещё один круг по кафе и отправился домой, чтобы провести несколько предрассветных часов без сна, раздираемый сомнениями: один внутренний голос защищал Донну, другой, голос адвоката дьявола (удивительно похожий на голос Фабио), выдвигал более вероятные варианты: ведь не в первый раз такое случается, да? Но сейчас что-то иное! Богатый поклонник? Предложение сниматься в интересном фильме?

Этим утром он встал раньше матери. «Впервые с тех пор, как ты был полугодовалым! Эти чудеса уже случаются и в моём доме, Паоло!» Первым делом он поехал в отель Донны. Новая регистраторша, отвлекаемая телефоном, трижды переспросила его и Донны имена. Да, наконец решила она, кажется, американка звонила. «Может, из Рима?»

— Из Рима!

Ну, не знаю. «Или какая другая американка». Но тут её блестящие ногти потребовали немедленного к себе внимания.

Насколько было известно Паоло, единственным знакомым в Риме у Донны был продюсер, устроивший ей эту работу у Джеймса, поэтому Паоло позвонил Джеймсу и устроил скандал, но так и не узнал ни имени продюсера, ни номер его телефона. Джеймс сказал, что пора ему повзрослеть, девица, наверно, у Антонио, оператора, и в эту самую минуту они… Паоло швырнул трубку и сел на «ламбретту» с намерением обшарить все отели и пансионы в Урбино и вокруг.