Но Шарлотта никак не могла забыть того, что он сказал ранее; может ли быть, чтобы немая не знала, что война давно кончилась? Эта мысль ужаснула её. Как если бы кто-то в военном Лондоне укрылся в подземном убежище во время блицкрига и так там и остался, страшась смерти, когда весь остальной мир вернулся к жизни.

— Необходимо что-то сделать… Что если она в конце концов окажется не немой? — сказала Шарлотта так тихо, что удивилась, когда Прокопио огромными ручищами развернул её лицом к себе.

— Вы обещали, что будете молчать, если я всё вам покажу! — рявкнул он.

— Да, но… да, обещала, обещаю!

Он отпустил её плечи:

— Не вмешивайтесь, это очень опасно. Здесь Муте ничего не грозит. Мы присматриваем за ней. Но если кто-нибудь хотя бы подумает, что она может говорить, она — труп! Оставьте её в покое!

— Да, оставлю, обещаю, — удалось выдавить Шарлотте. — Но, пожалуйста, не смогли бы вы объяснить? Вы явно знаете что-то о том, кто она, что с ней случилось… Вы сказали, это опасно… Откуда исходит опасность? От кого?

Прокопио яростно крякнул и размашисто зашагал к Джипу. Шарлотта медленно последовала за ним; когда она подошла к машине, он сидел, так сильно сжимая руль, что вены под вздыбившимися чёрными волосами на руках взбухли. Несколько минут они сидели молча, Потом Прокопио поднёс к лицу Шарлотты свои запястья со шрамами.

— Вы думаете, я пытался покончить с собой, так, синьора Пентон? Вы ошибаетесь. Что я пытался, так только рассказать об этом, а не покончить с собой, хотя некоторые называли такую попытку самоубийственной. Я был молодой, слишком рьяный полицейский, которого оставили подыхать. Меня подвесили, как пугало, и оставили подыхать.

— Кто это сделал, синьор Прокопио?

Донну задела сухая короткая записка, которую вручила ей консьержка в пансионе «Рафаэлло». Почему Шарлотта не могла позвонить? На кой чёрт было оставлять эту паршивую записочку, такую официальную и такую английскую? Она вышла на узкую мощёную улочку и едва не столкнулась с Паоло, слезавшим со своей фисташково-зелёной «ламбретты». При виде его обрадованной улыбки Донна сразу повеселела.

— Шарлотты нет, — сказала она. — Мы должны были встретиться, но она меня обманула.

Он поцеловал её по разу в каждую щёку, а когда она оторвалась от него, взял ладонями её лицо и долго глядел ей в глаза. Она была уверена, что он хотел поцеловать её в губы. Когда этого не произошло, она сказала:

— И это всё? В чем дело?

Он покачал головой, продолжая смотреть ей в глаза.

— В чем дело, Паоло? — У неё перехватило дыхание, словно он пытался вырвать у неё признание.

Он неожиданно улыбнулся.

— Мы, в Италии, целуемся трижды, — сказал он и поцеловал её снова, но лишь в щёку. Не отпуская её лица, он прошептал: — Наверно, у нашей Шарлотты появился любовник!

Донна так не думала, только не у Шарлотты, с её туфлями без каблуков и платьем мешком.

— Скорее всего корпит над этой вашей порезанной картиной.

— Нет, об этом я и пришёл сказать ей. Рафаэля тайком перенесли в герцогский дворец на попечение монсеньора Сегвиты, епископа-следователя из Рима.

— Зачем? Как?

— Это целая история… — Паоло коснулся поцелуем её руки. — Пойдём выпьем кофе или чего покрепче! А ещё лучше, выходи за меня! Тогда я смогу рассказывать все мои истории в уютной обстановке, а не здесь, на улице.

— Выпить кофе было бы замечательно.

Он бросил взгляд на часы и быстро добавил:

— У меня назначена встреча, прямо сейчас, не пойти нельзя, но через… через час, хорошо? Мы могли бы встретиться в кафе Прокопио, а? — Он снова чмокнул её и, не успела она возразить или отказаться, оседлал «ламбретту», крутанул газ и, оставив чёрный резиновый след, умчался.

Делать было нечего, и Донна решила побродить по городу, взглянуть на маленький бродячий цирк и ярмарку, которые расположились на одной из немногих ровных площадок за городскими стенами. Она увидела, что несколько аттракционов сняли, причём совсем недавно, ещё видны были квадраты, круги и прямоугольники бледной, призрачной травы — тень карнавала на том месте, где стояли карусели и аттракционы с электрическими автомобильчиками.

То, что ещё оставалось, придавало территории ярмарки впечатление одичалости, недолговременное™, не то что громадные коммерческие предприятия, виденные Донной в Канаде. Возле некоторых фургонов паслись привязанные козы, по всему лугу рыскали в поисках объедков свирепого вида дворняги. Она слышала, как один из псов утробно зарычал, пробегая мимо клетки, по которой ходил туда-сюда тигр, такой старый и тощий, что его полосатая шкура обвисла, как плохо натянутая обивка дивана.

Среди пожирателей огня, жонглёров и предсказательниц, развлекавших ярмарочную публику, Донна увидела несколько из тех, кто регулярно работал в толпе паломников перед домом Рафаэля. Очевидно, что на лугу был их временный лагерь, потому что она узнала одного жонглёра, который сидел на приступке своего фургона, покуривая трубку, и скрылся под тентом, когда она проходила мимо, и сморщенную старуху в диковинном цыганском наряде, лицо которой было знакомо Донне по зеленному рынку, где её часто можно было видеть гадающей по руке или на картах.

На тенте её фургона крупными, красными с золотом, буквами было выведено:

Вскоре после этого Донна заметила Паоло, который стоял за фургоном предсказательницы с человеком в мешковатом костюме в тонкую полоску. Сначала она подумала, что ошиблась и это вовсе не Паоло. С поднятым воротом чёрного кожаного пиджака, в шапочке, низко надвинутой на глаза, он выглядел более грубым и мрачным, чем тот Паоло, которого она знала. Но чёрная козлиная бородка убедила её, что это он, как и быстрые, решительные движения его рук, и она уже хотела окликнуть своего приятеля, как поняла, что он делает.

А он передавал другому человеку крупную сумму денег.

Она смотрела, как человек прячет в карман толстый свёрток банкнот. Что-то в поведении мужчин заставило Донну отвернуться, пряча лицо. Она постояла, глядя на шимпанзе в клетке рядом, потом последовала примеру Паоло и подняла воротник жакета, забрала волосы под него. «Это глупо, — подумала она. — Я веду себя как шпионка». Краем глаза она видела, как человек в полосатом Костюме прошёл мимо, даже не глянув в её сторону. Это был пожилой охранник, один из двух, что дежурили в день, когда повредили картину Рафаэля.

Что Паоло затеял?

Донна подождала, проверяя, заметил ли он её среди подростков и молодых мамаш с детьми, которые составляли ярмарочную толпу. Она смотрела на шимпанзе, а сердце так и колотилось. Шимпанзе, с усталыми жёлтыми глазами запойного пьяницы и заядлого курильщика, угрюмо смотрел на неё, его кожистая лапа вяло поигрывала тощим сиреневым пенисом.

Через несколько минут Донна почувствовала, что теперь можно оглянуться.

Паоло исчез. Она подошла к шатру предсказательницы и осторожно раздвинула полог, приготовив оправдание своему появлению на случай, если он окажется в шатре.

Тысячи Донн нерешительно стояли в просвете входа и умножились ещё в десяток раз, когда она очутилась внутри сплошь отделанного зеркалами и уставленного горящими свечами мира синьоры Исиды. Знаменитая Чёрная Мадонна, искусно задрапированная фарфоровая кукла, сидела на позолоченном троне рядом со старой цыганкой, держа в руках воскового младенца. Сама цыганка-предсказательница уписывала страшно начесноченную сосиску толщиной с её руку. Она встретила новую посетительницу потоком итальянских слов, жестом показала, чтобы Донна села напротив, потом положила сосиску на стол, вытерла руки о покрывавшую его тяжёлую скатерть с бахромой и достала сигарету. Между пепельницей и сосиской лежали три яблока, такие же сморщенные, как лицо старухи. Донна не могла решить, часть это старухиного завтрака или ритуала. Из своего скудного запаса итальянских слов Донна с трудом извлекла несколько. «Sono Donna… um… подруга Паоло, arnica di Paolo»,[93] — сказала она, указывая на себя, и протянула деньги, предоставив старухе самой взять, сколько полагалось.