И ВОТ наконец настал час отъезда. В Москве мы пробыли всего четыре дня. Но для меня эти четыре дня показались вечностью.

На железнодорожном вокзале нам пришлось в течение трех часов сидеть на наших чемоданах и ждать. Здесь было полно людей, которых можно назвать отбросами общества, они выглядели еще более ужасно, чем те, кого мы видели ранее. Эти люди сновали туда-сюда вокруг нас и то и дело просили милостыню. Молодые женщины работали носильщиками, но мы уже привыкли видеть, как русские женщины выполняют тяжелую работу, которую у себя дома мы считали исключительно мужской. Меня удивляет, неужели только так можно трактовать равенство между полами, когда самый тяжелый физический труд приходится на долю женщины? А может быть, на этом основаны все тоталитарные общественные системы? Правда, ведь в Германии так было всегда. В Дании, в провинции Южная Ютландия, что на границе с Германией, разница между немецким и скандинавским образом жизни всегда была ярко видна на примере того положения, которое занимает женщина в своей трудовой деятельности. Пожалуй, даже языковая граница здесь проявляется не так явно. Особенности каждого из этих двух народов наглядно видны в быту: у немцев все люди и скот помещаются под одной крышей (так называемый «саксонский» тип крестьянской усадьбы), а женщины выполняют ту работу, которую датчане считают исключительно мужской. Именно здесь и проходит водораздел между скандинавским миром и Германией.

Поезда то прибывали, то отправлялись с разных перронов. Наконец пришел поезд, на котором должны были ехать мы. Наше путешествие началось на пять часов позднее расписания. Нам предстоял девятидневный путь от Москвы до Владивостока.

Ингве и Алиса уговорили меня купить билеты в первый класс. Таким образом, у нас с Хансом было купе на двоих. Другие купе нашего вагона также были рассчитаны на двоих, и в каждом из них находилось двое взрослых или двое детей. Уже в первый же вечер мы все перезнакомились между собой.

Одним из наших попутчиков был инженер из Швеции, который ехал в Японию для того, чтобы участвовать в монтаже какого-то промышленного оборудования. Ехал с нами и американский врач, который работал на «скорой помощи» в Финляндии. Были тут и две английские семейные пары: одна — бездетная, а другая — с двумя детьми: большой девочкой и маленьким мальчиком. Ехали с нами и пожилой профессор-еврей и его толстая приветливая супруга, типичная «мамаша» по характеру, они долго находились в положении беженцев, а в Россию попали из Польши. Был тут и один наш соотечественник, молодой красивый белокурый норвежец, торговец мехами, который покинул Норвегию из-за немецкой оккупации, понимая, что теперь он уже не сможет заниматься своим делом на родине, поэтому решил попытать счастья в Америке, где у него были кое-какие профессиональные связи, главным образом в Нью-Йорке, куда он и направлялся. У американского доктора была русская мать, а по отцу он был евреем.

В купе рядом с нашим размещался молодой американский теолог норвежского происхождения; в течение года он учился в Лунде[47] и собирался провести летние каникулы в Норвегии, в Халлингдале,[48] навестить там родню. Но из его планов ничего не вышло, Халлингдал очень пострадал во время войны, мы вынуждены были с сожалением рассказать ему об этом, когда он стал расспрашивать нас о своих родных краях. Его соседом был некий южноафриканец, который намеревался занять должность профессора зоологии в одном из американских университетов.

На каждые два купе была предусмотрена маленькая ванная комната. Эти два наших попутчика заставили нашу общую с ними ванную комнату разными коробочками и флакончиками с дезинфицирующими и моющими средствами, предназначенными для борьбы с паразитами, которых, как нам стало известно, в России не счесть. Они великодушно предложили нам с Хансом пользоваться этими средствами. К сожалению, их великодушие оказалось совершенно бесполезным, так как за все время нашего долгого путешествия в ванной комнате ни разу не было воды.

Во всех прочих отношениях транссибирский экспресс мог бы считаться последним словом роскоши на железной дороге, с поправкой на то время, когда он был построен, то есть в начале столетия. Он был невероятно прочным, и хотя не предпринималось ни малейших усилий для того, чтобы все в нем постоянно находилось «in working order», то есть в рабочем состоянии, в основном поезд был достаточно удобным. Купе просторные, проход по вагону довольно широкий, хотя американцы, привыкшие к пульмановским вагонам, жаловались на то, что спальные места слишком узкие и жесткие.

В сущности, путешествие через Россию и Сибирь нельзя считать утомительным. Сидишь себе спокойно и едешь, и копишь на себе грязь, ведь помыться невозможно. Надо отдать должное обслуживающему персоналу поезда: они старались для нас изо всех сил, и если многое оставляло желать лучшего, то не по их вине.

С нами ехал так называемый сопровождающий, которого нам выделил Интурист. Мы, норвежцы, прозвали его Серым Карликом. Это был крошечный человечек, невероятно похожий на гнома, такой чумазый, что так и хотелось взять и положить его в корыто с теплой водой, замочить на ночь в мыле, выстирать, прополоскать несколько раз в чистой воде, а потом повесить сушиться на веревку. Он носил грязный, почти заплесневевший спортивный костюм, который был ему страшно велик. Серый Карлик изо всех сил старался быть нам полезным, например, он приносил книги из библиотеки, которая имелась в вагоне и была предметом гордости обслуживающего персонала. Так, Хансу он принес несколько учебников по геометрии и арифметике и очень смутился, когда тот не пришел в восторг, сказав, что он никогда особо не интересовался этими предметами, а те учебники, которые принес ему Серый Карлик, он давно уже проштудировал в средней школе.

Меня он пытался заинтересовать романом Горького на немецком языке, а также брошюрой «Wer lebt glьcklich in Sowjet-Russland?». Но я уже поняла: счастливая жизнь в России только у военных. Если это вообще здесь возможно. Я не говорю о партийных лидерах, о них я знаю лишь «vom Horen-Sagen», понаслышке. Мои родители, когда я была еще ребенком, заставили меня усвоить одну простую истину: «Если кто-то, пытаясь настойчиво убедить тебя в чем-то, говорит об этом более одного раза, знай: слова этого человека обязательно окажутся или неправдой или полуправдой, которая является самой плохой формой неправды».

Серый Карлик умел изъясняться по-немецки, хотя и с трудом, но вполне достаточно для бытового общения. Поэтому я пыталась расспрашивать его кое о чем из того, что встречалось нам по пути. Но оказалось, что он знает немногим больше меня, ведь он родился в Москве и никогда не был нигде дальше Свердловска. Но на этот раз он вместе с нами доедет до Владивостока. Его радость от того, что он сможет увидеть океанские лайнеры, была поистине трогательной, ведь ему никогда не приходилось видеть никаких морских судов, за исключением прогулочных катеров на Москве-реке.

Каждое утро в наше купе заходил проводник, который убирал наши постели, вечером он возвращался, чтобы постелить их. Он тоже был низенький, необыкновенно широколицый и при этом страшно неопрятный. Насколько мы поняли, его звали Ваней. За свою, присущую многим русским нечистоплотность Ваня едва не поплатился: не успели мы отъехать от Москвы, как у него на правом глазу выскочил чирей. Глаз у него распух, загноился и покраснел, щель между веками совсем заплыла. Было видно, что он серьезно болен и что у него температура. Но, несмотря на это, он продолжал работать сколько хватало сил.

Я промыла ему глаз борной кислотой и сделала компресс, это помогло. На другой день и американский доктор наконец обратил-таки внимание на Ванино состояние и взял его под свою опеку. Постепенно парню стало лучше. Между прочим, нашему американскому доктору вообще не грозило потерять квалификацию, так как по дороге до Владивостока все пассажиры нашего вагона, исключая меня, так или иначе, побывали его пациентами. Та аптечка, снабженная многочисленными лекарствами, которую собрала для меня Алиса, к концу нашего путешествия оказалась совершенно пустой.