Именно поэтому, думала она, возвращаясь в гостиную с Уэйдом, она рада видеть его сегодня в этом собрании умных, состоятельных людей. Ей приятна была любовь, с которой люди относились к нему. Даже если она не могла любить, она хотела, чтобы уважение и восхищение по отношению к Уэйду росли.

Их прежние места в гостиной были свободны, и они снова заняли их. Вскоре комната загудела голосами возвращающихся пар, звенели серебро и фарфор, женский смех и более густые голоса мужчин.

По непонятной для самой себя причине Лора пыталась сделать вид, что они с Уэйдом, хотя бы на эти часы, по-настоящему близки друг другу и связаны глубокими узами. Как будто играя эту роль, она могла отогнать все сомнения, забыть насмешку, сквозившую в глазах Адама Хьюма.

Но тонкая паутина воображения порвалась, когда Уэйд протянул руку с салфеткой, чтобы вытереть пятно на ее пышной зеленой юбке.

— Боюсь, ты капнула на платье майонезом, — с сожалением произнес он.

Она вытерла пятно своей салфеткой, а его рука дотронулась до зеленой парчи почти ласкающим движением. После этого Лора не могла больше притворяться. Вечер продолжался, а все еще слабые силы Уэйда стали понемногу иссякать. Она почувствовала, что он тоже не участвует в веселье вокруг него. Для него мишура тоже слетела.

Возвращаясь домов под утра под падающим снегом, они почти не разговаривали. Очевидно, Уэйд был поглощен своими собственными воспоминаниями и не хотел ее вмешательства.

Лора прошла в свою комнату и зажгла свет. Тане, на том месте, где она его оставила, посреди пола, пятном темного пламени горело гранатовое платье. Она подобрала его и печально повесила в гардероб. Зеленое платье она понесла в комнату Вирджинии, чтобы повесить его в шкаф.

В свете свечи она с испугом увидела Уэйда, лежавшего поперек кровати. Услышав ее, он сел.

— Я должен попросить тебя никогда не входить в эту комнату, — сказал он, и таким холодным тоном он никогда еще с ней не говорил.

Лора ничего не ответила. Плотно завернувшись в свой халат, она как можно быстрее повесила зеленое платье, не взглянула на мужа, повернулась и вышла, и ее тень прыгнула на стену. В ней не было сейчас ни жалости, ни нежности. Она испытывала только отчаянное раздражение по отношению к Уэйду, и ей было совершенно безразлично, знал он это или нет.

В рождественское утро, несмотря на то, что ей пришлось спать всего несколько часов, Лора проснулась затемно. Несколько минут она тихо лежала под теплыми одеялами, чувствуя, как несчастье придавливает ее. Еще затуманенная сном, она не могла вспомнить, почему она должна чувствовать себя несчастной, но знала, что как только вспомнит, ее охватит отчаяние.

Потом нахлынули воспоминания о бале и его ночном завершении. Однако сейчас она отодвинула это воспоминание. Сегодня был день Джемми, и их с Уэйдом чувства не имели значения. Вот почему она настроила себя на ранний подъем.

Она очень хорошо знала детей. Было Рождество, и сюрпризы приготовлены. В такое утро маленького мальчика ничем не удержать, и она должна быть готова. Джемми мог не верить в Санта-Клауса, но он верил в появление подарков, потому что она его подготовила, и он не будет разочарован. Она не видела Амброза с того дня, когда договорилась с ним, что он принесет сюда щенка в рождественское утро, но была уверена, что может положиться на дедушку Джемми.

Вчера она нашла время упаковать подарки, купленные для него в городе, включая те, что должны быть от Уэйда. Были и другие свертки, приготовленные под елку: письменный набор для Уэйда, чепец и шали для его матери. И, конечно, Джемми тоже приготовил и завернул свои подарки.

Лора собрала свои свертки и крадучись спустилась вниз в холодный коридор. Несмотря на ранний час, надо было развести огонь. Она положила свертки и встала на колени перед очагом в гостиной. Растопка схватилась быстро и весело затрещала, огонь занялся, и она принялась раскладывать свертки под елкой.

Вскоре она услышала скрип ступенек, через минуту дверь чуть приоткрылась, и в комнату нерешительно заглянул Джемми.

— Входи и согрейся у огня, — весело позвала Лора, как будто он не бунтовал против нее вчера из-за платья Вирджинии.

Он с облегчением вошел в комнату в ночной рубашке, руки его были заполнены свертками в папиросной бумаге. Через одну руку был переброшен длинный чулок в красно-белую полоску. Он разложил свои свертки под елкой, а потом с сомнением повернулся к Лоре.

— Я не знал, надо ли мне подвешивать чулок. Конечно, я не верю во всю эту чепуху про трубу, но я подумал…

— Конечно, надо, — сказала Лора. — Только его надо было подвешивать накануне. В следующем году не повторяй этой ошибки. Теперь тебе придется отправиться в постель, чтобы кто-нибудь наполнил его. Да и все равно еще слишком рано вставать окончательно. Твой папа устал после вчерашнего бала. Мы должны дать ему поспать.

— Расскажи мне про бал, — застенчиво попросил он. — Скажи, что вы делали, как все выглядели. Дядя Адам был там? Ты с ним танцевала?

Она покачала головой:

— Не проси меня. Я расскажу тебе потом, не сейчас. Если ты действительно хочешь, чтобы в этом чулке что-нибудь оказалось, тебе надо тотчас же вернуться в постель.

— Ты тиран, — сказал он. — Ты королева-тиран.

— А ты, — сказала она ему, — мой верный раб. Иди, раб.

«Раб» хихикнул так по-юному, как никогда раньше. Он низко поклонился ей у двери и ушел.

Когда она услышала, как снова скрипнули ступени, она стала складывать в яркий чулок подарки, приготовленные специально для этой цели. Маленькое пресс-папье с зимней сценкой отправилось в носок чулка, за ним последовал апельсин, обвязанный зеленой ленточкой поперек его пухлых боков, потом посыпалась горстка орехов для заполнения складок, еще один апельсин и маленький пакетик конфет, маленький календарик с ярким ангелом, изображенным на нем, и в довершение всего за край чулка зацепилась припасенная косточка для загадывания желаний, украшенная большим красным бантом.

К тому времени, как она со всем этим покончила, ощущение несчастья, с которым она проснулась, немного уменьшилось, и, напевая про себя, она отступила на шаг посмотреть на результат своей работы. Свертки выглядели весело и привлекательно, и, расположив их самым выгодным образом, она добилась впечатления обилия. Подарков могло быть больше, если бы кто-нибудь еще этим занялся. Но с появлением щенка все остальное отойдет на задний план, Гак что количество не будет иметь значения.

При мысли о щенке сердце у нее учащенно забилось и от предвкушения радости Джемми, и от беспокойства о том, как к этому отнесется его бабушка. Но в это утро Лора чувствовала себя сильной и даже безжалостной. Она будет противостоять всему этому дому, если понадобится. Джемми получит своего щенка и сохранит его, если Лора Тайлер поможет ему.

Мучительный голос в ее душе спросил, а сможет ли она ему помочь, но она быстро отмела сомнения прочь. В это утро с ней были весь природный оптимизм и мужество ее юности. Ради Джемми она будет сражаться сегодня даже с Уэйдом. Она больше не сердилась на Уэйда, но и не особенно жалела его. Она начала думать, что жалость, возможно, не шла ему на пользу. Может быть, Вирджиния не очень-то подходила ему — нет, не подходила, если она сделала его таким зависимым, что он считал себя ничем без нее.

Лора вернулась наверх. Длинная коса раскачивалась в такт решительной походке. Не все сразу. Сегодня утром — Джемми.

Она знала, что не сможет снова заснуть. Она затопила камин и надела свое старое коричневое шерстяное платье. Ей хотелось бы надеть что-нибудь новое и праздничное в рождественский день. У нее, правда, была маленькая веточка остролиста. Она приколола ее к белому воротнику своего платья, и это придало ему более праздничный вид.

Джемми тоже не лег спать и, одевшись, постучался к ней в дверь, ища общества. Она с радостью впустила его, и они уселись перед огнем, пока она рассказывала ему о бале — сплетая историю, как в книжке. Но она не рассказала о безрассудных мгновениях, когда она танцевала с Адамом на темной веранде. Об этом она хотела забыть. И ни один из них не упомянул о зеленом платье Вирджинии.