Девушка внимательно посмотрела на обрезки, ничего не понимая.

— Что это? — спросила она.

Сюзанна рассказала ей о поисках пленки, которую она повесила для просушки, о том, как обнаружила улики в виде кусочка пленки рядом с ножницами, которыми наверняка и была пленка изрезана, и о том, где она ее нашла.

Вилли отрицательно покачала головой, она ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает.

— Как это могло случиться? — закричала Сюзанна, — Я сделала несколько по-настоящему удачных снимков отца и очень хотела их напечатать. Ты уверена, Вилли, что никто не мог войти в дом, пока ты была у себя?

— Нет, если только кто-нибудь не залез в окно, миссис Гогенфильд, — ответила Вилли. — Входная дверь заперта, а повариха была все время на кухне. Единственный, кто входил в дом, — это мистер Гогенфильд.

— Ты хочешь сказать, что он вернулся домой рано? — с удивлением спросила Сюзанна.

Вилли кивнула.

— Он сказал, что плохо себя чувствует, и пошел наверх прилечь. Думаю, что он там.

Она поблагодарила девушку и отпустила ее. Затем она поднялась в спальню. Дэрк, должно быть, услышав ее шаги, окликнул ее:

— Заходи, дорогая. Я не сплю.

Она открыла дверь и нашла его лежащим на постели в темно-бордовой рубашке и без ботинок.

— Что-нибудь случилось? быстро спросила она. Он покачал головой:

— Ничего особенного. У меня был трудный день, и я почувствовал недомогание; поэтому я все бросил и приехал домой пораньше. А что случилось с тобой? Ты выглядишь так, будто увидела призрак.

Сюзанна поднесла газету к его постели и положила перед ним. Газета развернулась, открыв содержимое.

— В чем все-таки дело? — спросил Дэрк с искренним удивлением в голосе.

— Сегодня утром я проявила пленку, — ответила она, — и повесила сушиться. Потом днем меня не было. Когда я вернулась, пленка пропала, и я обнаружила, что она изрезана на кусочки и спрятана в мусоре во дворе.

Дэрк молчал. На минуту он закрыл глаза, как бы борясь с возвратившейся головной болью.

— Я думаю, надо спросить об этом Вилли и повариху, — проговорил он.

— Я уже спрашивала их. Никто из них не знает ничего об этом

— Они, конечно, не скажут, даже если что-то знают, — сказал Дэрк — Этот народ всегда лжет, когда хочет спасти свою шкуру.

Всегда, когда Дэрк делал пренебрежительные замечания в адрес темных рас, она мягко переубеждала его, принимая во внимание его воспитание. У нее всегда сохранялась надежда, что она сможет когда-нибудь побороть его предубеждение. Но сейчас оскорбленное чувство выплеснулось наружу, и она не пыталась сдерживать себя.

— Это ужасно, что ты говоришь! Не существует такого понятия — «этот народ»! Мы должны проявлять уважение к Вилли и поварихе, и я думаю, что они такие же честные, как и мы.

Дэрк посмотрел на нее страдальческим взглядом и сел на край кровати.

— Послушай меня, Сюзанна. В целом ситуация сейчас взрывоопасная. Я надеялся, что ты будешь держаться в стороне от этого. Ты не жила в Южной Африке с детства, поэтому одной вещи ты не понимаешь: романтическая идея о равенстве между черными и белыми и даже между цветными и белыми опасна. Если мы позволим им слишком многое, нас выбросят отсюда вон. Посмотри на Конго. Давай я сам разберусь с Вилли и поварихой. Какие кадры были на этой пленке?

Она поняла бессмысленность дальнейшего спора с ним, но поднявшееся от его слов возмущение еще не прошло. Она начала раскаиваться в том, что вообще рассказала ему о случившемся. Но теперь ничего не оставалось делать, как только вспомнить содержание отснятых кадров.

— Ничего существенного, я уверена, — сказала она вяло. — Окрестности Кейптауна, статуя Ван Райбека у начала Эдерли-стрит, несколько снимков моего отца.

— Ты видела его сегодня?

— Я видела его утром в маленьком саду для слепых, как раз рядом с авеню. Я сфотографировала его там, затем, один или два раза, на цветочном рынке.

Он, казалось, размышлял над ее словами, пока медленно шел к двери, завязывая на талии пояс рубашки.

— И это все?

Это было не совсем все. Еще было несколько снимков, которые она не могла припомнить, но тоже наверняка ничего существенного. Во всяком случае, ее это больше не волнует. Но она была слишком встревожена озабоченностью Дэрка.

— Это, похоже, предвещает несчастье, — сказал он — Я сейчас поговорю со слугами.

Она не пошла с ним и осталась наверху, где она не будет слышать его голоса. Она без устали ходила взад и вперед но комнате, борясь с охватившим ее смятением. Дэрк постоянно находился в оппозиции к тому, во что она верила, в чем была убеждена, и это расхождение точек зрения едва ли можно было игнорировать, находясь в Южной Африке. Его позиция приносила ей боль и огорчение, и это обещало постоянные трения между ними, если же будет достигнут компромисс. Но это был такой предмет, относительно которого она не могла пойти на компромисс, не потеряв к себе уважения.

От нечего делать она взяла маленькую резкую импала, которую привезла из Чикаго, и провела рукой по гладкому дереву, изучая следы от резца. Алмаз на ее пальце на мгновение вспыхнул, когда ока пошевелила рукой, и она с несчастным видом посмотрела на него. Кольцо предназначено для сохранения счастья, семьи, любви, которая, как она верила, есть у них с Дэрком. Импала, казалось, противостоит этому. Она олицетворяет собой Африку и волнение ее пробуждающегося народа. Она стоит за правду, за идею свободы, в которую она верила так сильно.

Она поставила импала на место и повернулась к окну, возле которого стояла. Нужно ли делать выбор? Может быть, можно найти выход? Ни один мужчина и ни одна женщина никогда не могли прийти к полному согласию в семейной жизни. Различие точек зрения, даже фундаментальное, не всегда разрушает любовь и верность.

Размышляя о компромиссе, который нужно было найти для выработки собственной позиции, она подумала о Вилли.

Эту девушку привела сюда Мара Белман. Даже Никлас не знал, что она здесь работает. Означает ли это, что Мара возложила на нее некие обязанности, от которых Вилли не удалось отказаться? Возможно, Вилли не могла не впустить Мару в дом и затем скрыла ее визит? Мара вполне способна на пакости, особенно по отношению к жене Дэрка.

Сегодня днем Мара не появлялась в доме Никласа до того момента, когда был открыт сундук с игрушками, могла ли она перед этим побывать в Орлином Гнезде Или, может быть, в то время, пока Сюзанна и Джон Корниш медленно шли к дому?

На лестнице раздались шага Дэрка, и, когда он вошел в комнату, она стояла оцепеневшая и смотрела в окно, не спрашивая его ни о нем.

Он подошел к ней сзади и положил ладони ей на плечи.

— Ты можешь не волноваться, дорогая. Я совсем немного поговорил с ними и вообще ни в чем не обвинял. Ты можешь быть довольна мной.

Она облегченно вздохнула и быстро повернулась к нему. Он тоже старается, ей не придется строить моет через эту пропасть в одиночку. И если он будет стараться, она приложит еще больше усилий, чтобы понять его точку зрения, даже если не сможет принять ее.

К вечеру утренние неприятности до некоторой степени забылись. Когда она легла спать, то уже не чувствовала такой тяжести на душе. Когда легко на душе, не страшны никакие трудности. Рано утром она проснулась в холодном поту от страха, разбуженная голубым огнем, окружавшим ее. Холодный огонь проникал сквозь ее тело и пронизывал холодом, который, казалось, способен уничтожить ее. Она проснулась, сражаясь с чем-то очень страшным, и, отпрянув, почувствовала, что Дэрк обнимает ее и мягко трясет, уговаривая прийти в себя.

— С тобой все в порядке, дорогая. Снова были эти грязные ночные кошмары. Теперь они закончились. Ты в безопасности. И я не позволю никому приблизиться к тебе и причинить вред.

Она вцепилась в него и долго не отпускала, пока страх не прошел. Сон, казалось, предвещал, что где-то в ее подсознании начинает отворяться дверь. Дверь в сильно спрессованные и запечатанные глубины памяти. И не было средств, чтобы предотвратить это. Она и не хотела предотвращать. Что бы там ни таилось, даже самое страшное, она должна а вытащить это наружу. Только после этого она будет свободной. Только тогда ночные кошмары прекратят мучить.