Звучание его голоса было забавным, как будто он посмеивался над собой, но внимание Сюзанны все еще было сосредоточено на споре, и это раздражало ее.

— Нелепо настаивать, чтобы я что-то вспомнила, когда вспоминать, в сущности, нечего.

— Как ты можешь быть в этом уверена? Вспомни свой сон в одну из последних ночей, — напомнил он ей. — Не кажется ли тебе, что он имеет свою причину?

— Я знаю причину, — сказала ему Сюзанна. — В тот день состоялся разговор об алмазах. Он растревожил меня. Поэтому естественно, что мне приснились алмазы.

— А что ты скажешь о голубом огне? Почему вспышки в твоем сне все время были голубыми?

Она внимательно посмотрела на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Кто-нибудь описывал тебе, как выглядит Кимберли? Это был голубовато-белый камень, оптическая игра которого представляла собой вспышки голубого цвета.

Вздрогнув, она подумала, что никто не рассказывал ей об этом камне, и его слова немного напугали ее.

— Снам трудно найти объяснение, — проговорила она быстро и ушла от темы. — Скажи мне, что имел в виду Корниш, когда говорил о НПА?

— Каждый в Южной Африке может ответить тебе на этот вопрос, — сказал Дэрк. — Это начальные буквы сочетания «Незаконная Покупка Алмазов», что является бичом страны. Другими словами, это контрабанда алмазов и их незаконная продажа.

— Но он наверняка не имея в виду, что мама могла заниматься контрабандой, — сказала Сюзанна.

Было ясно, что терпение Дэрка иссякло.

— Откуда мне знать, что имел в виду Корниш? — воскликнул он и взглянул на часы. — Во всяком случае, у меня вечером есть работа, и мне лучше заняться ею. Ты извинишь меня, дорогая?

Она почувствовала, что он недоволен ею и раздражен. Но по крайней мере в этот раз он не ругал ее за разговор с Джоном Корнишем. Он был глубоко огорчен, что она узнала правду так внезапно, будучи совсем неподготовленной. Но все же он хотел от нее чего-то большего — чего именно, она не знала.

Когда он ушел в маленькую комнатку, которую Мара приготовила для него в качестве кабинета, Сюзанна присела, пристально глядя на хлыст, который висел на стене, напоминая о воплях чернокожих. Она почувствовала уверенность, что шембок здесь не только в качестве реликвии истории переселенцев, и ей хотелось бы знать точно, для чего Дэрк повесил его. Это был символ непознанной стороны его натуры, которую она не понимала, однако стремилась понять, потому что это была его неотъемлемая часть и должна была быть принята ею вместе с другими.

Огонь в камине больше не казался веселым, и вне непосредственной его близости в комнате было холодно. У нее не было желания сидеть здесь в одиночестве, и она пошла в холл за своим пальто. Затем она тихо вышла за дверь, чтобы прогуляться по тихому саду.

Низкая ограничивающая стенка вновь привлекла ее внимание, и она присела на камень.

На нее снова опустилось ноющее чувство одиночества и тоски, связанное с потерей матери, навеянное сегодняшним разговором о Кларе. Быть может, к этому еще примешивалась ностальгия по той жизни, которую она в течение нескольких последних лет вела в Чикаго. Хотя там она тоже была одинока, но ожидание чего-то важного, что должно было случиться, придавало ее дням глубину и значимость. До появления Дэрка она постоянно ощущала беспорядочность и бесформенность своего существования. Когда же он надел на ее палец розовый алмаз, все начало обретать форму, смысл, и она поверила; что никогда больше не будет одинокой.

Ее тяжелый вздох был единственным звуком в вечерней тишине, висевшей над Кейптауном. Воркование голубей стихло, издалека доносилось утихавшее бормотание транспорта. В воздухе стоял запах сосен и моря. Высокий голубой гам, растущий по соседству, зашелестел листьями И затих, будто тоже вздохнул. Яркая полная луна поднималась, касаясь гигантской фигуры горы, освещая склон холма под стенкой. Облокотившись на стенку так, чтобы можно было взглянуть вниз, Сюзанна увидела среди травы узкую тропинку, сбегавшую вниз к черным теням ущелья, которое охраняла густая сосновая роща. Со стороны сосен при свете луны были видны несколько высоких предметов, слегка отражавших падающий свет, и ей захотелось узнать, что это были за предметы. Если это были камни, то очень больших размеров, имеющие форму монолита.

Если же смотреть со стороны стенки, на которую она опиралась, то тропинка взбегала по холму и исчезала на соседней улице, проходившей выше. Как-нибудь нужно будет исследовать тропинку в направлении ущелья и узнать, куда она ведет.

Тишина вечера начала овладевать ею, тревога утихала. Боль и смятение ослабевали, освобождая ее от упрямого желания противиться. Теперь она могла все спокойно обдумать, что не удавалось ей раньше. Теперь она могла непосредственно заняться вопросом, который все время отталкивала.

Возможно ли, чтобы какое-то знание было спрятано в ее памяти? Знание о том, что случилось в детстве и что она надолго забыла? Что если вместо того, чтобы противиться предложению Дэрка — вполне обоснованному, попытаться заглянуть в свою память сквозь годы?

Но как это сделать? По-видимому, необходимо проследить все свои шаги, припомнить забытые случаи, имевшие место во время ее давнишнего пребывания в Кейптауне. А это не так-то просто. Радостные воспоминания легко приходили на ум, но они были слишком обрывочны, не связаны с какими-либо событиями и не создавали целостной и непрерывной картины. Все болезненное и неприятное было загнано в отдаленные места памяти, ключ к которым был утерян. Эту дверь не открыть усилием воли. Однако нужно найти способ открыть ее.

Прохладный бодрящий вечерний воздух, казалось, стряхнул с нее состояние замешательства и принес ясность мысли. Она подняла повыше воротник пальто, рывком поставила ноги на поверхность стенки и, подтянув колени к голове, закрыла глаза.

«Заглянем в прошлое! — уговаривала она себя. — Постараемся вспомнить давние события!»

Она снова отчетливо увидела дом — дом ее отца, который она недавно снова посетила. Но теперь, в первый раз после своего приезда, она увидела его глазами своего детства, крупнее, чем он был на самом деле, и с кабинетом отца в центре внимания. Это была комната, которую она больше всего любила и больше всего боялась. В ее памяти это было связано с наказанием и нотациями отца, но такие события не расстраивали ее надолго. Эта комната оказалась в центре внимания благодаря чему-то еще. Однако по мере того, как она заставляла себя вспомнить, ею овладевало чувство страха. Оно было таким леденящим и пугающим, что первым ее порывом было захлопнуть перед ним дверь и унестись обратно в настоящее. Она смогла преодолеть этот порыв и снова напрячь память, собирая разрозненные воспоминания.

Теперь она слышала сердитые голоса. Видела пылающий в истерике взгляд матери, суровое и холодное лицо отца. Все это било по ребенку, который чувствовал, что совершается что-то ужасное, что-то необъяснимое, что-то, чего она не могла понять. Взрослая Сюзанна съежилась от ужаса, как она это делала, будучи ребенком, и дверь быстро закрылась перед всеми страхами, отбрасывая их подальше от настоящего.

Она сдалась не сразу. Хотя ее дрожь объяснялась не только вечерним ветром, она еще раз приложила усилия, чтобы прояснить картину. Но голоса ослабли, и все, что пугало, исчезло. Вместо этого она припомнила шум воля, разбивавшихся о борт корабля, и бесконечные прогулки с Кларой по палубе. До нее четко донесся голос матери: «Забудь то, что произошло, дорогая. Мы покидаем Южную Африку и не вернемся сюда никогда. Мы плывем туда, где я выросла, и тебе нечего больше бояться».

Она слышала и свой собственный голос, спрашивавший: «Пана тоже будет там?» И ответ матери: «Нет, дорогая. Мы должны забыть все, связанное с Южной Африкой. Мы должны…» Мать разразилась слезами и не могла больше ничего сказать. Вскоре маленькая Сюзанна заметила, что ее мать плачет всякий раз, когда упоминается имя Никласа, до того она не желала вспоминать его.

Когда она собралась обратно, картинки начали ускользать от ее внимания. Усилия удержать их ни к чему не привели.