Потому что Кириллу их малыш не нужен. Малышей ему должна рожать жена. Кирилл явно не обрадуется известию о Светиной беременности, тут даже к бабке ходить не надо. И пусть, пусть так. Светлана все равно рада. Все равно не собирается огорчаться. Нет у нее повода для огорчений, нету! Разве что для легкой грусти. Да, мама давно намекала, что и Светлане доведется продолжить династию матерей-одиночек Кукуровских. Уже сколько поколений в их семье дети росли без отца. И почему-то каждый раз рождались непременно девочки. Все, как одна, бледненькие, бесцветные. Некрасивые. И каждая дочь непременно повторяла судьбу собственной матери. Что ж, не стала исключением и Светлана. Как ни боялась этого всю жизнь, а таки и ей уготована сия участь. Но сейчас Светлана почему-то была рада.

Да, Света действительно безумно радовалась предстоящему появлению малыша. Вернее, малышки. Тут и на УЗИ ходить не надо — в роду Кукуровских отродясь не рождались мальчики. Вот и у Светы наверняка родится девочка. Такая же бледненькая и бесцветная, как сама Светлана. Ну и пусть. Зато это будет дитя любви. Любви Кирилла и Светы. Нет, дитя любви Светы к Кириллу, так будет абсолютно правильно.

Потому что нельзя утверждать, что Кирилл ее любит. Может быть, она ему немножечко дорога, не больше. Пусть капельку, но все-таки дорога. Иначе зачем бы он стал ходить к ней столько месяцев? Пусть не каждый вечер, пусть. Но ведь все равно довольно часто. Так часто, что Светлана ужасно расстраивалась каждый вечер, когда он не встречал ее у выхода из офисного центра.

Нет, не расстраивалась. То, что Светлана испытывала в такие вечера, нельзя было назвать лишь расстройством, суть дурным настроением. Нет, в такие вечера она испытывала смертельное отчаяние. Даже не тоску, а именно отчаяние. Душу разрывала мысль: вот она и пришла, беда. Вот и насытился Кирюшенька, вот и опротивела ему бледная моль, белая мышь. Кудрявая. Не придет больше ее любимый, не запустит ласковую пятерню в ее пушистые кудряшки, не прошепчет ласково на ушко: "Мышь белая, кудрявая". Кончилось ее счастье.

Господи, какими словами передать, как Света боялась потерять его! Как боялась остаться без него, одной, опять одной тосковать длинными вечерами без любви, без ласки, без ощущения нужности ему, любимому! Как же разъедал душу этот липкий отвратительный страх!

Знала, с самого первого денечка знала, что никогда им не быть вместе. При первой же встрече знала, увидев его, такого красивого, такого обаятельного в дорогом костюме, с бутоном белой розы в петличке. Ведь сердце едва не разорвалось! В первое же мгновение поняла, что это он, тот самый, единственный и неповторимый, которого ждала всю жизнь, с которым так надеялась обмануть несчастливую свою Кукуровскую бабью долю! Поняла, все поняла, а продолжала улыбаться, как ни в чем ни бывало, почти серьезно торговаться со свидетелем за невесту. Не имей она к тому времени основательного опыта телефонных переговоров на любом уровне, кроме разве что уж совсем высшего государственного, наверняка бы растерялась, заблеяла бы что-нибудь неуверенно, расстроила бы всю свадьбу своим несчастным видом. Почему так, ну почему?! Что за насмешка судьбы — встретить любимого в день его свадьбы?!

Знала, всегда знала, что не быть им вместе. И в день свадьбы, и потом, когда нечаянно встретила Кирилла, когда от нее — страшно сказать! — отвратительно пахло жареными котлетами. Знала, она все знала. Даже когда с несказанной радостью обнаруживала Кирилла ожидающим ее в машине у выхода из офисного центра. Да, безумно радовалась, но при этом прекрасно понимала, что это лишь еще одна монетка в ее копилку счастья, еще одна маленькая кража чужого счастья. Знала, что нельзя, знала, что грех, что отольются ей Тамаркины слезы, как пить дать отольются! Но ведь это все потом, потом, когда-нибудь, очень нескоро! А сейчас… А пока что она может украсть еще чуть-чуть, еще немножечко. Пока Тамара не заметила и не пресекла. Пока Кирилл не передумал, не разочаровался. Еще хоть капельку, еще немножечко, Господи!!!

И услышал Всевышний, услышал ее мольбу. Послал ей дар бесценный, счастье несказанное. Не от кого попало бабское свое предназначение исполнить. От любимого человека, от Кирюшеньки. Чтобы, познав любовь женскую лишь символически, смогла Света заменить ее любовью материнскою. К тому, в ком будет течь кровь любимого человека. Пусть так, пусть неполноценное, незаконное, но свою долю счастья Светлана у судьбы отобрала. И пусть когда-нибудь потом придет расплата за воровство, за предательство. Ничего, пускай. Лишь бы ребеночек был здоровенький, лишь бы доченьке жизнь подарить. Пусть нелегкую, как и у всех Кукуровских, что ж поделаешь? И все-таки какое же это счастье — быть матерью!!!

Только бы Кирюша не узнал об этом раньше времени. Только бы не догадался. А то как бы не заставил отказаться от счастья материнства. Нет, не заставит, ни за что на свете не заставит! Даже если будет угрожать полным разрывом отношений — все равно не заставит! Света ведь и так едва ли не каждый день готовилась к разрыву. Как бы больно ни было, но она практически готова к этому. Потому что с самого первого дня настраивала себя на то, что их любовь недолгая, короткая, практически разовая. Даже удивлялась, что так долго она тянется. А потому день ото дня ожидала разрыва. Одного боялась — не успеть. Не успеть зачать младенчика, плоть о плоти Кирюшину, кровь от крови. Только этого и боялась. Но теперь ей ничего не страшно — ее кроха надежно укрыта от всех бед. Расти, малышка, расти. Набирайся силенок, милая, они тебе еще ох как понадобятся!

Зельдов прошел в гостиную, огляделся по сторонам и критически покачал головой. Потом улыбнулся ободряюще, мол, ничего страшного, бывало и похуже, и спросил:

— Ну что, дочуля, рассказывай, как живешь.

Тамара даже не догадалась предложить отцу хоть чашку чаю. По-хозяйски упала в кресло перед телевизором, вытянула ноги, чуть приглушила звук, чтобы не мешал разговаривать, и ответила недовольно:

— Не видишь сам? Сижу вот…

Она неопределенным жестом обвела руками вокруг: мол, сам посмотри, как живу нынче, аки сиротка несчастная. Вслух добавила:

— На сериалы вот подсела. Представляешь, ужас какой? А чем еще целыми днями дома заниматься?! Выйти особо некуда, встретиться не с кем. Перед знакомыми стыдно, ей Богу! Представь, если мне стыдно в эту конуру Софочку пригласить, то как я посторонних людей сюда приведу? Так, выберусь иногда на маникюр, на педикюр, к косметичке. Ну, парикмахерская, естественно, в смысле салон. Массажики там разные, солярий, тренажерный зал, по магазинам прошвырнуться. А так… В общем, обабилась совсем, превратилась в домохозяйку, даже в домработницу…

— Ну-ну, — ободряюще улыбнулся Семен Львович. — Не все так плохо, Тамарочка, не все так плохо. Многие хуже живут, и ничего, вполне довольны.

— Спасибо, папочка, утешил! — саркастично отозвалась Тамара. — Мне сразу стало легче! Сразу почувствовала себя в этой халабуде, как в родном доме!

Семен Львович посерьезнел. Брови сдвинулись к переносице, глаза потемнели:

— Ты, Тамарочка, запросы-то свои немножечко умерь. Между прочим, нам раньше вчетвером приходилось ютиться в куда худшей квартирке, и ничего, жили, не особенно тужили. Или ты забыла, как мы раньше жили?

Тамара скривилась недовольно. Уж очень она не любила, когда кто-то напоминал ей о прошлой жизни.

— То ж, папочка, было раньше. Мы ведь тогда еще не знали, что можно жить по-другому. А потом узнали. И теперь у меня нет ни малейшего желания возвращаться к прежнему уровню. Забери ты меня отсюда, папочка, пожалуйста забери! Ну не могу я здесь, не могу я с ним! И ведь бесполезно это все, ничем-то мои мучения не окупятся! Ты ошибся, папочка, признай! Надо было в другую сторону внимание обратить. На Воронцова, например. Или на Осипчука. Да хотя бы на Погребельникова! Ну неужели в нашем кругу не нашлось более приличного мужика, чем долбанный Андрианов?! Как ты мог так ошибиться, папочка?!