— Эй, — спросил. — Ты у меня что, пивными дрожжами питаешься, что ли? Растешь прямо не по дням, а по часам. Я, конечно, не возражаю, мне твои пышности очень даже ничего, даже очень волнительны твои пышности. Да только ж ты не переборщи. Смотри вон, живот, как у бабы беременной. Это уже лишнее. Придется мне тебя, Мышь, на строжайшую диету посадить. А то раздобреешь так, что и в кровать-то не поместишься. Что я тогда буду с тобой делать?

Света скукожилась, как от удара. Всё, пришло время. Дальше не утаишься…

Кирилл понял ее реакцию по-своему:

— Э, дорогуша, ты еще расплачься. Я же пошутил. Ну, неправ — некорректно пошутил, каюсь. Я ж не со зла. Я ведь раньше худышек любил, чтоб кожа да кости, чтобы каждое ребрышко отдельно обхватить можно было. А ты вот меня своими пышностями прельстила почему-то. Да только я бы хотел, чтобы ты такая же осталась. И худеть не надо — тебе не пойдет, ты и должна быть пышненькая, но во всем ведь нужна мера, да? Просто клади в свой шикарный борщ с клюковкой чуть поменьше сметанки, договорились?

Светлана тихо ответила:

— Не поможет.

Кирилл с готовностью отозвался:

— И хлебушка поменьше. Картошки тоже. Лучше на мясо налегай с овощами — шикарная диета, честное слово! У меня мама на ней постоянно сидит. И сыта, и не поправляется ни капельки.

— И диета не поможет, — еще тише ответила Светлана.

— Что, уже пробовала? Ну ладно, что ж теперь, помирать, что ли? Не всем быть худыми и бледными. Так и быть, беру, заверните…

Кирилл вновь прильнул к ее животу, демонстрируя, что не стоит принимать его замечание всерьез. Продолжил было любовную игру, да Светлана отстранилась:

— Не надо, Кирюшенька. Подожди.

Кирилл расстроился:

— Что, все-таки обиделась? Ну вот…

Прилег рядышком и притих. И Света молчала, набиралась смелости для решительного заявления. Для расставания. Потому что беременная она ему наверняка не нужна. И небеременной-то неизвестно с какой радости заинтересовался, а уж с пузом, с проблемами…

Вздохнула глубоко-глубоко, то ли от переживаний, то ли просто набирая воздуха для предстоящего объяснения, сказала просто, без затей:

— Знаешь, Кирюшенька, не помогут мне диеты. Надо просто подождать немножко, потом сама вернусь к прежнему весу. Может, правда, поправлюсь немножко, а может вообще похудею. Но это потом, позже. А пока…

Кирилл молчал, пока еще не понимая, к чему она клонит. Извечные бабские дела, диеты, похудения, каждодневная борьба с собственным телом. Неинтересны ему эти проблемы.

— Ты, Кирюшенька, только не сердись на меня, ладно? Не кричи сразу, не ругайся, сначала выслушай. Я ведь не собираюсь вешать на тебя свои проблемы. Я со всем справлюсь сама, ты не бойся. И Тамара твоя ничего не узнает. Никто ничего не узнает. Даже моя мама… Она не знает, кто ты, она только видит мою счастливую мордочку, а кто ты такой — даже не догадывается. Я ей ничего о тебе не рассказывала. Никто ничего не узнает, тебя никто не осудит, Кирюша. Это мой выбор. Сознательный…

Что за ерунда? О чем это она? Какая-то белиберда. Кто его не осудит? За что его не осудят? И о каком выборе она говорит?!

— Я что-то резко перестал тебя понимать. Попробуй еще раз, хорошо? С самого начала. И более внятно.

Светлана присела на кровати, спиной к Кириллу. Боялась увидеть разочарование в его глазах, страх перед ответственностью. Не хотела видеть его растерянным, особенно принимая во внимание, что видит его наверняка в последний раз.

— Я, Кирюшенька, беременная. Вот на каких дрожжах я так толстею. Да только ты не бойся, не переживай. Это только моя проблема. И не думай, что я затеяла это, чтобы увести тебя у Тамарки. Нет, Кирюшенька, нет. Конечно, я была бы безумно счастлива, если бы ты всю жизнь был рядом со мной, но я реалистка. К сожалению. Потому что фантазерам, наверное, живется легче. Они не осознают тех трудностей, которые ждут их впереди. А я прекрасно знаю, как это трудно. Я видела, как тяжело было маме тянуть меня одной. Но я все равно не боюсь. Если бы ты только знал, как я рада! Не сердись на меня, миленький, ладно?

Она повернулась и внимательно посмотрела на Кирилла. Ни страха, ни разочарования, ни презрения или ненависти. Одно сплошное удивление. Как будто не догадывался, что от того, чем они занимаются едва ли не каждый вечер на протяжении нескольких последних месяцев, время от времени появляются дети.

— Не сердись, Кирюшенька! Я не хотела привязывать тебя к себе этой беременностью. Наоборот, я прекрасно понимаю, что больше тебя не увижу. И несмотря на это, я рада. Если бы ты только знал, как я рада!

Кирилл лежал чурбан чурбаном, ни слова сказать, ни хоть жестом каким выразить свое отношение к новости. Светлана прижалась к нему, положила голову на грудь:

— Я прекрасно понимаю, что сегодня наш последний вечер. Вот и давай расстанемся красиво, ладно? Не бойся, миленький, я никогда не напомню тебе о себе, не попрошу помощи. Я справлюсь. Я сильная. Кирюшенька, ты даже не представляешь, какая я сильная! Ты живи себе, ни о чем не переживай, хорошо? Вот только вспоминай иногда обо мне, ладно? По-хорошему вспоминай, не по-плохому. Нам ведь с тобой хорошо было вместе, правда? Вот и вспоминай, как нам было хорошо. И я буду вспоминать. А теперь иди, Кирюшенька, иди, миленький. И ни о чем не переживай. Иди.

И Кирилл, словно послушный ребенок, встал с кровати, молча оделся и покинул гостеприимную квартирку, даже не попрощавшись с хозяйкой. Минуту-другую Светлана сидела, как статуя, даже не шевельнулась ни разу. А потом откуда-то из глубин женской сущности пришли спасительные слезы.

Судьба порою смеется жестоко… Еще три дня назад Кирилл был абсолютно спокоен. Пусть не особо доволен жизнью, но не слишком и напрягался. Тамара его не очень-то и доставала, он научился воспринимать ее, как неизбежное зло. А как для неизбежного, оно было не таким уж и страшным. Потому что знал, что в любой момент сможет с нею развестись. И вот как раз в тот момент, когда принял это решение, оказалось, что он сам себе не хозяин.

Известие о беременности супруги застало его врасплох. Сам себе удивлялся: почему он никогда не думал, что от их тесных отношений могут зародиться какие-то сложности. Даже не сложности, много хуже. Если со сложностями еще можно бороться, можно преодолевать их, можно искать выход из затруднительного положения, то как можно бороться с собственным нерожденным ребенком?! Тем более от собственной супруги. Законной, между прочим.

Кирилла не так удивил, не ошарашил бы этот факт, если бы Тамара не объявила о нем именно теперь, когда ему отчего-то непреодолимо, до зубовного скрежета захотелось оставить в прошлом неудавшийся брак, как никогда ранее. Ведь сердце отчего-то запрыгало внутри, когда он озвучил Тамаре свое намерение. Почему-то вдруг вздохнул облегченно, как будто именно его решимость и означала долгожданную свободу. Но тут…

Банально до пошлости: супруг хочет развода, а жена ему сообщает о долгожданной беременности. Впрочем, в их с Тамарой случае ни о какой долгожданности говорить не приходится. О ребенке мечтал разве что Зельдов, сами-то они с Тамарой никогда даже не заговаривали на эту тему. Да и сложно мечтать о детях при их-то весьма странных отношениях. Разве можно заводить ребенка в такой семье? Где родители общаются друг с другом сугубо в постели. Да и то — общаются без помощи слов, одними только прикосновениями. Пусть тесными, пусть весьма и весьма откровенными, но нормальным такое общение назвать вряд ли возможно. И разве можно в такой семье воспитать нормального человека?! Это что же, ради ребенка ему придется не только остаться с Тамарой, но еще и изображать счастливого мужа и отца?! Отца — может быть, вполне может быть. Но счастливого мужа?!

Господи, и о чем он только думал?! Почему не развелся раньше? Ведь давным-давно понял, что ничего хорошего из этого брака не выйдет. Но даже не это Кирилла удивляло и возмущало больше всего в себе самом. Никак не мог понять и простить себе такого странного поведения. Почему так часто занимался с Тамарой тем самым, отчего родятся дети?! Ведь даже не испытывал особого желания! Но тем не менее упорно исполнял супружеский долг! Зачем? Что за глупая прихоть?! Ведь практически никогда не приходил домой неудовлетворенным, ведь редко когда обходил драгоценным своим вниманием Свету. И домой приходил сытым во всех без исключения смыслах! Ведь и столовался, можно сказать, у нее — разве дома его когда-нибудь ждал нормальный человеческий ужин? Ведь в лучшем случае приходилось самому варить магазинные пельмени. В худшем обходиться бутербродом с ветчиной и чаем. А у Светланы было так хорошо, так уютно. И готовит шикарно, и вообще…