Он молча поклялся себе, что никогда не предаст эту женщину.

Качнув бедрами, он одним толчком вошел в нее, а потом поцеловал в веки.

– Прости меня, Бренна. Я не могу любить тебя. У меня не осталось сердца.

Она не стала оспаривать это признание, а обхватила его ногами. Прежде она была закована и не могла остановить его, даже если бы хотела, но сейчас она себя контролировала – как высоко поднимает ноги, насколько глубоко допускает его в себя.

А он был потрясен этим обычным проявлением страсти. Он его не заслуживал.

Акт был медленным, словно рассчитанным, и совсем не похож на то безумие, которое обычно овладевало ими ночью.

Джеймс чувствовал, как бьется его сердце. Сердце, которое, как он думал, больше не способно чувствовать.

Бренна проснулась такой умиротворенной и счастливой, какой не была уже много лет, а может быть, и всю свою жизнь.

Она потянулась и вдруг поняла, что она впервые за много недель не прикована к кровати, а потому может встать, а не лежать до тех пор, пока ее супруг и повелитель не придет и не наденет снова кандалы, после того как она оденется.

«Супруг и повелитель» – эти слова приобрели другой смысл в свете того, что произошло между ними ночью и какие признания были сделаны.

Джеймс овладел ее телом настолько, что она всякий раз краснела, вспоминая, с какой страстью она ему отдавалась. А ее сердце сжималось, когда она думала о его погибшем ребенке.

Может быть, она сможет родить ему другого.

Бренна потерла виски. Откуда взялась эта шальная мысль? Она покачала головой и, подойдя к умывальнику, плеснула в лицо холодной водой. Кажется, она здорово поглупела.

Это всего лишь вопрос времени. Все закончится, когда он обнаружит, что она является автором миниатюр «Любовницы короля», или вдруг объявится ее отец, или произойдет еще что-нибудь, и тогда окажется, что перемирие между ними было всего-навсего иллюзией.

Впрочем, прошлой ночью оно не казалось иллюзией.

Он все еще любит свою жену. Он сказал, что не может снова полюбить, потому что у него не осталось сердца.

Неожиданно она почувствовала укол ревности. Испытывал ли он со своей женой такую же страсть, как с ней?

Она быстро оделась, удивляясь, что Монтгомери до сих пор не пришел и не защелкнул наручники на ее руках, как он это делал каждое утро. Она вытянула руку сначала вверх, потом в сторону и вниз, наслаждаясь чувством свободы.

Монтгомери ошибался. Что бы он ни говорил, прошлой ночью между ними произошло нечто необычное. Он тоже это почувствовал, иначе не оставил бы ее не закованной. В их отношениях что-то изменилось, но что именно, она пока не могла понять.

Бренна села перед мольбертом. Как это чудесно – иметь возможность свободно двигаться. Она опять потянулась – просто потому, что могла.

Может, так будет и впредь?

У нее вдруг появилось непреодолимое желание взяться за кисть. Она потянулась за ступкой и пестиком, чтобы смешать краски.

И увидела ключ, лежавший на столе на пачке пергаментной бумаги.

Она взяла ключ. Одно дело быть свободной. Совсем другое – иметь в своих руках ключ.

Ее мысли лихорадочно заработали. Если их отношения были бы такими, как прошлой ночью, их брак был бы вполне сносным.

Нет. Не сносным. Чудесным! Она выглянула во двор.

Внизу ее муж руководил ремонтом сарая, в котором хранилось сено на зиму. Он потратил много золота, чтобы сделать замок более современным. Свое золото. Он проявил больше заботы об их доме, чем ее отец.

Волосы Джеймса отросли за последние недели и были не в таком идеальном порядке, как раньше. Они были немного растрепаны и напомнили ей то, чем они занимались в постели. От этой мысли тепло разлилось по ее телу. Она наблюдала за ним, любуясь тем, как он движется в своей обычной четкой манере и командует рабочими.

Иногда он даже улыбался им, так что было очевидно, что они не жалеют сил не потому, что боятся его, а из-за искреннего желания угодить ему. Так же, как она прошлой ночью. Она хотела угодить ему. Вожделение было настолько велико, что она была готова сделать для него все, что бы он ни пожелал.

Однако ей определенно надо умерить свой пыл. Ведь она хочет уехать в Италию и освободиться от своего долга перед семьей. И уж совершенно безусловно она не хочет иметь детей. Ведь так?

Она смешала темперу с остатками яйца, оставшимися со вчерашнего дня, и положила на мольберт лист пергаментной бумаги.

Ей безумно хотелось запечатлеть радость прошлой ночи, но она не посмела сделать еще одну миниатюру для брата Гиффарда, да еще средь бела дня, когда Джеймс мог прийти в любую минуту.

Освободившись от необходимости написать картину на продажу, она дала волю своему воображению.

На бумаге появилась фигура сильного, крепкого мужчины с палашом в руке и свирепым выражением лица. В ногах у него валялись осколки разбитой вазы.

Она замерла.

Еще одна разбитая ваза.

Проклятие.

Она стерла вазу тряпкой. Почему этот странный предмет уже во второй раз появляется на ее картинах? Эта чертова ваза стала появляться после того, как она сблизилась с Монтгомери. Было ли это предупреждением? Знаком какого-то несчастья в будущем?

Раздосадованная тем, что ее приподнятое настроение испорчено, она сунула кисти в банку со скипидаром.

Дверь внезапно распахнулась. В комнату, прихрамывая, вошла Адель. За ней плелись Пантос и Дункан. Сент-Пола не было – возможно, ловит мышей, как это обычно делают кошки.

– Адель! – радостно воскликнула Бренна и бросилась обнимать сестру. Уже прошли недели с тех пор, как они виделись в последний раз. – Я боялась, что он никогда больше не разрешит мне говорить с тобой!

– Ты здорова? – с улыбкой спросила Адель.

Бренна не знала, что ответить. Она снова почувствовала себя виноватой зато, что наслаждается ласками своего мужа.

– Монтгомери не такой уж отвратительный, если ты это имеешь в виду.

– Он тебя изнасиловал.

– Он… – их взаимоотношения были слишком-сложными, чтобы сразу объяснить. – Все в порядке. Но я страшно по тебе скучала. А Гвинет здорова?

– Монтгомери назначил день ее свадьбы. И моей тоже.

– День свадьбы?

– Да.

Бренна нахмурилась.

– Он позволит вам самим выбрать женихов, – уверенно сказала она. До сих пор он всегда выполнял свои обещания.

– Женихов уже выбрали. Ни меня, ни Гвинет не спрашивали.

– Но он… – Бренна запнулась. У нее перехватило горло. Он же обещал. Она поговорит с ним. Сестры наверняка просто что-то не так поняли.

Адель закрыла дверь и огляделась.

– Ты одна?

– Да.

– Мы получили известие от Натана, – Адель понизила голос до заговорщического шепота. – Он собрал большой отряд и собирается начать осаду замка.

У Бренны упало сердце.

– Осаду, – повторила она тупо.

– Да. Для нас троих оставили места на корабле, отплывающем через две недели прямо в Италию.

Италия. Ее мечта.

– Ты сможешь, наконец, изучать искусство, как всегда мечтала. Почему ты так странно на меня смотришь, сестра?

Воспоминание о прошлой ночи всплыло в ее голове в таких деталях, что она откашлялась, чтобы скрыть смущение.

– А что будет с Монтгомери?

Адель сморщила нос и махнула рукой, отметая вопрос.

– В послании Натана говорилось, что мы должны обязательно попасть на этот корабль. Монтгомери снова наденет на тебя цепи, или тебе удалось завоевать его доверие?

Бренна взяла ключ и сжала его в ладони.

– Д-думаю, что мне больше не придется их носить.

– Это хорошо. Ты молодец. В записке Натана был намек на то, что с ним отец, но…

В дверь постучали, и обе сестры вздрогнули.

– Хозяйка?

Это был Деймиан.

– Милорд приказал, чтобы я сопроводил вас во двор.

Сердце Бренны сжала тревога. Будет осада и жестокий бой. Уже выбраны женихи для Адели и Гвннет. Жизнь затягивалась в тугой узел.