Размышляя об этих приятных вещах и намереваясь подойти к нему, она хотела встать с кровати, но… нога застряла, и раздался громкий лязг.

Она взглянула на ногу и увидела, что была прикована к кровати.

Проклятие! Все ее добрые чувства разлетелись на мелкие кусочки, как. Стекло под ударами молотка.

– Ты меня приковал? – вырвалось у нее.

– Разумеется, моя пленница-жена, – спокойно, ответил он, продолжая точить кинжал. – Сегодня мы так же не влюблены друг в друга, как и тогда, когда ты на меня напала и пыталась сбежать.

– Ты… ты… – она не находила слов. Ей хотелось кричать. Как он мог! После того, что между ними было. Она посмела подумать, что эта ночь что-то значила.

Какая же она наивная глупышка. Это у него были десятки возлюбленных, а не у нее.

У нее было сильное желание спрятать голову под простыню, но она удержалась от этого унизительного порыва и просто натянула простыню до самого подбородка.

Для него она была просто еще одной победой в постели. Он использовал свои умения любовника, чтобы подчинить ее своей воле.

И ему это удалось, будь он проклят! Как же ей было больно!

Хоть бы он ушел, чтобы она могла одеться и прикрыть свое нагое тело. Чтобы могла притвориться, что прошлой ночи никогда не было, что она не думала предлагать ему себя, как какая-нибудь влюбленная рабыня своему хозяину.

А еще притвориться, что простыня не царапает ее бритый лобок.

Она смотрела на него в упор, но он склонился над ремнем, продолжая методично водить по нему кинжалом. Он был совершенно спокоен. События прошлой ночи его, по-видимому, нисколько не волновали.

Надо было заколоть его. Почему она этого не сделала!

Ее раздражала собственная слабость. Она решила вести себя так, будто ничего не произошло, Будто звук скользящего по ремню кинжала не действует ей на нервы. Но ее жег стыд за то, что она могла подумать, что между ними может что-то измениться.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, оторвавшись от своего занятия.

«Уязвленной. Смущенной. Сбитой с толку».

– Отлично.

Она спрятала за ухо прядь волос и подняла подбородок. Он никогда не узнает, как всего несколько минут назад она хотела его. Она обязательно найдет способ освободиться от своей зависимости.

– Нет необходимости держать меня в кандалах, – бросила она.

– Между нами ничего не изменилось, – был ответ.

Несмотря на данное себе обещание вести себя так, будто ничего не случилось, его откровенное заявление было для нее ударом. Для него, возможно, ничего не изменилось, но она чувствовала, что он над ней просто надругался.

– С кем ты встречалась на галерее? – спросил он ровным голосом, но она заметила, как напряглись его плечи. Он был все так же начеку, как накануне вечером, когда она держала в руке l'occhio del diavolo.

– Ни с кем, – таким же тоном ответила она.

– Я нашел это на лестнице. – Он поднял со стола листок пергамента. Это был тот самый, который она дала брату Гиффарду для отправки Натану.

Проклятие!

Она потерла виски. Почему брат Гиффард не отправил письмо неделю назад, когда у него была такая возможность?

Видимо, брат Гиффард выронил его, когда они встречались прошлой ночью на галерее. Он сообщил ей, что получил немного золота за картину, которую она отдала ему раньше. Но этого количества не могло хватить на оплату ее пути по морю в Италию, и он намеревался получить еще какой-нибудь рисунок. Бренна как раз жаловалась монаху на своего мужа, который отнял у нее краски, когда Монтгомери въехал во двор замка. Бренне пришлось бегом возвращаться в свою комнату, прежде чем он увидел бы, что она без охраны и встречается с Гиффардом.

Когда она бежала по узкой лестнице, она споткнулась, упала и ударилась головой.

– Кому ты это хотела отдать, Бренна?

Сердце Бренны сжалось. Если она выдаст брата Гиффарда и его будут допрашивать, у нее не останется надежды уехать в Италию.

– Никому. Это письмо я написала давно в надежде передать его одной из сестер или кому-либо, кто будет в городе.

– Вот как. – Было непонятно, верит ли он ее объяснению или нет. – Почему с тобой не было Деймиана? Почему ты сказала, что это не его вина, когда я рассердился на него за то, что он заснул?

Она полюбила молодого охранника и его дурацкие усы, и ей хотелось защитить его, когда она увидела, как Монтгомери пнул его сапогом. Ведь это она тайком напоила его чаем с травами, чтобы он заснул, потому что она должна была встретиться с братом Гиффардом не в церкви, где они были бы одни, а в галерее.

Взгляд Монтгомери, казалось, проникал ей прямо в душу, словно пытаясь выведать все ее секреты.

– Бренна, – он приблизился к ней и провел пальцем по ее шее, – если у тебя появился любовник, я убью его.

– У меня нет любовника, и вы это прекрасно доказали вчера ночью.

В глазах Монтгомери появился странный блеск. Интересно, о чем он думает?

– Почему ты была в башне?

Она стала гладить простыню, задумавшись на мгновение о том, что ей сказать, а что – скрыть. Возможно, самое лучшее – это сказать правду.

– Мне надоело быть под надзором двадцать четыре часа в сутки, поэтому я напоила Деймиана отваром трав, чтобы он уснул.

– А где ты достала отвар?

– У меня бывают трудности со сном, милорд, – она намеренно говорила ровным голосом. – Моя сестра готовит его для меня.

– Которая из них?

– Адель…

– Ты с ней говорила?

– Нет…

– Это она была с тобой в башне?

От града этих вопросов у нее закружилась голова.

– Нет! Я уронила письмо, когда упала, торопясь вернуться в свою комнату.

– Почему ты бежала?

– Я хотела избавиться от Деймиана всего на короткое время, а когда я увидела, что вы вернулись, я запаниковала.

Это была почти правда, и она, затаив дыхание, молилась, чтобы он ей поверил.

Он кивнул в своей обычной педантичной манере. Она пошевелила ногой и спросила:

– Можно мне встать?

Прежде чем он успел ответить, кто-то постучал в дверь.

– Войдите, – крикнул Монтгомери. Он встал, положил на стол кожаный ремень и заткнул за пояс l'occhio del diavolo. Было ясно, что он кого-то ждал.

В комнату вошла вереница слуг, груженных сундуками, а за ними низенький и толстый, средних лет торговец и круглолицая женщина.

Какого черта? Это еще какое-то наказание?

Толстяк снял шляпу и раскланялся. Он был одет в богато расшитый камзол и модные штаны.

– Мы приехали сразу, как только нам позволили дожди.

– Мы привезли самые лучшие наши шелка и бархат, – добавила женщина.

Она указала на один из сундуков, и слуга открыл его. Женщина достала отрез голубого бархата и поднесла его к свету.

– Лучше этого не найти даже в Париже или Италии, – заявил толстяк, гордо выпятив грудь. Монтгомери взглянул на Бренну:

– Что скажешь, жена?

Бренна смутилась, не зная, что ответить. Монтгомери жестом приказал открыть второй сундук и сказал:

– Этот человек – торговец тканями.

– Я это поняла, не дура, – с кислой миной бросила Бренна.

– Наша одежда отсырела и пришла в негодность, – сказал Джеймс, достав из сундука кусок зеленого шелка и обернув им руку.

Ей пришлось неделями носить нестиранную одежду, а он сейчас хочет показать, что заказал новую одежду только потому, что она немного намокла. Распускает хвост, как настоящий павлин! Она уже знала, какой он педант, когда дело касалось его одежды, – каждый стежок идеален, каждый шовчик прямой. Наверное, целая армия служанок каждое утро разглаживает горячими камнями все складочки на его одежде. Но такого она еще в жизни своей не видела.

– Что ты об этом думаешь? – спросил он, показывая кусок щелка, вышитый мелкими розочками.

– Прелестно, – с той же миной ответила она.

– Отлично. Что еще у вас есть? – спросил он у торговца, который то разворачивал, то сворачивал рулоны материи.

Вскоре комната была завалена разноцветными – красными, голубыми, зелеными – тканями, а также дорогими мехами – горностаем, лисами и норкой.