Мой отец, который всегда считал себя в какой-то степени мистиком, думал, что в нее вселился дух ее умершего мужа, который обрел прощение чугунного чудовища, забравшего к себе душу Уилкса.

И вот доказательства: Эмма, пока она это выслушивала, вбирала в себя каждое слово рассказчика, а когда немец-рабочий замолчал — Пьер Робийяр это заметил, — в ней словно духовная перемена произошла. Будто ее подменили. Отец даже испугался, но не подал вида. Он был с доктором Мидом…невзначай попросил осмотреть бедняжку.

Доктор Мид не отличался особой профессиональной хитростью. Он пошел задавать вопросы прямо: не слышит ли Эмма, голоса, и все такое.

А когда мать грозят увезти в желтый дом при маленьком ребенке, которому семь лет только, — инстинкт делает свое.

Эмма действительно стала слышать бодрый и веселый голос своего мужа, да только виду не подала.

Поняла, что докторам это покажется нездоровым, но ей-то это — радость. Она как будто со своим любимым!

А чтобы от ребенка не отнимали, про голос умолчала и доктору Миду пожаловалась, что разболелась печень.

Мистер Робийяр приставил доктора следить за вдовой. Выписал ей пенсию. Эмма стала свою душевную боль выдавать за физическую: а доктор Мид и лечил ее: то от печени, то от почек.

От такого лечения какой угодно здоровяк заболеет. Но Эмма держалась — сына своего берегла. Так Джекки Уилкс и рос. Мать не отпускала его из-под своего крыла. А у мальчика развивалась неврастения.

И все это начало сказываться на его интеллектуальном развитии.

Он рос очень одаренным ребенком, может быть, вундеркиндом. Стихи летели из-под его пера после семи лет, и начиналось это всегда с первыми каплями дождя. С дождем у мальчика была связана особенная сила чувств. Он начинал видеть, чувствовать не так, как обычно. В общем, живи Эмма не на заброшенном полустанке, а в мало-мальски приличном городке — у Америки был бы еще один гений.

После семи лет Джекки стал дичиться своих сверстников, стал забывать, что именно они делают в этом возрасте. В мир его грез проникли помыслы и желания взрослого человека. Измученная Эмма стала его бояться, как боится слабое неразвитое сознание зрелого и всеподчиняющего себе ума.

А мальчик рос и ничего не знал о своем отце, кроме того, что он пионер штата, строитель железных дорог, отмеченный правительством и его мать получает пенсию за него.

Эллин замолчала. Джекки, глазами полными слез смотрел в окно, за которым проплывала полная луна.

Он узнал тайны своего детства.

…В последнем вагоне, который трясло и подбрасывало, очнулся Филипп.

Его трясло от того, что он видел перед тем, как потерять сознание. Собственных дядю и мать, которые целовались. Это было настолько правдоподобно. Филипп помотал головой. Было ли это наваждение?

Скорее всего. Он помнил, как заставил машиниста пассажирского состава догнать убегающий поезд и прицепиться к хвосту «беглеца».

А потом наступало невозможное. Он отчетливо помнил, как перебравшись на поезд-беглец в первом же вагоне увидел ИХ!!! То есть дядю Пьера и Кэролайн — мать.

Но не все! Они — целовались.

И самое страшное было впереди!

Дядя вдруг замечает, что в вагоне — Филипп, достает из ножен саблю, подбегает к Филиппу, заносит над ним клинок, и вонзает в грудь юноши.

А потом, в голове Филиппа — туман.

И вот… он находится в совершенно пустом вагоне, где нет и следа пребывания человека, но кем-то связан, и кто это сделал — неизвестно.

Освободиться из пут было легко — счастье.

Поезд прибывал в Саванну. Так как это был странный поезд, то его никто не ждал. Даже железнодорожное начальство Саванны узнало о нем неожиданно — из срочной депеши. В ней сообщалось, что на поезде прибывает труппа карлов, которая должна дать в Саванне несколько клоунских представлений.

В вагон, где сидели окаменевшие после долгого сидения Эллин и Джекки, вошел проводник-карлик.

— Саванна, господа, — сообщил он. Эллин встрепенулась.

Джекки приуныл. Он не знал, что он теперь должен делать. Его испугала встреча с издателями и газетчиками, которых он ни разу не видел. Джекки не знал, как нужно предлагать стихи редакциям.

— Прошу к выходу, — карл стоял как надзиратель.

— А входили вроде бы через противоположную дверь, — слабо запротестовала Эллин.

— Платформы с другой стороны нет, мисс!

Но Эллин поразило количество людей там, где платформы не было. «Странный какой выход?» — подумала она и тут же обо всем позабыла. Прямо напротив нее на пустой платформе стоял Пьер Робийяр, с тростью в руке. Трость он держал как саблю.

Джекки не знал Робийяра в лицо и не испугался высокого сухопарого джентльмена с орлиным носом. Хотя в лице его было что-то опасное. Джентльмен тревожно оглядывался по сторонам.

Карла чуть ли не выталкивал Джекки из вагона.

Его удерживала Эллин:

— Секундочку, — шептала она карлу.

— Джекки! Не так быстро, — шепнула она юноше.

— Тот мистер, что стоит на платформе — мой отец!!! Ради бога не выходите.

— Почему? — На лице юноши было написано удивление.

Эллин решилась произнести то, что было ей неловко даже думать. Ситуация была безвыходная.

— Он не выносит молодых людей!!! Я хочу сказать, что он не выносит их присутствия рядом со мной. Из-за этого, я и еду одна. Он же не знает, что вы — случайный попутчик. И никогда не поверит!!!

Он не хочет, чтобы я выходила замуж. Понимаете ли вы это, мистер, — совсем зашипела Эллин. — Понимаете?!

Мне нельзя встречаться с мужчинами. Ради бога, скройтесь. Я попробую что-нибудь предпринять, чтобы увести его отсюда, а потом уже вы — выходите.

— Что же вы толкаетесь, мистер? — Эллин с негодованием ударила карлу, который продолжал с неслыханным упорством выталкивать молоденького джентльмена из укрытия, в которое его заталкивала Эллин.

Кто-то забарабанил по стеклу двери с обратной стороны. Молодые люди в ужасе обернулись. За окном, вытягиваясь на цыпочках, стояла карлица средних лет и подавала приветственные знаки проводнику-карлу.

Карл в униформе был до странности сконфужен. Он как-то сразу стушевался, и Эллин подумала, что лицо немолодой женщины она определенно уже видела и даже совсем недавно, только при каких обстоятельствах?

Эллин этого не вспомнила.

Она махнула на прощание Джекки ручкой и выпорхнула из вагона.

Джекки вместе с карлой подошли к противоположному выходу.

Оказывается, там была платформа!!! И на нее все-таки высаживались люди. Только очень странные. Маленькие. В большом количестве.

— Откройте мне эту дверь, — потребовал Джекки.

Страшненький проводник казалось, вступит с ним в драку.

— У меня нет ключа, и потом эта дверь не открывается.

Джекки тревожно оглянулся назад, не увидел ли его отец Эллин? Нет!

Эллин обнимала его и не давала обернуться в сторону Джекки. Препираться с карлом было бессмысленно. Любой скандал был на руку только ему: потому что мог привлечь внимание Робийяра. Карла только этого и добивался.

Джекки скрылся в вагоне. Он вспомнил годы жизни на глухой заброшенной станции, построенной его отцом. Мальчишкой, он выучил много способов сходить и входить в вагон, не пользуясь дверями.

Эллин радостная выскочила на платформу, и бросилась целовать своего милого папочку.

В первую секунду, когда Пьер Робийяр увидел свою дочь, у него отлегло от сердца. Он раскрыл свои объятия, но вдруг тучи сгустились на его челе. Дочь была одна.

— Ах, папочка, я так волновалась, я так волновалась за вас, — лепетала Эллин.

— Очень хорошо, что вы проявляете обо мне заботу, милая дочь. Где ваши спутники? — с тревогой спрашивал Робийяр.

Эллин испугалась отцова тона, она представила, что он не поверит ни одному из ее слов. Она уже готова была сказать, что угодно, лишь бы ее избавили от необходимости нести за что-то ответ.