Скажите мне, как вы думаете, нет ли какой возможности получить место в Одессе? Вы спросите: какого роду? По каким его способностям? Какого чина, может быть? Что до чинов, кто об этом теперь думает? Деньги – вот рычаг единственный, и я полагаю, что муж мой согласен бы занять всякую должность, лишь бы она могла доставить средства содержать его семью, т. е. меня и нашего сына, и дать ему приличное воспитание.

Я слыхала, что места на конторах у негоциантов весьма прибыльны и спокойны. Напишите мне об этом и ваше мнение. <… > Скажите, что это возможно, что вы не откажете похлопотать об месте в Одессе и напишете мне какого роду – какое жалованье, и я буду стараться в средствах туда приехать – может быть, и дядюшка, познакомившись с мужем моим, которого покамест рекомендовать заочно я поручаю вашему доброжелательству, соблаговолит обратить на нас милостивое внимание и подаст нам руку помощи».

Одесса привлекала её не только с точки зрения службы мужа: «С этим бы осуществилась давнишняя мечта моя пожить в Одессе, подышать южным воздухом, полежать на берегу моря, пожить хоть немножко настоящей жизнью! <…> Я хочу перезвать из Петербурга дочь мою, которой петербургский климат вреден, к нам присоединится ещё одна чета супругов, желающих там поселиться и служить. Одним словом, я вам обещаю маленькую колонию людей очень образованных, любезных и любящих, и готовых вас любить по–прежнему всем сердцем, т. е. как я, которую вы знали и понимали. С нетерпением и трепетом буду ждать ответа вашего.

Не разрушите сладкой мечты моей, дайте взглянуть на ваше синее небо, и пожать вам руку с благодарностью и умилением.

До свидания. Поручая себя вашему нежному дружескому расположению, пребываю к вам с искренним усердием и преданностью

Ваш покорный слуга

Анна Виноградская»[67].

Этим планам не суждено было сбыться – семейству предстоял переезд в столицу.

В конце 1854 года Александру Васильевичу удалось, благодаря рекомендации управляющего акцизным откупом в Соснице Леонида Егоровича Раковича, получить, наконец, место домашнего учителя детей действительного статского советника, члена комиссии прошений Министерства иностранных дел князя С. А. Долгорукова.

Сергей Алексеевич Долгоруков (1809—1891) был представителем древней аристократической фамилии, третьим сыном бывшего министра юстиции князя А. А. Долгорукова от первого брака его с Марией Ивановной, урождённой Апай–щиковой. Он обучался в Пажеском корпусе, затем служил в

Государственной коллегии иностранных дел, Государственной канцелярии и Министерстве финансов, в 1842 году «состоял за обер–прокурорским столом по 5–му департаменту Правительствующего Сената». С 1845 по 1848 год Долгоруков «по расстроенному здоровью и семейным обстоятельствам» находился в отставке, а после возвращения на службу занимал посты сначала ковенского, затем витебского губернатора. С 1849 по 1857 год он являлся членом Комиссии прошений. Второй раз Сергей Александрович находился в отставке (с чином тайного советника) с 1857 по 1862 год, затем продолжил карьеру в качестве члена Комиссии прошений, а с 1864 года, получив почётное звание статс–секретаря, дававшее право личного доклада императору, состоял членом совета министра финансов, а затем, до 1884 года, – «у принятия прошений, на Высочайшее имя приносимых». Кроме того, в 1867 году он был избран почётным мировым судьей Новохопёрского уезда Воронежской губернии. В 1871 году Долгоруков был назначен членом Государственного совета, а в следующем году – почётным членом совета министра финансов по Департаменту мануфактур и торговли. Его женой была Мария Александровна, происходившая также из древнего рода Апраксиных. У них было десять детей. Одна из их дочерей, Александрина (1836—1913), была фавориткой императора Александра II. По воспоминаниям С. Д. Шереметева, «умная, вкрадчивая, проницательная и властная, она владела волею и сердцем самодержца, но не в ущерб приличию и порядочности». В 1860–х годах, в период великих реформ, она, обладая ясностью ума и твёрдостью характера, поддерживала государя в трудном деле преобразований. В 1862 году она вышла замуж за пожилого свитского генерала П. П. Альбединского и переехала в Варшаву, куда муж был назначен губернатором.

Марков–Виноградский считал С. А. Долгорукова «очень мрачным, злым и ограниченным аристократом».

10 декабря 1854 года умерла Феодосия Петровна Полторацкая. В течение восьми лет она пользовалась доходами с находившегося в её управлении после смерти сестры Дарьи Петровны имения в Сосницах, которое в год приносило чистого дохода более 500 рублей ассигнациями, за всё это время выделив А. В. Маркову–Виноградскому, по его словам, только 350 рублей.

Александр Васильевич после её смерти – что уж скрывать, долгожданной – записал в дневнике: «Тётка успокоилась навсегда. Наследство получил и поручил его в управление окружному Стаханову и его горбатой жене. Они дали денег взаймы – и я на днях еду в Петербург к Долгорукову в дом, везу к нему сына, воспитывавшегося, чтобы не разленился, в глуши у Тихомандритного в Новгородсеверске».

24 января 1855 года, оставив своё небольшое имение на попечение – не Стаханова, как планировали ранее, а собственного крестьянина Фёдора Столбцова, – Марковы–Вино–градские всей семьёй прибыли в Петербург.

Анна Петровна получила возможность навещать дочь, которая в 1854 году вышла замуж за юриста Михаила Осиповича Шокальского, и возобновила дружеские отношения с Глинкой.

«Приехавши из Малороссии в 1855 году, – вспоминала она, – я тотчас осведомилась о Глинке, и когда мне сказали, что здоровье его сильно расстроено, я не решилась просить его к себе, а послала сына узнать, когда он может меня принять.

Обласкав сына, которого видел в колыбели и сам учил петь кукуреку, играя с ним на ковре, он усердно звал меня к себе. Когда я вошла, он меня принял с признательностью и тем чувством дружества, которым запечатлелось первое наше знакомство, не изменяясь никогда в своём свойстве. В большой комнате, в которой мы уселись, посредине стоял раскрытый рояль, заваленный беспорядочно нотами, а подле ломберный стол, тоже с нотами, и я радовалась, что любимым занятием Глинки по–прежнему была музыка. При этом свидании он не говорил о невозвратных прошлых мечтах и предположениях, которые так весело улыбались ему при отъезде моём в Малороссию. Вообще он избегал говорить о себе и склонял разговор к моему тогдашнему незавидному положению, расспрашивал о моих делах с живым участием и только мельком касался своих обстоятельств и намерений. Когда я ему сказала, что предполагаю приняться за переводы, чтобы облегчить мужу бремя забот о средствах существования, то он усердно предложил свои услуги и при этом употребил такие выражения: «Le jour ou* pourrai faire quelque chlose pour vous sera un bienbeau jour pour moi» (День, когда я смогу для вас что–нибудь сделать, будет прекрасным для меня). <…>

Несмотря на опасение слишком сильно его растревожить, я не выдержала и попросила (как будто чувствовала, что его больше не увижу), чтоб он пропел романс Пушкина «Я помню чудное мгновенье…», он это исполнил с удовольствием и привёл меня в восторг!..

При расставании он обещал посвятить мне целый вечер и просил прийти к нему с близкими моими, когда он уведомит, что в состоянии принять».

Анна Петровна снова занялась переводами (французский язык она, разумеется, знала с детства, а в 1830 году вместе с С. М. Дельвиг брала у В. П. Лангера уроки итальянского). Она перевела повесть «Не шути с горем» и взялась за какой–то роман, главу из которого отправила Глинке. Михаил Иванович, прочитав присланное, отвечал: «Перевод ваш мне кажется очень натуральным, что, по–моему, весьма не дурно, и, хотя я не знахарь в литературе (в особенности новейшей, которую вовсе не люблю), но полагаю, что переводы ваши могут занять не последнее место между другими, появляющимися у нас теперь». Он посоветовал отправить переводы в Санкт–Петербургскую типографию «Королёва и комп.», которая с января 1856 года начала выпускать «Собрание иностранных романов, повестей и рассказов в переводе на русский язык». Одна рукопись Анны Петровны в 61 тетрадный лист – вероятно, сделанный ею перевод – находится в Рукописном отделе Пушкинского Дома. Она датирована 19 ноября 1855 года и начинается словами: «Один известный обольститель искал однажды себе работы…»[68]