16 октября 1825 года Пушкин написал стихотворение «Цветы последние милей», копия которого с небольшим изменением и с названием «Стихи на случай в позднюю осень присланных цветов к П. от П. О.» сохранилась в альбоме их адресата Прасковьи Александровны Осиповой.

Альбомное название этого стихотворения свидетельствует, что оно стало ответом на присланный букет. «Но следует обратить внимание на одно обстоятельство, – пишет С. М. Громбах в статье, посвященной тщательному разбору этого стихотворения. – Нежно любящая поэта Прасковья Александровна часто посылала ему цветы из своего сада. Даже уезжая, она оставляла распоряжение посылать Пушкину цветы. Но лишь единственный раз Пушкин отозвался на это стихами. Видимо, их продиктовала не вежливость, а нечто иное <…>. В поисках объяснения обратимся к датировке стихотворения… Если автограф этого стихотворения, так же как и альбомная запись родились в один день – 16 октября 1825 г., то в словах о разлуке и свидании мы вправе усмотреть отклик на недавний второй приезд А. П. Керн в Тригорское».

В таком случае из последних строк, по мнению Громба–ха, вытекает, что «по сравнению с этим, разочаровавшим его свиданием предшествовавшая ему разлука, заполненная оживлённой перепиской и постоянными воспоминаниями о первой встрече с Анной Керн в Тригорском, для Пушкина была „живее самого свиданья“. Именно это, вероятно, и хотел сказать Пушкин Прасковье Александровне Осиповой, выражая благодарность за присланные цветы. Ей, с вниманием и тревогой следившей за всеми перипетиями взаимоотношений Пушкина с её очаровательной и ветреной племянницей, была вполне понятна причудливая ассоциация, отозвавшаяся в пушкинских строках»[31].

А разночтение между сохранившимся автографом, по которому приведённое выше стихотворение было напечатано в «Современнике», и альбомным текстом заключается в замене всего лишь одного слова: «сладкого свиданья» на «самого свиданья». Может быть, Пушкин в альбомном варианте, адресованном тётке нашей героини, хотел такой заменой несколько приглушить автобиографичность текста?

Через два месяца, почувствовав, что беременна, Анна Петровна решила окончательно порвать с мужем и уехать в Петербург. Перед отъездом из Риги она послала Пушкину последнее издание Байрона (вероятно, это было пятое, 12–томное издание «Сочинений Байрона в переводах на французский язык» 1822 года, с десятью добавочными томами, выпущенными в 1824 году), о котором он давно хлопотал. Одновременно Анна Петровна послала письмо кузине, Анне Николаевне Вульф, где сообщала о своём намерении уйти от мужа и поселиться в Петербурге.

Через некоторое время она получила от Пушкина ответ – одно из самых любезных, но в то же время наименее чувственных писем:

«Никак не ожидал, чародейка, что вы вспомните обо мне, от всей души благодарю вас за это. Байрон получил в моих глазах новую прелесть – все его героини примут в моём воображении черты, забыть которые невозможно. Вас буду видеть я в образах и Гюльнары и Леилы – идеал самого Байрона не мог быть божественнее. Вас, именно вас посылает мне всякий раз судьба, дабы усладить моё уединение! Вы – ангел–утешитель, ая – неблагодарный, потому что смею ещё роптать… Вы едете в Петербург, и моё изгнание тяготит меня более, чем когда–либо. Быть может, перемена, только что происшедшая, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться. Не стоит верить надежде, она – лишь хорошенькая женщина, которая обращается с нами как со старым мужем. Что поделывает ваш муж, мой нежный гений? Знаете ли вы, что в его образе я представляю себе врагов Байрона, в том числе и его жену.

8 дек[абря].

Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по–прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их, в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны и пр. и пр. и пр.».

Далее следовала приписка Анны Николаевны Вульф: «…Алексей писал мне, что ты отложила все свои намерения об отъезде и решила остаться. Я начинала успокаиваться на твой счёт, как вдруг письмо твоё так разубеждает меня! Почему ты не говоришь мне положительного, а оставляешь таким образом в неизвестности?.. Положительно ли решён твой отъезд в Петербург?.. Байрон примирил тебя с Пушкиным; он посылает тебе деньги – 125 рублей, – его теперешнюю цену… »

Это письмо оказалось последним, дошедшим до нас из их переписки; им закончилась эпистолярная часть романа Пушкина с Керн.

Анна Петровна поняла характер складывающихся отношений с поэтом и не обольщалась радужными перспективами на их предмет. В своих воспоминаниях она чутко подметила несколько отстранённое, а иногда даже циничное отношение Пушкина к женщинам, особенно уже завоёванным им: «Живо воспринимая добро, Пушкин, однако, как мне кажется, не увлекался им в женщинах: его гораздо более очаровывало в них остроумие, блеск и внешняя красота. Кокетливое желание ему понравиться не раз привлекало внимание поэта гораздо более, чем истинное и глубокое чувство, им внушённое».

Итак, в начале 1826 года наша героиня, наконец, окончательно порвала с ненавистным супругом и уехала в Петербург. Здесь Анна Петровна быстро сблизилась с семьёй Пушкина и даже некоторое время жила у родителей поэта на набережной Фонтанки у Семёновского моста в доме Устинова.

Весной 1826 года умерла четырёхлетняя дочь А. П. Керн, звавшаяся, как и мать, Анной. Хоронили её приехавшие в Петербург родители Анны Петровны Пётр Маркович и Екатерина Ивановна Полторацкие. Сама она на этой печальной церемонии отсутствовала, сославшись на недомогание, связанное с беременностью. В это время Анна Петровна проживала вместе с родителями и сестрой Елизаветой на набережной Фонтанки у Обухова моста в доме генеральши С. И. Штерич.

Но и будучи в положении, Анна Петровна не лишилась присущего ей обаяния и кокетливости. Её не оставляли вниманием многочисленные поклонники.

О её знакомствах и «дружбах» через письма родных и друзей, в первую очередь Прасковьи Александровны Осиповой, становилось известно Пушкину. Вероятно, это и дало ему повод в письме Алексею Вульфу от 7 мая 1826 года бросить фразу: «Что делает вавилонская блудница Ан[на] Петр[овна]? Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ерм[олая] Фёд о ровича]. Моё дело – сторона; но что скажете вы? Я писал ей: «Вы пристроили Ваших детей – это прекрасно (две дочери Анны Петровны Екатерина и Анна воспитывались в Смольном институте. – В. С.). Но пристроили ли Вы Вашего мужа? Последний – гораздо большая помеха»».

Такую резкую пушкинскую антитезу – «гений чистой красоты» и «вавилонская блудница» – можно объяснить по–разному. Последняя фраза была употреблена поэтом в личном письме к своему близкому другу, одновременно являвшемуся одним из любовников Анны Петровны. Пушкин, безусловно, знал о их связи и такой характеристикой хотел умалить достоинство Анны Керн именно в глазах Алексея Вульфа, и только его! Можно также предположить, что эти слова Пушкина – следствие ревности и досады: на непостоянство предмета его некогда страстной любви, на то, что она имела романы с другими, в том числе не только с Болтиным, но и самим Алексеем Вульфом. А может быть, всё это было сказано поэтом в шутку?