Ты обещал о романтизме,
О сем Парнасском афеизме,
Потолковать ещё со мной.
Полтавских муз поведать тайны, —
А пишешь лишь об ней одной.
Нет, это ясно, милый мой,
Нет, не влюблён Пирон Украйны!
Ты прав, что может быть важней
На свете женщины прекрасной?
Улыбка, взор её очей
Дороже злата и честей,
Дороже славы разногласной;
Поговорим опять о ней.
Хвалю, мой друг, её охоту,
Поотдохнув, рожать детей,
Подобных матери своей,
И счастлив, кто разделит с ней
Сию приятную заботу,
Не наведёт она зевоту.
Дай Бог, чтоб только Гименей
Меж тем продлил свою дремоту!
Но не согласен я с тобой.
Не одобряю я развода:
Во–первых, веры долг святой,
Закон и самая природа…
А, во–вторых, замечу я,
Благопристойные мужья
Для умных жён необходимы:
При них домашние друзья
Иль чуть заметны, иль незримы.
Поверьте, милые мои,
Одно другому помогает,
И солнце брака затмевает
Звезду стыдливую любви.
«ПЕРЕДО МНОЙ ЯВИЛАСЬ ТЫ»
Однако Пушкин не успел ещё отправить это послание, как в середине июня 1825 года Анна Петровна сама появилась в Тригорском – направляясь в Ригу для примирения с мужем, она по дороге заехала к тётушке Прасковье Александровне Осиповой. Она устала от бесконечных гнетущих упрёков отца, от бесперспективности отношений с Родзянко, была полна желания упорядочить свою жизнь и, может быть, как–то наладить отношения с мужем, от которого находилась в полной материальной зависимости – обо всём этом она хотела поговорить с тётушкой, которую любила с детства и уважала.
Летом 1825 года в тригорском доме Вульфов обитало целое женское царство: кроме Прасковьи Александровны здесь проживали две её взрослые дочери от первого брака – Анна и Евпраксия, а также две маленькие дочери от второго брака и падчерица Александра Ивановна Осипова (Алина). Кроме того, в это время там отдыхал и приехавший на каникулы из Дерпта (ныне Тарту, Эстония) старший сын Прасковьи Александровны Алексей Вульф, который сразу же после приезда кузины начал активно ухаживать за ней.
Прасковья Александровна Осипова, урожденная Вын–домская (1781—1859) в первом браке (с 1799 года) с коллежским асессором Николаем Ивановичем Вульфом (1771– 1813), родила пятерых детей: Анну (1799—1857), Алексея (1805—1881), Евпраксию (1809—1883), Михаила (1808—1832), Валерьяна (1812—1845). Во второй раз она вышла замуж в 1817 году за статского советника Ивана Сафоновича Осипова (ум. в 1824), имела от него дочерей Марию (1820—1896) и Екатерину (1823 – после 1908) и воспитывала падчерицу Александру (Алину) (1808—1864).
После смерти отца, а затем и первого мужа Прасковье Александровне достались имения Тригорское в Псковской губернии и Малинники в Тверской.
Среди провинциальных помещиц она представляла собой явление далеко не заурядное: знала не только французский, но и немецкий язык, вместе со своими детьми училась английскому. Воспитание она получила домашнее, но любила читать, постоянно внимательно следила за литературными новинками, переписывалась со многими писателями. Обладая здравомыслием и принципиальностью, от отца она унаследовала характер не злобный, но своенравный, держала в ежовых рукавицах и обоих мужей, и детей, и дворовых с крепостными.
Издатель «Русской старины» М. И. Семевский со слов Алексея Вульфа написал, что все дети её не любили – за строгость и бестолковость в вопросах воспитания, за упрямство и настойчивость в мнениях, за мелочность, скупость и эгоизм; однако на самом деле нелюбовь к матери испытывал только её старший сын.
Прасковья Александровна состояла в родстве с Пушкиным: её сестра Елизавета была замужем за двоюродным братом матери поэта Яковом Исааковичем Ганнибалом. Александр Сергеевич познакомился с Прасковьей Александровной и её семьёй в первый свой приезд в Михайловское в июле—августе 1817 года, а в августе 1824 года, когда прибыл туда из Одессы, подружился и поддерживал эту дружбу до конца жизни. П. А. Осипова одной из первых оценила его талант, была в курсе всех литературных, хозяйственных и семейных дел и пыталась по мере возможности помогать ему в трудных ситуациях, в том числе и материально. Некоторые пушкинисты – да, вероятно, и наша героиня – рассматривали их отношения как любовные, что совершенно не соответствовало истине. Прасковья Александровна была глубоко религиозной и высоконравственной женщиной, а любовь её к Пушкину была чисто материнская.
«Приезжал он (Пушкин в Тригорское. – В. С.) обыкновенно верхом на прекрасном аргамаке, – вспоминала одна из младших дочерей Прасковьи Александровны Мария Ивановна Осипова, – а то, бывало, приволочится и на крестьянской лошадёнке. Бывало, все сестры мои, да и я, тогда еще подросточек, – выйдем к нему навстречу… Приходил, бывало, и пешком; подберётся к дому иногда совсем незаметно; если летом, окна бывали раскрыты, он шасть и влезет в окно… он, кажется, во всё перелазил… Все у нас, бывало, сидят за делом: кто читает, кто работает, кто за фортепиано… Сестра Alexandrine, как известно вам, дивно играла на фортепиано; её, поистине, можно было заслушаться… Я это, бывало, за уроками сижу. Ну, пришел Пушкин – всё пошло вверх дном; смех, шутки, говор так и раздаются по комнатам».
Влекли Пушкина в Тригорское беспечная веселость и жизнерадостность молодёжи, наполнявшей этот большой уютный дом, «праздный шум, говор, смех, гремевший в нём круглый день от утра до ночи, и все маленькие интриги, вся борьба молодых страстей, кипевших в нём без устали».
Анна Петровна так охарактеризовала свою тётушку в письме к автору первой научной биографии Пушкина П. В. Анненкову в 1859 году: «Вы когда–то у меня спросили: „что такое была Прасковья Александровна Осипова“. Мне кажется, я теперь вот могу это сказать почти безошибочно. С тех пор, как она скончалась, я долго об ней думала, и она мне теперь ясно нарисовалась. Это была далеко не пошлая личность – будьте уверены, и я очень понимаю снисходительность и нежность к ней Пушкина… Она меня всегда любила: и в детстве, и в молодости, и в зрелом возрасте, несмотря на то, что от бесхарактерности делала вред, почти что положительное зло. Я тогда сердилась на неё, но всегда потом ей прощала; она была так ласкова, так нежна со мною, как никто из моих близких, ни одна из моих родных тёток!.. И так мне рисуется Прасковья Александровна в те времена. Не хорошенькою, – она, кажется, никогда не была хороша, – рост ниже среднего, впрочем, в размерах, и стан выточенный; лицо продолговатое, довольно умное (Алексей на неё похож); нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шёлковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот её только не нравился никому: он был не очень велик и не опрятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это её портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот. Отсюда раздражительность характера».
По утверждению близкого друга Пушкина А. И. Тургенева, поэт провёл в Тригорском «лучшие минуты своей поэтической жизни». Прасковье Александровне посвящены его стихотворения «Простите, верные дубравы» (1817), «Подражания Корану» (1824), «Быть может, уж недолго мне» (1825) и «Цветы последние милей» (1825). Ей посвящали стихи Н. М. Языков и А. А. Дельвиг. Сохранились 24 письма Пушкина к Осиповой (1825—1836) и 16 писем Осиповой к Пушкину (1827—1837). Прасковья Александровна, по словам Тургенева, «как мать любила» Пушкина и искренне оплакивала его смерть.