Нейтринная обсерватория в Садбери была открыта в 1998 году. Она расположена на глубине два километра под толщей докембрийских горных пород и оборудована самыми чувствительными детекторами нейтрино на Земле.

Ллойд кивнул в сторону телефона. Тео снял трубку.

— Код знаешь? — спросил он.

— Код Садбери? Наверное, семьсот пять. Это код многих городов в Северном Онтарио.

Тео набрал номер, поговорил с оператором, повесил трубку и набрал другой номер.

— Алло, позовите, пожалуйста, Венди Смолл. — Пауза. — Венди, говорит Тео Прокопидес. Что? Очень смешно. Ну ты и шутница. — Тео прикрыл трубку ладонью и прошептал Ллойду: — Она думала, что я умер.

Ллойд с трудом сдержал усмешку.

— Венди, — сказал Тео, — я звоню из ЦЕРНа, и тут со мной рядом кое-кто еще: Ллойд Симкоу. Не возражаешь, если я включу громкую связь?

— Тот самый Ллойд Симкоу? — раздался голос Венди из динамика телефона. — Рада с вами познакомиться.

— Здравствуйте, — негромко произнес Ллойд.

— Послушай, — продолжал Тео, — как ты наверняка знаешь, мы вчера попытались воспроизвести явление смещения времени, но у нас не получилось.

— Я это заметила, — обронила Венди. — Знаешь, я в своем видении, тогда, во время Флэшфорварда, смотрела телевизор… но он был трехмерный. Заканчивался какой-то детективный фильм. Я все это время просто с ума сходила — так хотелось узнать, кто преступник.

«Мне тоже», — подумал Тео, а вслух сказал:

— Прости, что не смогли тебе помочь.

— Насколько мне известно, — вмешался Ллойд. — Нейтринная обсерватория в Садбери зарегистрировала нейтринную вспышку как раз перед тем, как мы начали наш эксперимент двадцать первого апреля. Это было вызвано пятнами на Солнце?

— Нет, Солнце в тот день было спокойным. То, что мы зарегистрировали, произошло за пределами Солнечной системы.

— За пределами Солнечной системы?

— Именно.

— И где же был источник нейтринной вспышки?

— Помните сверхновую[58] тысяча девятьсот восемьдесят семь А? — спросила Венди.

Тео покачал головой.

— Этот звук издал Тео. Он покачал головой, — улыбнувшись, сказал Ллойд.

— Я услышала скрежет, — засмеялась Венди. — Так вот, послушайте. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году была обнаружена самая большая сверхновая звезда за триста восемьдесят три года. Голубой супергигант типа В-три, названный Сандуликом, взорвался в Большом Магеллановом Облаке.

— В Большом Магеллановом Облаке! — воскликнул Ллойд. — Это ведь страшно далеко.

— Если точно, то в ста шестидесяти шести тысячах световых лет от Земли, — ответила Венди. — А это означает, что на самом деле звезда Сандулик взорвалась в плейстоцене, но мы увидели взрыв только двадцать два года назад. Однако нейтрино почти целую вечность беспрепятственно перемещаются в космическом пространстве. И во время взрыва звезды в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году мы засекли нейтринную вспышку, продолжавшуюся около десяти секунд.

— Допустим, — согласился Ллойд.

— И, — продолжила Венди. — Сандулик — очень странная звезда. Гораздо чаще в сверхновые превращаются красные супергиганты, а не голубые. Но в любом случае после взрыва сверхновой остатки звезды обычно превращаются либо в нейтронную звезду, либо в черную дыру. Так вот, если бы Сандулик в результате гравитационного коллапса стал бы черной дырой, мы ни за что не засекли бы вспышку нейтрино — они бы ускользнули. Но при массе, в двадцать раз превосходящей массу Солнца, Сандулик, на наш взгляд, был слишком мал для того, чтобы образовать черную дыру, по крайней мере в соответствии с принятой на тот момент теорией.

— А-га, — промычал Ллойд.

— Так вот, — сказала Венди, — в тысяча девятьсот девяносто третьем году Ханс Бете[59] и Джерри Браун высказали гипотезу о том, что звезды с относительно небольшой массой могут превращаться в черные дыры за счет каон-конденсатов. Каоны[60] не повинуются принципу запрета Паули.

Согласно принципу запрета Паули, две частицы одного типа не могут одновременно находиться в одном и том же квантовом состоянии.

— Для того чтобы звезда превратилась в нейтронную, — продолжила Венди, — все электроны должны скомбинироваться с протонами, чтобы сформировать нейтроны. Но поскольку электроны повинуются принципу запрета, при попытке их сбить, так сказать, в одну кучку, они начинают занимать все более и более высокие энергетические уровни и оказывают сопротивление продолжающемуся коллапсу. Отчасти именно поэтому черные дыры получаются из звезд с достаточно большой массой. Но если бы электроны преобразовались в каоны, тогда все они могли бы занять самый низкий энергетический уровень. В этом случае их сопротивление было бы гораздо меньше и гравитационный коллапс звезды с относительно небольшой массой и ее превращение в черную дыру стали бы теоретически возможны. Ну так вот… Джерри и Ханс сказали что-то типа: послушайте, давайте предположим, что с Саидуликом случилось именно это. Допустим, электроны стали каонами. Тогда Сандулик мог превратиться в черную дыру. А сколько времени нужно для того, чтобы электроны превратились в каоны? По подсчетам Джерри и Ханса получилось десять секунд. Это значит, что нейтрино могли ускользнуть в первые десять секунд во время взрыва сверхновой, но затем их должна была поглотить образовавшаяся черная дыра. И действительно, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году нейтринная вспышка продолжалась десять секунд.

— Очень увлекательно, — заметил Ллойд. — Но какое все это имеет отношение к той мощной нейтринной вспышке во время нашего первого эксперимента?

— Понимаете… — прозвучал голос Венди. — Объект, формирующий каонный конденсат, — на самом деле не черная дыра. Скорее это наследственно нестабильная парасингулярность. Мы называем подобные объекты «коричневыми дырами» — «brown holes». В честь Джерри Брауна. Но коричневая дыра не стабильна. Каоны спонтанно снова превращаются в электроны. Когда это происходит, в действие вступает принцип запрета Паули. Массивное давление противится дегенерации, и коричневая дыра практически мгновенно начинает снова расширяться. В этот момент нейтрино снова могут ускользнуть — по крайней мере, до тех пор, пока процесс не пойдет в обратном направлении, пока электроны снова не превратятся в каоны. С Сандуликом непременно должно было произойти именно это, и так уж получилось, что за пятьдесят три секунды до начала вашего первого эксперимента наш детектор нейтрино зарегистрировал мощный поток этих частиц, идущий от Сандулика. Правда, детектор — вернее, его записывающее оборудование — перестал работать, как только произошло смещение времени, поэтому я не знаю, как долго длился второй взрыв, но теоретически он должен был продолжаться дольше первого: возможно, две-три минуты. — Голос Венди зазвучал огорченно. — Знаете, если честно, я поначалу думала, что Флэшфорвард был вызван повторным взрывом Сандулика. Я уже была готова купить билет в Стокгольм, но тут вы, ребята, все взяли на себя и объявили, что во всем виноват ваш коллайдер.

— Что ж, возможно, и в самом деле причиной был этот взрыв, — сказал Ллойд. — Возможно, именно поэтому мы не сумели воспроизвести явление смещения времени.

— Нет, нет, — возразила Венди. — Дело не может быть в повторном взрыве. По крайней мере, дело явно не только в нем. Не забывайте: взрыв произошел за пятьдесят три секунды до начала Флэшфорварда, и смещение времени четко совпало с началом вашего эксперимента. Однако не исключено, что совпадение все же имело место. Нейтрино продолжали бомбардировать Землю в то время, как вы начали эксперимент по столкновению частиц, и в итоге возникло сочетание странных условий, которые вызвали смещение времени. А когда вы попытались повторить эксперимент при отсутствии такой нейтринной вспышки, ничего не произошло.

— Следовательно, — сказал Ллойд, — мы, грубо говоря, создали здесь, на Земле, условия, которые существовали только через долю секунды после Большого Взрыва, и в это же самое время по нам шарахнул поток нейтрино, выплюнутых коричневой дырой.