– Если честно, то – нет, – честно ответил Ефим.

– Но, все-таки, хоть несколько секунд, но сомневались, а вдруг – правда? Да?

– Да, – кивнул майор из вежливости.

– Ну, вот, значит, и наш брат, убоповец, кое-что в науке соображает, а, майор? – почти с детской радостью пропел Гобой.

– Кто бы сомневался, – придал улыбке максимальную доброжелательность Мимикьянов.

Вдруг над их головами раздался глухой хлопок. Они, не сговариваясь, вскинули глаза в небо.

Судя по пушистому инверсионному следу, это реактивный самолет преодолел звуковой барьер. Прочерченная по яркой синеве снежно белая полоса представляла собой прямую стрелу с маленьким серебряным наконечником истребителя на конце. Полюбовавшись небом, оба опустили глаза и посмотрели друг на друга.

– Ну, что ж, мне пора! – вышел на финал партии Гобой. – Пол дела сделано. Фигуранты арестованы без инцидентов. Теперь надо заканчивать. – Крабич посмотрел на часы. – Как мне несколько минут назад доложили, Шевчука тоже уже взяли. Все прошло гладко. Теперь надо за вторую половину приниматься. Доить задержанных, пока они еще в расстроенных чувствах. Снимать показания. Они сейчас, пока тепленькие, мно-о-ого чего друг про друга расскажут! На них ведь не только украденные квадратные метры, да бумажки-акции висят, но и трупы. Да! Так что, вынужден вас покинуть, майор. Рад был с вами познакомиться. Ну, – прощаясь, протянул руку Крабич, – счастливо вам хранить тайны нашей науки!

– А вам правопорядок и наши закрома! – ответил, пожимая его руку, Ефим.

В этот раз длинная сухая ладонь подполковника не показалась майору холодной. Обычная теплая человеческая ладонь.

Внезапно Мимикьянов насторожился. Никто ничего не замечал. Но он-то отчетливо слышал. Над кронами деревьев звучал Марш из оперы Прокофьева «Любовь к трем апельсинам». Музыка столько же красивая, сколько и страшная. Завораживающая и предупреждающая: будь бдителен человек! Неизвестное не где-то далеко.

Оно рядом.

Оно приближается.

Рыжие стволы сосен на противоположной стороне улицы были похожи на органные трубы.

А сумерки между ними звучали неторопливой баховской фугой. Не веселой. Не грустной. Размышляющей.

Мимо сосновых стволов проплыла сначала черная «Волга», куда засунули Балалаева и сел Крабич с двумя бойцами. Потом – выкрашенный в защитный цвет длинноносый автобус, где разместилася сопровождающий сольную партию Гобоя оркестр – группа бойцов с автоматами, но без лиц.

– Жизнь, – сказал Лисоверт, опускаясь на деревянную скамью у дачного столика.

– Господи, Ефим, что Антон Никитич такого сделал? – снизу вверх устремила на Ефима округлившиеся глаза Рогальская.

Мимикьянов приподнял волчьи брови, потом опустил, и ответил:

– Балалаев – человек с большими деньгами. Раз так, чему же тут удивляться? Пока такие деньги под себя сгребал, наверное, что-нибудь, да сделал.

– Что же, всех богатых теперь арестовывать надо? – поинтересовалась пресс-секретарь?

– Всех не арестуешь. Арестуют тех, кому не повезло. Видно, Балалаю не повезло.

– Судьба! – вздохнул Илья Сергеевич.

«Вот как! Вот как! Вот как!» – застучали за сосновыми стволами колеса поезда, обходящего научный городок по дуге, упрятанной в бору.

А потом чуть изменив звук: «Вот так! Вот так! Вот так!»

За железнодорожным шумом они не услышали звук мотора и скрип тормозов, подъехавшего к решетчатой калитке очередного автомобиля.

Теперь это был льдисто-белый милицейский уазик с категоричной, как судьба, темно-синей полосой на борту.

Пистолетными выстрелами хлопнули тяжелые дверцы. Из машины выбрались два человека. Открыв калитку, они вошли в сад и направились к столу по дорожке, выложенной бордовым искусственным камнем.

Первым шагал заместитель начальника городковского управления внутренних дел по розыску капитан Кокин. В безупречно сидевшей, тщательно выглаженной милицейской форме. А за ним… Кто там, не высокий, светловолосый и круглолицый мелькает за статной фигурой Коли Кокина? Неужели? Да, нет… Точно, он!

Он!

За капитаном по бордовым плитками искусственного камня шел начальник службы безопасности научно-производственного объединения «Топология» Леша Грибков, арестованный милицией около трех часов назад. На расстоянии в тридцать шагов в этом не было никаких сомнений.

– Добрый день, коллеги! Или уже вечер? – громко поздоровался Николай Олегович, подойдя.

– Добрый! – кивнул Лисоверт!

– Вот, уважаемый генеральный директор, – веселым голосом произнес капитан, – а также, что очень важно, пресс-секретарь и курирующий офицер научно-технической контрразведки, передаю вам гражданина Грибкова. Лично в руки. Чтобы не было потом разных-всяких сплетен и кривотолков, будто мы вашего начальника службы безопасности задержали или – не дай Бог! – арестовали! И чуть ли не в грабеже обвинили!

– А, – что было? – блеснул очками Илья Сергеевич.

– Обычная наша плановая работа на предмет выяснения некоторых обстоятельств, – развел руками Кокин. – И ничего больше! Органы милиции к каждому человеку могут обратиться с просьбой, дать сведения по интересующим вопросам. А долг любого гражданина оказывать органам посильную помощь в раскрытии преступлений. Разве не так?

Песок под острыми каблуками Ангелины Анатольевны Рогальской возмущенно заскрипел.

– Так вы и меня можете к себе увезти, чтобы что-то там выяснить? Правильно я вас поняла, товарищ капитан? – голосом, напрашивающимся на ссору, спросила она.

По завершении фразы Рогальская скрестила руки на груди и сложила губы презирающим капитана бантиком.

Коля ответил, не задумываясь:

– Вас, Ангелина Анатольевна, в первую очередь! Общение с такой женщиной – мечта любого мужчины. Даже, если он в погонах. Но согласитесь, такая видная дама, как вы, с нами на улице и разговаривать не станет. А, если пригласим вас к себе, вы все-таки вынуждены будете уделить нам хотя бы несколько минут!

Хитрый «замнач» не ошибся: не остановимая никакими средствами, включая кинжальный пулеметный огонь, смертоносная женская агрессия моментально утратила наступательный порыв.

Давно замечено: лесть исключительно эффективно воздействует на людей. Но, если, к тому же, эта лесть груба, прямолинейна и адресована женщине, ее сила возрастает в геометрической прогрессии. Видимо, опытный капитан Кокин эту тайную геометрию хорошо знал.

– Николай Олегович! – обратился к довольному Кокину Ефим. – Можно вас на минуту?

Капитан посмотрел недовольно, но тут же сахарно улыбнулся и кивнул:

– Да, хоть на две!

Мужчины отошли к высокому, больше человеческого роста, сиреневому кусту.

– Коля, как это понимать? – тихо, но с нажимом спросил Ефим. – И, чего ты мне весь день голову морочил? Ты что, все эти истории про улики придумал? И про найденную упаковку с десятью тысячами? И про инкассаторскую сумку?

Во время его недлинной речи Коля несколько раз открывал и закрывал свои аккуратно вырезанные пунцовые губы.

– Ничего я тебе не морочил! – едва дождавшись, пока Ефим закончит, сказал он. – И все улики на самом деле имелись. И, как будто, на Грибкова указывали. А полтора часа назад к нам явился гражданин, известный в местных уголовных кругах по кличке Окунь. По паспорту: Телепень Тимофей Петрович. Написал явку с повинной. Признался, что вместе с гражданином Ларкиным в пятницу в девятнадцать двадцать ограбил инкассаторов в служебном помещении торгового комплекса «Наш дом».

– А как же улики в «Топологии»?

– И улики, найденные в Топологии, его показания полностью подтверждают! – нажал на последнее слово Кокин. – Окунь с Ларкиным с месяц назад обустроили в чердачном помещении «Топологии» свою базу. Где хранили наворованное и награбленное, и сами прятались от наших оперативников.

– Как так? – нахмурил сросшиеся на переносице брови Мимикьянов. – Это – невозможно! Как они могли туда проникнуть? Это же – режимное здание. Там – круглосуточная сторожевая охрана. Два рубежа сигнализации.