В это время он почувствовал на своем колене теплую ладонь. Ладонь принадлежала пресс-секретарю Рогальской.

– Ефим, – шепнула она, приблизив к нему, сладко пахнущие карамелью губы, пойдем отсюда, а? Ко мне?

Вообще-то Ефиму очень нравилось сидеть за клюквенной настойкой в приятной компании неунывающих пройдох и слушать сладкую, как солнечное субботнее утро, музыку несчастного друга маэстро Сальери. Но перед просьбами Ангелины Анатольевны Рогальской он никогда не мог устоять.

Они и ушли.

И ответ на вопрос – каким образом лаборатория пространственных измерений, никогда не славившаяся спортивными достижениями, выиграла в командном зачете микроволновую печку «Самсунг» с грилем и режимом «хрустящая корочка»? – тогда так и остался висеть в воздухе.

А вот теперь вариант ответа у Ефима, кажется, появился.

Хотя майор все-таки не был в нем уверен.

Балалаев нацелил стерляжий нос в Лисоверта.

– Я к тебе, Илья, по делу пришел, – низким альтом прогудел он.

– Какие ж у нас тобой, Тоша, дела могут быть? – блеснул очками генеральный директор «Топологии».

Балалаев подкинул вверх трость, перехватил ее ладонью за середину и почесал стерляжий нос бронзовой головой льва, украшающей рукоять.

– А, что ж, у двух одноклассников и дел никаких быть не может? Хотя бы былое вспомнить, а?

– Разное вспомнить можно… – заметил Лисоверт.

– Правильно! – согласился Балалаев. – Можно старые обиды мусолить, а можно и хорошее на свет вытащить. Что же у нас ничего хорошего не было? Десять лет за одной партой просидели!

– Просидеть-то просидели, да когда встали, в разные стороны пошли, – бесцветным голосом ответил Илья Сергеевич.

– Ну и что? – вскинул голову Антон Никитич. – Время-то мою правоту подтвердило. Жизнь сама сказала: самое главное – зарабатывать деньги! – с силой ударил он тростью о бордовый камень.

Лисоверь чуть заметно покачал головой:

– Главное – другое. Главное – как зарабатывать. Как. А то ведь и ответить придется, – негромко, будто для себя, сказал он.

Балалаев услышал. И иронически вздернул сивую бровь:

– Это перед кем? Перед людишками-то?

Илья Сергеевич помолчал, потом, не повышая голоса, произнес:

– Может быть, перед ними. А, может быть, и перед кем-нибудь другим.

Торговый магнат еще на несколько милолиметров приподнял над глазом тяжелую бровь:

– Это ты про Бога, что ли, говоришь? Ты веришь в этого старика с седой бородой?

Балалаев усмехнулся.

– Бог – это Мир, – без нажима произнес генеральный директор.

– Ты, может быть, и в церковь по воскресеньям ходишь? – с любопытством склонил голову к плечу Антон Никитич.

– Может, и хожу, – ответил Лисоверт. – Только это, как раз, не так уж и важно. Бог – не в камне. Бог – в сердце.

Ефиму показалось, хозяин «Нашего дома» посмотрел на директора «Топологии» с жалостью.

– Эх, Илья, – вздохнул Антон Никитич, – ты пойми, все, что ты говоришь, хорошо было для вчера. Для вчера! Да, и то, не очень. А сейчас время совсем другое. Другое. Конкретное время. Время дела. И денег. Да, денег! – ударил он тростью по бордовому камню. – Без сантиментов этих розовых!

– Время – другое. Я – тот же самый, – упрямо сверкнул очками Илья Сергеевич.

Балалаев неожиданно обрадовался этим словам, будто долгожданному известию:

– А, вот и хорошо, что такой же! – воскликнул он. – Я потому к тебе и пришел. Напрямую поговорить. Без хитростей этих! Без виляний, да вентиляний! Откровенно! В дом-то к себе пригласишь? А Ефим Алексеевич с Ангелиной Анатольевной нас чуток на воздухе подождут. На воздухе-то – благодать!

Лисоверт поднялся с деревянной скамьи и указал Балалаеву на лестницу, ведущую к дверям коттеджа.

– Мы – не надолго! – посмотрел директор сначала на Ефима, потом на Рогальскую. – Вы не уходите!

Ефим кивнул.

Пресс-секретарь изобразила улыбку.

Школьные друзья бок о бок подошли к высокому крыльцу, поднялись по ступеням и зашли в дом.

Майор раздумывал не долго.

– Аня! – тихо произнес он и приложил палец к губам. Затем повернулся и направился за угол коттеджа.

«В кабинет! – говорил он себе. – Они должны пойти в кабинет Лисоверта. Ну, где еще такие серьезные мужчины могут обсуждать важные дела?…»

Кабинету принадлежали два угловых окна на втором этаже коттеджа.

Ефим поискал глазами вокруг. Ничего! Ни садовой лестницы, ни какой-нибудь бочки или скамьи.

Майор еще раз окинул глазами кирпичную стену.

Водосточная труба! Да! Водосточная труба из оцинкованного металла с вбитыми в кирпич полукольцами на стальных штырях.

Ефим потрогал трубу рукой, попробовал выдернуть нижнее крепление. Это ему не удалось: крепление сидело мертво.

Он схватился ладонью за следующее крепление, уперся подошвой в стену и выдавил себя вверх. Его голова оказалась прямо под наличником одного из кабинетных окон.

«Эх, если бы еще окно было приоткрыто, – возмечтал он. – Лето, все-таки!.. Да, и вообще, свежий воздух – основа здоровья!»

Но окно над ним оказалось закрытым.

А вот в соседнем окне большая, в четверть оконной рамы, форточка уходила внутрь комнаты на пол ладони.

Майор, насколько мог, переместился в сторону соседнего окна и повис рядом с водосточной трубой на вытянутой руке и распрямленной ноге, словно кормовой корабельный флаг на ветру.

И как только его чуткие волчьи уши оказались у соседнего окна, он сразу услышал голос Балалаева:

– Илья! Продай мне «Шапку-невидимку»! Миллион хеврюшек даю! Продай!

– А чего ты, Тоша, волшебную палочку не просишь? – отозвался директор Топологии.

– Может быть, и попросил бы, только у тебя ее нет. А вот «Шапка-невидимка» есть!

– Да, откуда? – отчетливо, совсем рядом с висящим майором прозвучал голос Лисаверта. – Нет у меня никакой «Шапки-невидимки»!

– Ай, Илья, не надо меня обманывать! Не надо! Ты же знаешь, Балалая обмануть нельзя! Я ведь все знаю. Знаю, и кто инкассаторов с моими деньгами грабанул! Отморозок один. Окунь дохлый. На дно сейчас залег. Знает, найду – заживо зажарю! – Бешеный Балалай нажал голосом так, что оконное стекло задребезжало. То ли от ударной звуковой волны, то ли, от страха.

– Мне, Тоша, про твои уголовные дела слушать не интересно. Все эти ваши окуни, караси и щуки мне противны! – глухо прозвучал голос Ильи Сергеевича.

– Э-э-э, подожди! – прямо над ухом майора прозвучал густой голос торгового магната. – А твои академики тебе не противны? Нет? А чего? Если ты такой честный, так должны быть противны. Деньги у инкассаторов-то взял Окунь с подручным. А вот по-тихому привел их к кассе, а потом также по-тихому увел твой человек. Кто-то из твоих академиков! Почему у Окуня так все ловко получилось? Да потому что ему и его корешу твой человек «Шапку—невидимку» одолжил! Вот почему! Я все-е-е знаю! От Балалая в нашем городе тайн нет.

Форточка над головой майора скрипнула и распахнулась на всю ширину.

– Ну, и кто же этот академик? – спросил Илья Сергеевич, находящийся на расстоянии, максимум в метр, от распластавшегося на стене майора.

– Да, если бы я знал, Илья дорогой, я бы сам сначала с ним побеседовал! Насчет того, что нехорошо чужие деньги брать. Да, хрен с ним, с академиком! Но «Шапку-невидимку»-то он одолжил из твоих хранилищ, Илья. Больше не откуда. Я ведь знаю: коробчили твои академики несколько лет назад одну такую секретную штуку. И называлась она – «Шапка– невидимка». Вот так. Что, скажешь, нет? Врать будешь?

– Нет у меня никакой «Шапки-невидимки», – ответил директор «Топологии». – Ни за миллион. Ни за два. И давай, Тоша, прекратим этот глупый разговор!

В кабинете наступила тишина. Как не прислушивался майор, ни одного слова из распахнутой форточки не долетало до его чутких ушей.

И вдруг опять, совсем рядом, он услышал голос Балалаева. Но был он каким-то незнакомым. Майор даже не сразу его узнал. Подумал: еще кто-то появился в кабинете? Но нет, это был голос Антона Никитича. Только какой-то севший, утративший упругость, как сугроб снега в марте.