— Светлый ручей! — обрадованно всполохнулся Ленька. Вспомнил деда Савела, как рассказывал он нам тихую сказку про этот ручей, как сидел на пеньке, прикрывая от солнца лысину свежей травой, приутих, добавил негромко:

— А еще зовут его Русалкин ручей.

У сторожки могилу старого лесника отыскали. Стоит свежая оградка возле ели, под которой — давно ли, кажись? — мы свой первый лесной шалаш строили. В ограде низенький деревянный памятник с дощечкой-надписью. Дверь в сторожку гвоздями приколочена, будто в прошлое нам путь перегораживает. Были школьниками, стали пильщиками, а все думами возле детства бродим.

Нависает, моросит мелкий дождик, осыпает прозрачными крупинками островерхую Ленькину буденовку, брызжет колючим холодком на открытую полосатую тельняшку. А Ленька не зябнет, во всю грудь расстегнутый пиджак разворачивает.

Ваську только холодно от нависшей сырости. Снова Васек в одиночестве на своей сторожке остается. По Светлому ручью ему обратно возвращаться. При прощанье всегда невесело, если с хорошим другом расстаешься. А мы и с плота в озеро вместе опрокидывались, и костер у землянки разводили вместе, и Балайкину потерю вместе искали.

Долго стоим на проезжей дороге, от которой незаметная тропинка к Светлому ручью ведет. Лес, омытый дождем, сочно пахнет сосновой зеленью. Осыпаются с ветвей, мягко шлепают о дорогу набухшие в хвое крупные капли. И рисуются сквозь частую сетку дождя, далеко-далеко, солнечные терема за туманами.