И его тоже раздражает мое свидание с Вадиком.
А пока в нашей жизни только фарс. И ни грамма. Нет, ни грамма. Вы о любви? А я про кокаин.
– Ань, можно я тут спать останусь, внизу на диване, я просто очень не хочу сейчас его видеть.
– Ты же его любишь! – пророчески прошептала подруга. – Очень сильно любишь!
– Люблю! А толку от этой любви? – Мы добили бутылку виски.
Аня задумалась, пожала плечами и удалилась, оставив меня наедине с тишиной. Тишь да гладь, хотя кого тут можно погладить по спинке?
Я легла спать, накрывшись сразу двумя пальто. Ведь до своих лопаток я не дотягивалась.
7. В случае брака подлежит обмену в течение двух недель
Около половины девятого утра в офис пришла уборщица, сильно удивившись моему присутствию.
Я долго извинялась. Еще больше перебарывала тошнотное состояние и треск в ушах. Да, девичник определенно удался. И я опаздывала на собственную свадьбу.
Я забыла, как выглядит моя машина: то на Романовиче, то на бровях.
Я всунула тело в накринолиненную юбку. Привела себя в пчеловода.
Возле подъезда меня ждал Иван, актер, присланный из агентства. Он был искусственно небрит, маслянистый живот прятался под ярко-розовой рубашкой производства сомнительного дизайнера. Перезагорелое лицо. Мундштук. Все в образе действия и фальшивого минутного соответствия.
Всю дорогу до загса я то материла блондинок за рулем, пытаясь пробраться до Кутузовского проспекта по злосчастной Минской улице. Актер никак не мог запомнить, как зовут меня и моего будущего мужа, хотя на двадцатой репетиции у него начало получаться, правда что-то фривольное по тембру.
Возле входа в загс нас ждали Алек и Марат. Они были отточены до ниточки, в руках обоих букеты цветов, кольца. Они подготовились к настоящей свадьбе, а я, как всегда, накосячила. Была же мысль выкинуть этого гетеросексуала, строящего из себя пидора возле метро, и дать на чай. Какая же я идиотка!
Ни Марат, ни Алек сначала меня не узнали: букет никто не выкинул. Мы молча слушали праздничную дребедень. Ставили подписи. Надевали кольца. Меняли мою фамилию совместно, но безумно одиноко.
Романович наклонился и прошептал:
– Прости, пятнадцатого с половиной не было, купил шестнадцатое. Если что, носить будешь на среднем пальце, – он сопроводил эти слова соответствующим жестом.
– Нормально, у меня с перепоя руки опухшие.
Мы смотрели друг на друга с безумной скорбью и чувством вины.
Все испортил один звонок. Когда мне нужно было сказать заветное «согласна», зазвонил телефон. Вадик хотел узнать, хорошо ли началось мое утро, а мне – провалиться под пол.
А на вопрос, чем я занята, сдуру ответила, что сижу на работе.
– Согласна.
– Согласен.
Мы могли поцеловаться, нам разрешили сделать это торжественно, а мы мялись, замешкались и походили на пару тюфяков.
Марат не выдержал и вставил свои двадцать копеек:
– Не стоит. У нее лихорадка на губе. Они потом поцелуются.
Отныне я именовалась миссис Романович.
Миссис Александр Романович расплатилась с нанятым актером, кинула шляпу и перчатки в урну и приехала на работу. Включила компьютер. Открыла аську. И удалила весь контакт-лист разом. Завела новый номер и выбрала ник «Maria Romanovich»!
Лихорадка на губе. И муж с сифилисом. Откуда в нас столько стеба и злобы?
Было страшно возвращаться домой. Я была готова и дальше разбираться со сметами, искать локейшн для съемок и объяснять генеральному продюсеру, что такое icq.
Пигги хотел домой. Он спал в кресле в переговорной и разделял мою грусть. Администратор выводила его какать и писать. А я сама хожу. Забавно.
Пробки давно рассосались, и над городом была тьма. Горели витрины, но они еще больше сгущали краски над самым жестоким городом на земле.
Я не ела ничего. Киевская котлета давно переварилась, желчь раскатами грома отдавалась в висках.
Ключи, презрительно гремя, открыли дверь. Было глубоко за полночь. Пигги побежал поздороваться с Алеком. Он спал. Рядом с ним лежало второе одеяло. Для меня. Это будет наша первая ночь под разными кусками тряпки. Брачная ночь в пижамах.
Я почистила зубы. Второй щетки не было. Вещи собраны. Билеты куплены. Но мы не отправляемся в медовый месяц, так как наутро после свадьбы меня бросит муж.
На кухне порядок: нет ни одной грязной чашки, нет капель и разводов, нет его сумбура, нет включенного телевизора, не лежит открытый ноутбук, – нет быта в целом, пустота, вакуум.
И только полотенце, держащее запах его тела. В паспорте печать. Печаль.
Пришла она – жажда глупой, безмерно банальной эстетики, до паскудного элементарных фраз, до противного стандартных действий, дурманящая жажда клише и натуральной романтики, желание цветов неогнеопасных, писем по утрам – и пусть не в конвертах, незапечатанных и непроштампованных, даже на mail.ru или на yahoo.com, но с преувеличениями, с терзаниями. А то в ограничительных «fuck me I’m famous» и «luv ya» отнюдь ли можно тонуть часами, не стесняясь зарываться в пледы и томительно проигрывать в памяти – не на осколках нервной системы, а по мокрым следам воспоминаний. Ну, что за чушь, что после вторжения эпохи «гламурчега», будь он неладен, мы потеряли собственное стремление быть безропотно открытыми – распахнутыми книжками без ожидания боли. Чего хочется каменным лицам в солярии? Чего хочется насупленным выражениям морд в читальном зале Ленинской библиотеки? Любви.
А мы ее проебали.
Мы скорее одиноки, но уже не свободны. Таков он, очередной факт поколенческих мыслей.
– Ты чего не спишь? – услышала я вдруг голос Алека.
– Не спится.
– Давай, одевай пижаму и ложись спать, день сегодня был тяжелый.
– Угу.
Я забралась под одеяло. Оно было холодным. Пахло Armani. Я была дома.
Романович отвернулся от меня. Пара горячих слез упали на подушку. Их услышал только Пигги.
Рядом лежал телефон Алека. Я залезла и посмотрела, как я записана. Звалась ребёнком.
«Штоб» мне на месте провалиться. «Ачуметь», простите мой хохляцкий.
Мне не спалось. Я скушала три таблетки санасона, пару таблеток персена и выпила колпачок новопассита.
Тело трясло. Нервная дрожь все больше отпускала меня в сон.
Так я проспала до двенадцати. Наплевала во сне на телефонные крики продюсера, на звонок в домофон монтера кондиционеров, послала к чертовой матери курьерскую доставку из parter.ru. Все равно я прекрасно знаю, что Нино Катамадзе не пустили в Москву. Поправка для читателей: героиня ушлая и проинформированная.
Это было хмурое утро. Оно настырно проникало в запотевшее от ночи окно. Не для того ли, чтобы вернуть потерянные слова – те, что затерялись в моих сомнениях, слова, что могут вернуть тепло человеческого тела? А осталось сатиновое белье.
Я опять все проспала.
8. IndaFuckUp, или Как я опростоволосилась
Романович был да всплыл, одно радует, что не брюхом кверху.
Ушел он тихо и аккуратно, однако ключи не оставил. А значит, у меня был целый повод увидеть собственного мужа.
Я налила чашку вишневого компота и пальцами вытаскивала ягоды со дна. В планах на день помимо работы – поменять паспорт и все остальные документы. Так как отныне я была миссис Романович. И этот факт мне тоже нравился.
Оказалось, быть помощником продюсера очень удобно, потому что есть ловящие время от времени мух администраторы, яростно готовые к труду и обороне. Я когда-то тоже была такой. Сейчас разленилась и вышла замуж.
– Привет! А можно я вечером заеду, ключи заберу?
– Хочешь, я тебе сам на работу завезу?
– Да нет, я тут мотаюсь. Лучше я сама! Ты во сколько дома будешь?
– Часов в десять.
Романович обитал на Смоленской набережной. Он жил неудобно и затратно. Ну сами посудите, вот выходишь ты от молодого человека, нервов наел на все три лазаньи, а рядом столько всего – сиди и разглядывай «Микродин» по ту сторону реки. Там, где я.