Два глухих, еле уловимых выстрела смешали мои мысли. Вскидываю автомат, чтобы ответить очередью. А если не Янис? Звук пришел с другой стороны. Правда, эта метель и по-разбойничьи свистящий ветер могли все перепутать. Что же делать? Через несколько минут выстрелы повторились, и будто с ними пришло решение: сближаться без ответа.

И вдруг ветер стих, как по команде, пурга прекратилась. Словно раздвинув снежный занавес, появилось солнце. Я упал в снег. Но уже не от усталости, а повинуясь какой-то еще не осознанной защитной реакции. Несколько секунд лежу почему-то закрыв глаза, как в детстве, когда с тебя стащили одеяло, а ты все еще хочешь остаться невидимым. А когда поднял голову, отчетливо увидел три человеческие фигуры, спускавшиеся по откосу колбасообразной высоты. Нарушители! В ушах зазвенело, в висках толчками перекатывалась кровь, дыхание остановилось. Вот-вот замрет сердце.

Время отсчитывается мгновениями. Кто в кого стрелял? Где Янис? Не известить ли выстрелом? Чепуха! Вспоминаю слова капитана Смирнова: «Внезапность — сильнейшее оружие пограничника». Глубже зарываюсь в снег, натягиваю белый капюшон по самые глаза.

Нарушители спускаются по гребню того же склона, где лежу я. Идут споро: под уклон легко. Хорошо, если бы они меня не заметили, если бы пропустить их вперед. Непрошеному гостю всегда лучше смотреть в спину. А если они отклонятся? Опять это  е с л и. Впрочем, сейчас оно к месту. Надо мысленно проиграть все тактические варианты. Сколько мы их испробовали на занятиях, а вот сейчас ни один не подходил.

Расстояние не так велико, но мне кажется, что я ожидаю вечность. От напряжения и снежной белизны слезятся глаза. Все расплылось, помутнело. Временами чудится, что люди не идут, а стоят на месте и только раскачиваются из стороны в сторону. Но я боюсь сменить позу, пошевелиться и лишь торопливо мигаю, сгоняю слезу. Начинают проясняться детали. У первого за плечами винтовка, на глазах темные очки. Остальных не рассмотреть. Они и сейчас идут друг за другом, след в след. Хитрость? А может быть, так легче двигаться?

Нарушители пока не видят меня, шагают беспечно, переговариваются, размахивают руками. Теперь уже нет выбора — встретимся в лоб. Бешено колотится сердце. Все сильнее сжимаю автомат в руках, прикидываю расстояние: двести метров, сто пятьдесят, сто, семьдесят пять... Нервы напряжены до предела, боюсь, что автомат начнет стрелять сам...

Невидимые пружины подбрасывают меня вверх вместе с комом снега. Незнакомцы замирают на месте и ошалело смотрят на дуло автомата.

— Ну?! — цежу я сквозь зубы и показываю, что нужно делать.

Три пары рук медленно поднимаются вверх.

— К-как вы сюда попали? — робко подал голос один из задержанных. Он шел впереди и, по-видимому, был вожаком.

— Допрашивать буду я.

— Почему допрашивать? Мы — альпинисты. Штурмовали пик... — вожак замялся.

— Положить оружие!

Но они никак не могли выйти из шокового состояния. А может быть, умышленно тянули время, оценивали обстановку. Мне тоже нужно это время. Я положительно не знал, что делать дальше. Не могут же они все время стоять с поднятыми руками.

— Положить оружие! — повторил я.

И только тут рассмотрел, что у них не винтовка, а охотничье ружье. Впрочем, это не меняло дела. Какой дурак будет выставлять напоказ винтовку, когда можно замаскироваться под охотника?

— Еще есть оружие?

— Нет, мы стреляли из ружья.

— В кого?

— Так просто, в воздух... Салют по случаю взятия безымянного пика. Можно опустить руки?

Присматриваюсь к каждому в отдельности. Действительно, одеты по-альпинистски, так, как я видел на фотографиях в «Огоньке». За плечами туго набитые рюкзаки, поверх которых приторочено снаряжение: легкие кирки, веревки, какие-то металлические крючья.

«Ну и что же? — опять подумал я. — Если на других участках границы надевают кабаньи копыта, почему бы в горах не обрядиться в форму альпинистов? Дешевый трюк». Но что же делать с руками? Поверить на слово, что у них нет другого оружия? Наконец пришло незатейливое решение. Приказываю им повернуться ко мне спиной, заложить руки назад. Нарушители безропотно выполняли мои требования. Шли цепочкой, друг за другом на расстоянии трех шагов, не оборачивались и не переговаривались между собой. Сначала я радовался, что так счастливо все складывалось, а потом стал искать и в этом скрытый смысл. По-видимому, хотят усыпить мою бдительность и при случае воспользоваться этим. А случаев может быть сколько угодно. Как, например, организовать охрану ночью?..

— Послушайте, товарищ пограничник, — заговорил передний, которого я принял за вожака. — Это в конце концов нелепо. Мы покажем документы.

— Потом разберемся! — ответил я.

— Вы хотите объявить нас нарушителями границы?

Мне показалось, что вожак испугался. Жаль, что не видно его лица. Но через некоторое время нарушитель заговорил смелее, даже нахальнее.

— Если вы в каждом советском человеке видите шпиона — это дико. Времена культа прошли. Мы будем жаловаться!

— Пожалуйста, любой снежной вершине.

Отвечал я храбро, а закравшаяся тревога все росла и росла. В самом деле, куда я их веду? А если снова налетит буря? Да и сейчас ноги подламываются от усталости. Хоть бы немножко передохнуть.

— Я устал и не могу дальше идти! — взбеленился вожак и демонстративно остановился.

Я поравнялся с ним. Глаза злые и зеленые, как у хищника. На вид ему можно дать лет двадцать семь — тридцать. Ростом почти с Яниса Ратниека. Чувствовалось, что это человек сильный, тренированный. Остальные двое — моложе, вели себя робко, вероятно, все еще не оправились от первого испуга.

Вожак выдержал мой пристальный взгляд и повторил еще резче:

— Я устал и не могу идти дальше!

— Не можете идти — будете лежать! — И я щелкнул предохранителем автомата.

— Отдохнуть мы имеем право?!

— Альпинисты народ закаленный.

— Это издевательство! Вы ответите за самоуправство!

— Руки за спину!..

Штормовой ветер содрал на своем пути все, что мог, и теперь бушевал где-то у самого горизонта. Вставшие на его пути горы упорно сопротивлялись, дымились. Казалось, что от их усталых плеч валил густой пар. Очень любезно со стороны ветра уступить нам дорогу. Ему, как и нарушителям, лучше смотреть в спину.

Пересекли горное плато. Внизу показался окаменевший гриб-великан, наш пограничный маяк. От сердца отлегло.

На пути к Пещере чудес я увидел Железняка. Он, сгорбившись, сидел на камне. Но, заметив нас, сполз вниз и взял автомат наизготовку. А когда поравнялись, бодро крикнул:

— Сигнал принят! Район оцеплен!

Я понял, что больше он ничем не мог помочь. Но и это мнимое окружение — тоже оружие. Спасибо, Алеша!..

Железняк приковылял только к вечеру. Вслед за ним появился Янис. За плечом у него было ружье, оставленное мной на месте задержания.

— Там? — указал на вход в пещеру ефрейтор.

— Так точно.

— Молодец!

Правда, я готовился отрапортовать как следует. Времени для подготовки было достаточно. И сейчас жалел, что любимая фраза старшины Аверчука оказалась более пригодной.

— Что удалось выяснить? — уже шепотом спросил Железняк.

— Говорят, альпинисты.

— Это они говорят. А что ты думаешь?

— Надо было проверить документы. Но их трое, и я решил подождать до вашего прихода.

— Правильно. Узнаю настоящего пограничника! — похвалил ефрейтор. — Очень устал?

— Сейчас уже отошел.

Он опять кивнул на вход в пещеру:

— Как думаешь, кроме ружья, есть у них что-нибудь?

— Трудно сказать. Надо проверить.

Железняк с минуту подумал, потом молча, жестами приказал нам занять места по обе стороны входа в пещеру и стал подниматься на ноги. Он отстранил Яниса, пытавшегося помочь ему. Я никогда не видел ефрейтора таким измученным. Глаза ввалились, лицо серое, без кровинки. И вместе с тем он был решителен, мужествен и заставил нас хоть на время, но забыть о его болезни. Мне подумалось, что, наверно, вот так же вели себя раненые командиры в бою.