А вот и берег — узкая, округлая гранитная полоса, устланная цветным плитняком. Не разобрать, то ли шелушатся стены, то ли сама река, расшалившись, сдвинула сюда эту разноцветную мелочь. Над нами нависла серая громада скалы. Вода расточила ее, и мы движемся, словно в чреве какого-то окаменевшего чудовища. Шум воды здесь сочный, густой, его усиливает мощный резонанс стен.

Русло реки круто уходит вправо. Оттуда вырывается взбешенный поток воды. Он пытается снести вставшую на его пути угловатую скалу. Схватка не на жизнь, а на смерть. Смотрю на эти взбунтовавшиеся силы природы и чувствую себя маленьким, беззащитным. Сейчас вода собьет меня с ног, оглушит и унесет, как щепку, Я не сразу соображаю, что уже не иду, а стою. Да собственно, дальше и идти некуда, разве только броситься в этот кипящий водоворот. Разъяренный горный поток сточил нашу береговую полосу.

Еще одно чудо природы. Слева в большой трещине скалы крутые ступени. Сержант, показывая на них, знаками предупреждает: скользко, взбираться осторожно. Чистяков пытается перекрыть гомон реки:

— Считай ступени, тогда подъем покажется легче.

Я невольно настораживаюсь. Должно быть, впереди что-то страшное, раз Чистяков заговорил. И начинаю считать... Двадцать пять, двадцать шесть... Нет, лестница искусственная, от природы нельзя ждать таких милостей... Тридцать пять, тридцать шесть... Кто же ее строил?.. Сорок девять... На пятидесятой отдыхаем...

Сто двенадцать, сто тринадцать... Третья остановка... Стараюсь не смотреть вниз, покруживается голова. Правда, за мной Чистяков. Страхует...

Четыреста восемьдесят... Арифметика больше не помогает. Сердце стучит, дыхание перехватывает, ноги подламываются от усталости. Теперь полуразрушенная гигантская лестница, по которой шли в начале пути, показалась бы Невским проспектом...

— Все! — торжественно объявляет сержант. — Семьсот тридцать две ступеньки.

«Ага, значит, и старшина когда-то считал», — успеваю подумать я и беспомощно валюсь на широкую площадку.

Сидим долго. Начинаю понемногу приходить в себя. С площадки хорошо видно каменистое ложе реки. В одном месте вода словно попадает в какую-то чертову мельницу, перемалывается на шершавых жерновах, кипит и белой пеной стекает вниз по гранитным желобам. Но дальняя перспектива не радует. Река вновь пропадает за поворотом, обрывая свой бег. Попробуй идти по ее следу. Это не наш лесной ручеек с овальными спокойными омутами.

— Подъем! — бодро скомандовал сержант и начал разминаться, как на утренней зарядке. Чистяков неодобрительно покосился на своего начальника: дескать, тоже мне, нашел место, где ногами дрыгать.

От лестничной площадки берет начало наш новый маршрут. Скала как бы сдвинулась влево, оставив довольно широкую панель. Вот уж к этой работе человек не причастен. А справа, на чужой стороне реки, гладкая отвесная стена. От одного взгляда на нее начинает кружиться голова.

Построились треугольником: впереди сержант, справа, от ущелья Чистяков. Но очень скоро приходится вновь перестраиваться. Идти можно только гуськом. Инстинктивно жмусь ближе к стене, царапаюсь о камни автоматом, вещевым мешком. Интересно бы взглянуть вниз на пенящуюся, клокочущую реку, зажатую отвесными скалами. Отсюда она, должно быть, сказочно красива. Только вот о красоте той рассказать будет уже некому. Даже страховка Чистякова не поможет. Потом начинаю гадать, что произойдет, если встретимся с нарушителем. Кто кому уступит дорогу?..

Но даже и эта тропинка кончилась. Подошли к узенькой кромке, по которой голубь и тот, вероятно, не рискнул бы пройти. «А что будем делать мы?» — по возможности спокойно спрашиваю я сам себя.

— Присядем перед новой дорогой, — шутливо предложил сержант, так как сесть здесь было невозможно.

Я чувствую, что меня вот-вот начнет трясти озноб. В гранитную стену вбиты костыли, а на них укреплен стальной трос. Неужели мы все-таки будем идти дальше? Мама моя родная! Видела бы ты сейчас, что предстоит совершить твоему сыну! Наверное, я начал бы читать молитвы, если бы знал хоть одну. Сержант повернулся ко мне вполоборота (полный сделать было нельзя: не позволял вещевой мешок).

— Николай, мне капитан дал указание вернуть Стручкова с первого же большого привала. А про тебя ничего не сказал...

В груди сразу потеплело. Ощущение озноба прошло. Я вдруг увидел, что крючьев в стене значительно больше, чем показалось вначале, что они не просто вбиты, а зацементированы, что трос подвешен надежно, а гранитная кромка шире. На ней, пожалуй, уместятся две стопы рядом, если их прижать друг к другу поплотнее. Правда, я все-таки не стал протестовать, когда спутники привязали меня к себе веревками. Тем более что Чистяков буркнул: «Всех новичков так проводим».

Страшно. Утешаю себя только тем, что ведь кто-то первым прокладывал этот путь, укреплял крючья, подвешивал трос, проверял надежность...

Снова вышли на широкую панель. У последнего крюка выбита надпись:

— Ваш однофамилец, — улыбнулся Гришин, заметив, что я рассматриваю надпись. — Раньше обходили по горам. И дальше, и труднее, а главное — не освещался большой участок границы. Ежегодно в Октябрьскую годовщину шлем коллективное поздравление бывшему пограничнику, докладываем о состоянии его сооружения. За шесть лет только пять крючьев расшатались. В прошлом году Чистяков укреплял. Верно я говорю, Михайло?

— Что мы, на экскурсии? Пошли! — недовольно проворчал тот.

Я подметил: сержант с удовольствием рассказывал о пройденном пути, но словно умышленно не касался того, что нас ждет впереди. То ли не хочет пугать новичка, то ли действует по пословице: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. А меня снова одолевала тревога. Как же будем спускаться к реке? Опять мокрые, скользкие камни. Загремлю с семьсот тридцать второй ступеньки прямо в преисподнюю!

Шум реки усилился. Вода будто вспучилась, поднялась вверх. Всматриваюсь в сумрачную даль ущелья и не хочу верить своим глазам. Наш высотный «тротуар» сливается с бурным потоком. Неужели так круто падает река? Да, я не ошибся, мы снова на берегу. Какое приятное разочарование! Правда, здесь нет гранитной твердыни, устланной цветной плиткой. Шагаем по крутым осыпям щебня. Камень плывет под ногами, того и гляди сам сползешь вместе с ним. Сколько же нагорожено препятствий на этом пути?!

Первым не удержался наш впередсмотрящий, проехал метра три вниз и только чудом не окунулся в воду. И у меня эта операция прошла не без приключений. Если бы не Чистяков, пришлось бы испробовать новый способ передвижения: вплавь. Сержант не советует переобуваться. Осыпи по всей трассе до самой остановки на ночлег.

— А когда она будет?

— Это военная тайна, — без усмешки отвечает Гришин.

Заметно посветлело. Чьи-то исполинские руки раздвинули ущелье. Мы вошли в просторную овальную чашу с пологими стенами, как на футбольном стадионе. В самом центре — бассейн, облицованный зеленым мрамором. Вода здесь степеннее, торжественнее, словно, выйдя победительницей в сражении с гранитными утесами, каменными завалами, совершает круг почета.

Не могу надивиться на это творение природы. Но меня почему-то хотят поскорее запрятать в глубокую пещеру. «Приют влюбленных», — успел прочитать я над входом и иронически улыбнулся. Сержант разделяет мое мнение, что автор этой надписи не лишен чувства юмора.

— Чистяков, например, написал бы так: «Камера следователя» или что-то в этом духе. Ему однажды пришлось допрашивать здесь одного лазутчика.

Чистяков с иронией посмотрел в нашу сторону, как будто спрашивая: «И что лясы точат?» А вслух сказал: — Ну, я пошел.

— «Ну, я пошел», — добродушно передразнил сержант. — Ты что, к милой собрался или на выполнение пограничного задания?

Ответа не последовало. Чистяков обогнул бассейн и по наклонной стене зигзагами начал подниматься вверх. Он огибал острые клыки камней, нырял в какие-то невидимые проемы и неожиданно появлялся то в одном, то в другом месте.