Бросив взгляд на стену кухни и удостоверившись, что щетка надежно закрывает глазок телекамеры, Питт откупорил бутылочку «Мартин Рэй» и позволил себе немного расслабиться. Довольный собой, но по-прежнему внимательный и сосредоточенный, он держался настороже, на всякий случай положив на колени прикрытый салфеткой старый верный кольт сорок пятого калибра. Подарок отца на совершеннолетие, этот древний револьвер несчетное количество раз спасал ему жизнь, и куда бы ни заносила Питта судьба, он никогда с ним не расставался. Допив вино, он сварил себе кофе и с чашкой в руке прошел в гостиную, где вставил заснятую подводной камерой кассету в видеомагнитофон. Затем включил телевизор, усевшись вплотную к экрану, чтобы телекамера-шпион, которую он так и не сумел обнаружить, не смогла зафиксировать содержащуюся на пленке информацию.

Начиная просмотр записи, Питт едва ли рассчитывал обнаружить на дне что-либо заслуживающее внимания. Его больше интересовали подходы к причалу, плавучему доку и яхте, поэтому вначале он следил за происходящим на экране не слишком внимательно. Вот субмарина проходит мелководную прибрежную часть и зависает над границей темного глубинного провала в центре озера. Уверенно движется вперед, минуя мелкие скопления рыб, испуганно шарахающихся в разные стороны при виде механического монстра. В поле обзора мелькают обрывки водорослей, почерневшие и полусгнившие бревна топляка... Глубина продолжает расти. Тридцать пять футов... сорок... Питт непроизвольно улыбнулся, заметив на дне пару трехколесных детских велосипедов и проржавевший остов допотопного «форда». Внезапно он похолодел и напрягся, отказываясь верить собственным глазам.

Лица. Человеческие лица и тела, сваленные грудами и разбросанные поодиночке, частично затянутые придонным илом. О боже, да сколько же их тут?! Сотни и сотни трупов громоздились вдоль склона центральной впадины. Начинаясь на сорокафутовой отметке, это жуткое кладбище, казалось, протянулось в бесконечность, постепенно теряясь в глубинном мраке. У Питта возникло дикое ощущение, будто он смотрит со сцены на затемненный зрительный зал, где видны только первые ряды, освещенные огнями рампы, задние же неразличимы, и о присутствии там людей можно только догадываться. А самое страшное заключалось в том, что он никак не мог отделаться от навязчивой мысли: эти утопленники — не более чем видимая часть айсберга, лишь очень приблизительно позволяющая судить об его истинных размерах.

Гримаса гнева и омерзения исказила черты лица Питта, когда он разглядел в общей массе тела женщин и совсем еще маленьких детей. Большинство утопленников выглядели пожилыми людьми старше пятидесяти, хотя попадались и молодые парни, и мужчины и женщины в расцвете сил, и юные девушки — некоторые из них показались ему настоящими красавицами. Ледяные струи питающих озеро горных ручьев сыграли роль своеобразного консерванта, благодаря которому трупы великолепно сохранялись, не подвергаясь разложению и гниению. Трудно было без содрогания смотреть на эти смутно белеющие в полумраке лица, черты которых выражали невыразимую муку. Выпученные глаза, перекошенные в предсмертном вопле рты, скрюченные судорогой члены... Они чем-то напоминали скульптуры в музее восковых фигур — мертвые и в то же время практически неотличимые от живых оригиналов.

Когда субмарина прошла на расстоянии меньше ярда от группы вповалку лежащих тел, вероятнее всего при жизни связанных семейными узами, Питт смог наконец с точностью определить их расовую принадлежность. Характерный разрез глаз, лицевые характеристики и цвет кожи неопровержимо указывали на азиатское происхождение. У детей и взрослых одинаково связаны за спиной руки, рты залеплены широкой полосой клейкой ленты, а к ногам привязаны чугунные болванки.

Питт не сомневался в том, что все эти несчастные стали жертвами массового убийства. Никаких признаков ножевых или пулевых ранений. Их всех утопили — хладнокровно и безжалостно. Вопреки достаточно распространенному мнению, смерть от утопления далеко не так легка и безболезненна, и испытываемые при этом ощущения вполне допустимо сравнить со страданиями сжигаемого заживо на костре. С привязанным к ногам грузом человек стремительно уходит на глубину. Давление нарастает. Сначала у него лопаются барабанные перепонки, потом вода проникает в ноздри, вызывая мучительную головную боль, и поступает в легкие, заставляя альвеолы и бронхи корчиться, как на раскаленных углях. Но и это не все, потому что смерть наступает не сразу и жертва может оставаться в сознании еще несколько бесконечных минут, исполненных ужаса и отчаяния. Кричать бесполезно: вода заглушает звуки, но он все равно кричит, чтобы хоть криком заглушить последние мгновения мучительной агонии.

Озеро Орион навсегда утратило в глазах Питта образ курортного местечка, идеально приспособленного для рыбалки и водного туризма. Отныне оно превратилось для него в огромную братскую могилу.

Над центром города, раскинувшегося в трех тысячах миль восточнее, моросил мелкий дождичек. Длинный черный лимузин бесшумно скользил по мокрому асфальту. Тонированные стекла скрывали лица пассажиров, а сам автомобиль казался частью призрачной похоронной процессии.

Вашингтон — столица самого могущественного государства планеты — неизменно производит на новичков впечатление своеобразного имперского величия. Особенно заметно эта аура грандиозности и несокрушимой мощи ощущается с наступлением ночи, когда погружаются во мрак кабинеты офисов, умолкают дребезжавшие весь день телефоны, гаснут экраны компьютерных мониторов, пересыхают бурные потоки циркулирующих между правительственными учреждениями документов, а производящие их бюрократы отправляются отдыхать, продолжая обдумывать по дороге домой планы очередной кампании по сбору средств в фонд той или иной политической акции. Уличное движение сокращается до минимума, и город приобретает облик покинутого жителями древнего Вавилона или Персеполиса.

Двое мужчин в салоне черного лимузина не проронили ни слова, пока водитель, отделенный от них прозрачной перегородкой, выруливал на Пенсильвания-авеню. В растекающейся под колесами водяной пленке расплывчато отражались огни уличных фонарей. Адмирал Джеймс Сэндекер рассеянным взором смотрел в окно, глубоко погрузившись в собственные мысли. Облаченный в дорогой спортивный пиджак и слаксы, адмирал, несмотря на поздний час, выглядел свежим и бодрым. В тот момент, когда ему позвонил глава президентской администрации Мортон Лэрд, Сэндекер как раз принимая группу японских океанографов, прибывших с официальным визитом для обмена опытом. Адмирал распорядился накрыть фуршет в банкетном зале, расположенном по соседству с его кабинетом на верхнем этаже штаб-квартиры НУМА в Арлингтоне, штат Виргиния.

Невысокого роста, худощавый и жилистый, Сэндекер успешно боролся с подступающей старостью, регулярно совершая по утрам пятимильные пробежки и ежедневно занимаясь по два часа в тренажерном зале для сотрудников возглавляемого им Национального подводного и морского агентства. Благодаря чему находился в отличной форме и выглядел лет на десять моложе своих шестидесяти пяти. Встав у руля НУМА со дня его основания, адмирал уверенной рукой провел свое детище сквозь все бюрократические рогатки и препоны, в итоге превратив организацию в предмет черной зависти всех морских держав мира. Независимый в суждениях и политических привязанностях, острый на язык и готовый отбрить кого угодно, невзирая на чины и звания, Сэндекер сумел заставить считаться с собой даже самые сливки вашингтонского общества. Увенчанный за тридцать лет безупречной службы во флоте множеством регалий, он без колебаний принял предложение тогдашнего президента встать во главе НУМА, несмотря на то что Конгресс к тому моменту еще не выделил ни цента на финансирование проекта. За пятнадцать лет существования организации адмирал наступил на множество мозолей, приобрел массу врагов и упорно игнорировал завуалированные намеки подать в отставку и уступить свое место другому «в силу сложившейся политической конъюнктуры». Менялись президенты и администрации, но Сэндекер по-прежнему оставался на своем посту. Простой и открытый в общении, он обладал, пожалуй, единственным недостатком, если, конечно, считать недостатком некоторый избыток тщеславия в отношении собственной внешности. Огненно-рыжая шевелюра и щегольская бородка клинышком а-ля Ван Дейк время от времени подвергались подкраске с целью замаскировать пробивающуюся седину.