– Может, спеть серенаду под окном? – предложил Родермир.

– Но только если вы хорошо поете, – добавил Дрейк. – В противном случае я предпочел бы этого не слышать.

– Не можете пожертвовать своим комфортом ради гостей? – упрекнул его Родермир.

Дрейк нахмурился:

– Признайтесь, что и вам бы не хотелось слушать плохое пение.

– Я не буду петь у нее под окном. Я знаю только совершенно непристойные застольные песни. Сомневаюсь, что это будет романтично.

– А может, написать ей стихи? – предложил Родермир.

– Мои усилия, скорее всего, поставят нас обоих в неловкое положение, – сказал Филипп с полной уверенностью. Он чувствовал, как надежда покидает его.

– Есть еще драгоценности, – сказал Родермир. – Обычно это работает безотказно.

– Где он возьмет сейчас драгоценности? – возразил Дрейк.

– У меня действительно есть для нее кольцо, – неожиданно сказал Филипп, почувствовав проблеск надежды. Он взял с собой кольцо матери, намереваясь вручить его Анджеле в качестве обручального кольца. Но почему не в качестве кольца по случаю помолвки? И почему эта мысль не пришла ему в голову раньше?

– Вот и отлично! Вручите ей кольцо и произнесите романтическую речь, – сказал Дрейк. Похоже, он сам был способен на такие вещи. Хотя…

– Замечательно. А что обычно говорят в этом случае? В столовой вновь воцарилось молчание.

– Здесь не помешал бы женский совет, – предложил Дрейк.

– Да, но поскольку ни одна женщина не способна хранить секреты, она наверняка проговорится, и тогда исчезнет элемент неожиданности, который в моем понимании чрезвычайно важен для красивого жеста, – сказал Родермир предостерегающе.

– Ну, в таком случае не мог бы один из вас одолжить мне несколько тысяч фунтов?

Когда джентльмены присоединились к дамам в столовой, Анджелы там не было. Филиппу сообщили, что она удалилась на отдых. Лайла заявила, что у нее разболелась голова, и Дрейк настоял на том, чтобы проводить ее в комнату. Родермир бросил на Филиппа многозначительный взгляд, который тот моментально понял. Он сказался усталым и пожелал всем спокойной ночи.

Он поднимался по лестнице вслед за Лайлой и Дрейком.

– Итак, моя дорогая, надеюсь, наши гости довольны комнатами?

– Конечно, дорогой.

– Уверен, что ты отвела леди Палмерстон и Анджеле комнаты с видом на сад.

– Твоя хитрость может обмануть только корову, – парировала Лайла.

– Но разве ты не собираешься помочь нашему бедному влюбленному?

Лайла остановилась на верхней площадке лестницы и с угрожающим видом повернулась к Филиппу:

– Филипп, я отлично обращаюсь с оружием. Однажды я попала в колено человеку с расстояния в двадцать ярдов, не шагов. Можно не говорить, что я попала туда, куда целилась.

– Лайла, ему нужно помочь, а не угрожать.

– Помолчи, – ответила она мужу. – Филипп, однажды вы оказали мне неоценимую услугу, и теперь я отвечу вам тем же. Комната Анджелы – вторая слева. Но если я узнаю, что вы поступили с ней недостойно, я…

– Обещаю пригласить вас на свадьбу, – не замедлил с ответом Филипп.

– Превосходно. В таком случае – спокойной ночи. Филипп тихонько постучал во вторую слева дверь.

Анджела весь вечер была погружена в глубокие раздумья. Она отказалась от чая с Лайлой и своей тетушкой, чтобы еще раз все обдумать в одиночестве. Итак, она сидела, ожидая, постучит ли он в дверь.

У нее в голове беспрестанно звучали слова Филиппа, которые она услышала от него сегодня днем.

Вина и стыд, с которыми оставил ее Лукас, вновь угрожали разрушить ее жизнь. Филипп может попросить прощения у всех женщин Англии, но это не изменит ее чувств. Это может ослабить ее страхи, но не уничтожит их окончательно. Лукас должен попросить у нее прощения. Он должен сказать, что сожалеет о том, что воспользовался ее невинностью и невежеством. Он должен признать за собой часть вины в смерти ее отца. И если Филипп прав, и сцена, устроенная в саду, – его рук дело, он должен попросить прощения за то, что опять пытался разрушить ее шанс на любовь и счастье.

Она может постареть и умереть, но так и не дождаться его извинений. Перспектива грустная.

Но она может разыскать Лукаса и потребовать от него извинений. Правда, на это нужно время, и ей придется вновь встретиться с ним лицом к лицу, а она не уверена, что ей этого хочется. Да и вообще он может извиняться до последнего вздоха, но от этого она не станет чувствовать себя лучше.

Но стоило Филиппу заключить ее в объятия, как все в мире становилось правильным и совершенным. Сегодня вечером, за ужином, когда она ловила его взгляд, по всему ее телу прокатывались уже знакомые ей волны. Он возбуждал ее так же, как в первый раз. Когда он смотрел на нее или просто находился рядом, шелк казался ей мягче, а воздух теплее. И она могла бы поклясться, что даже кровь начинала быстрее бежать по ее жилам.

Она постоянно представляла себе, как они занимаются любовью – его руки, губы, его поцелуи. И она могла представить, что почувствует, когда он окажется внутри ее. Но этого ей допускать не следует.

Она не была совершенной. Но ведь и он таким не был.

И Анджела вспомнила о молитве, которую она читала в монастыре каждую ночь перед сном. Она молилась о том, чтобы Господь дал ей второй шанс на любовь с достойным мужчиной, которого она могла бы полюбить, и который ответил бы на ее любовь. А ведь она ни разу не прочитала эту молитву со времени возвращения Филиппа.

Может, Господь ответил на ее молитвы?

Раздался стук в дверь.

«К черту прошлое, – подумала она, – когда у меня есть возможность быть в земном раю и быть любимой».

Она открыла дверь.

– Обещай мне, что останешься здесь до утра, – сказала Анджела, когда Филипп вошел в ее спальню, и она заперла за ним дверь.

Она стояла перед ним во весь рост. Ее волосы, отливавшие золотом в свете свечи, были распущены и ниспадали на плечи. Он откинул один локон и ласково провел рукой по ее щеке. Кончиком пальца он провел по изгибу шеи, изгибу плеча, выпуклости груди. Он заметил, что Анджела теребит складки шелковой юбки. Она явно нервничала. Он взял ее руку в свою.

Ему повезло. Он стал человеком, который поцелуями отметет ее страхи, снимет боль, а взамен даст ей удовольствие.

– Пообещай мне, пожалуйста, – прошептала она. Это была мольба. Она думала, что просит слишком много. Но она точно так же могла попросить его дышать, поскольку выполнить это обещание было легче всего.

– Анджела, я обещаю тебе, что всегда буду просыпаться с тобой – каждое утро каждого дня до конца своих дней.

Он опустился на колено и посмотрел ей в глаза. По меркам широкого жеста это можно было и не считать. Не было поэзии, торжественной пышной церемонии, не было публики, которая могла бы засвидетельствовать обещание. Не было ничего, вообще ничего, кроме безыскусной голой правды. Он стоял, преклонив колено, с кольцом в руке, и не было никаких сомнений в его намерениях и обещаниях.

– Ты выйдешь за меня, Анджела?

– Я уже дала свое согласие. Но… – Анджела подняла его с колен. – Я не невинна. Ты должен знать, что ты не будешь первым моим мужчиной. Но я могу пообещать тебе, что ты будешь моим единственным. Я люблю тебя. И если ты все еще хочешь жениться на мне…

Филипп поднес кончик пальца к ее губам.

– Анджела, я уже знаю. И все равно люблю тебя. Я не могу не любить тебя. И надеюсь, что стану для тебя единственным мужчиной, точно так же, как ты станешь единственной женщиной, с которой я буду заниматься любовью. Но для меня важнее всего твое счастье. Ну не плачь. Скажи «да» и позволь мне любить тебя сегодня и всегда.

– Да, – ответила она. Ее голос был уверенным, твердым и спокойным. Филипп надел ей кольцо на безымянный палец левой руки. Он позволил ей одну секунду полюбоваться им, улыбаясь ослепительной, словно блеск бриллиантов, улыбкой.

Кольцо было у нее на руке, правда была сказана, в сердце вернулась надежда – Анджела знала, что теперь она готова. Хотя однажды она уже делала это, она немного нервничала. Как ее второй первый поцелуй, это будет ее второй первый раз. Помнила ли она, что нужно делать? И вообще, знала ли она что-нибудь об этом? Имеет ли это вообще какое-либо значение? Но на этот раз все будет по-другому, в этом она была уверена. Она знала, что он может доставить ей удовольствие, и она может доставить удовольствие ему.