– Не сейчас.

– А как насчет одеяла? Пожалуйста.

– Если вы будете так часто говорить «пожалуйста», то не заметите, как это войдет в привычку. И что же тогда подумают ваши друзья? – сказала Анджела и вышла из комнаты. В коридоре она встретила Пенелопу.

– Ну, как он? – спросила она. – По-прежнему капризен?

– Да. Но теперь ему нужны одеяла. Потом он, наверное, попросит свечи и сигары, – сказала Анджела.

– А мне он показался обаятельным, – сказала Пенелопа, и в ее взгляде скользнуло разочарование.

– Красивые мужчины не развивают такие качества, как обаяние, потому что они в них не нуждаются, – ответила Анджела.

– Если даже при отсутствии обаяния в него влюблялось так много женщин, значит, наш лорд Инвалид необычайно красив, – задумчиво произнесла Пенелопа. Все девятнадцать лет своей жизни она провела в монастыре, и у нее фактически не было опыта общения с мужчинами.

– Бог знает, как ему это удалось, – ответила Анджела, хотя, конечно, догадывалась. В своем нынешнем искалеченном состоянии Хантли, безусловно, не был уж очень красив, но она хорошо себе представляла, каким он мог быть, если бы не раны. Он обладал невероятным магнетизмом, который обещал что-то волнующее и неизведанное, притягивая неискушенных женщин. Он мог быть соблазнительным и очень опасным.

– Я отнесу ему одеяло, – вдруг сказала Пенелопа, предлагая тем самым нарушить строгие монастырские правила. В благодарность за услугу Анджела сохранит в тайне эту маленькую провинность.

– Спасибо.

На несколько часов Анджела была избавлена от общения с Филиппом Хантли.

Анджела зашла в комнату лорда Инвалида уже к вечеру, когда небо стало нежно-фиолетового оттенка, напоминающего цвет барвинка, а луна только начала подниматься. Она несла ему ужин и толстую восковую свечу, пламя которой всю дорогу предательски дрожало.

Когда она вошла в комнату, Филипп спал. Стараясь не шуметь, Анджела поставила поднос и начала осматривать его раны. Какая-то часть ее существа хотела, чтобы раненый проснулся и чем-нибудь ее разозлил и у нее появился бы повод держать его на расстоянии и не обращаться с ним строго.

Но он безмятежно спал и во сне казался таким кротким и невероятно красивым.

Тут Анджела вспомнила о тайной молитве, об исполнении желания, с которой она обращалась к Господу. Похоже, что Господь ее неправильно понял и ей следует быть более точной в своих обращениях к нему. Анджела просила о прощении своих грехов, о втором шансе на любовь, но к порядочному человеку, который ответит ей взаимностью. А Господь послал ей мужчину неправедного, похожего на ее первого возлюбленного, послал ей человека, который вновь может погубить ее. Причем случилось это теперь, когда она встала на путь спасения.

Прошла неделя, в течение которой Анджела, слава Богу, сумела удержаться от убийства лорда Инвалида. Но ей этого очень хотелось!

Вопреки всем доводам разума Анджела дала ему колокольчик, чтобы лорд Хантли мог позвонить, если ему что-то понадобится. Она надеялась, что, таким образом, наконец, избавится от его постоянных жалоб на отсутствие звонка. Но теперь ее все время, даже во сне, преследовало звяканье этого колокольчика. Филипп звонил, она приходила, потому что он был серьезно ранен, а ей меньше всего хотелось взять еще один грех на душу.

Причины, по которым он вызывал ее, были просто смехотворны. То в комнате слишком жарко – не могла бы она открыть окно? То слишком холодно – не могла бы она закрыть окно и принести одеяло? То он не может спать. То ему скучно, то он голоден. В общем, он был просто невыносим.

Правда, на еду, он больше ни разу не жаловался. Она старалась кормить его как можно лучше, чтобы он быстрее восстановил силы и ушел из ее жизни навсегда.

В качестве маленькой мести она намеревалась заставить его до конца жизни носить ночную сорочку Генриетты, но Джонни Слоун принес свои брюки, рубашку и взял с нее слово, что она передаст их Филиппу. Анджела так и сделала. А пока он переодевался в ее присутствии, она забрала у него звонок. Это была ее первая победа.

Помимо всего прочего лорд Инвалид не переставал требовать бренди, хотя иногда снисходил до просьбы. Порой Анджела всерьез подумывала тайком отправиться в город за бутылкой, но лишь для того, чтобы разбить ее о его голову, хотя в результате у него появится еще одна рана, которую ей же и придется лечить.

Его раны досаждали ей не меньше, чем ему самому, в этом она была уверена. Каждое утро ей приходилось накладывать мазь и менять повязку. Рана на голове, слава Богу, уже зажила. И каждый раз, когда она, обрабатывая раны, наклонялась над ним, она чувствовала его… нескромный взгляд и благодарила Бога за необходимость носить закрытое платье. А то ее подопечный увидел бы, как вспыхивает ее кожа, реагируя на его взгляд. Моментами ей даже казалось, что она ощущает на себе его руки. И исходя из своего прошлого опыта она предполагала, что его прикосновения доставили бы ей удовольствие. И это было плохо.

Она больше не проверяла синяки на его груди, потому что была почти уверена, что они исчезли и не нуждались в обработке, а еще из-за того, что заметила за собой, с каким удовольствием она прикасается к открытым участкам его упругой кожи.

А еще была огнестрельная рана на ноге. Доктор заверил ее, что рана не такая страшная, какой могла бы быть, учитывая характер ранения. Пуля не задела кость, доктор извлек ее, так что если регулярно обрабатывать рану, она прекрасно заживет, причем довольно быстро.

«У такого повесы и гуляки не должно быть такого тела», – думала она. А ей приходится ухаживать за этой чертовой раной на его мускулистом бедре, совсем рядом с… Ей не следует этого произносить. Не следует об этом думать. И даже знать об этом не следует, но она знала.

Она уже раньше была с мужчиной. Один раз. И испытала удовольствие. Но последствия погубили ее. Она пришла в аббатство, чтобы получить прощение или, по крайней мере, забыть произошедшее.

Анджела почти преуспела в этом, но появился лорд Инвалид, и ее эмоции вновь начали просыпаться.

Она пыталась полностью посвятить себя Богу, который мог простить ей грех. Однако совершенно неожиданно опять оказалась в сетях дьявола.

Он был красив и соблазнителен, как дьявол. Он будил в ней чувства, которые она долгое время напрасно пыталась в себе подавить: Филипп Кенсингтон стал для нее источником постоянного раздражения, камешком в ботинке, ее бедствием. Временами он бывал забавным и обаятельным, но такое случалось редко. Чаще Анджела ненавидела его зато, что он напоминал ей о самых мрачных моментах ее жизни, о чем она старалась забыть.

– Где вы были? Я проснулся несколько часов назад и умираю с голоду, – сказал Филипп, едва Анджела переступила порог его комнаты.

– Доброе утро. Откуда вам известно, что вы проснулись так давно? Ведь здесь нет часов.

– У меня такое ощущение, что прошло уже несколько часов, – пробормотал он.

– Мое сердце переполняет жалость. Бедняжка! Вам пришлось лежать в постели, ничего не делая, а между тем некоторые из нас, встав затемно, уже давно работают, выполняя всякие рутинные бытовые обязанности.

Сегодняшний день был самым обычным. Анджела встала с рассветом. Здесь она не могла лежать в постели до позднего утра. Этой роскоши она лишилась шесть лет назад.

– Какие же именно обязанности? – спросил он. Сев в постели, Филипп немного наклонился вперед, помогая Анджеле подложить ему под спину дополнительную подушку.

– Вы это действительно хотите узнать? – спросила она.

При этом Анджела совершила большую ошибку, заглянув в его карие глаза. Они были настолько честны и открыты, что казалось, он действительно хочет послушать свою сиделку. Ее сердечко забилось сильнее.

– Конечно. Кроме того, клянусь, я умираю от скуки. Очень интересно послушать, как вы рассказываете о ваших рутинных обязанностях… Ваш голос меня завораживает, – сказал он, и на его губах заиграла улыбка.