Она нашла таксофон и снова набрала номер Уорда. По-прежнему никого. Тогда она позвонила в лабораторию. Ответила Пэгги.

— Пэгги, это я, Джоанна.

— Джоанна?

— Я хотела спросить — может, вы знаете, где сейчас Сэм?

— Сэма сейчас нет. Собственно говоря, не могу даже предположить, где он может быть. Что ему передать?

— Ничего. Я... Скажите, что я ему перезвоню.

— Хорошо, Джоанна, я запишу.

Пэгги назвала ее по имени, но это не было похоже на обращение к знакомому человеку. Чувствовалось, что сделано это было просто из вежливости. «Джоанна» — это была всего лишь женщина, с которой она говорит по телефону и у которой может быть любое другое имя.

Джоанна сглотнула и заставила себя признать правду.

— Вы меня не знаете, Пэгги?

— Извините, но я что-то не могу вспомнить. Может быть, вы мне подскажете, где мы встречались?

— Это не имеет значения, — с трудом выговорила Джоанна и повесила трубку.

Телефон был в метро на Коламбус Серкл. Никто не обращал внимания на женщину, которая, закрыв лицо руками, прислонилась спиной к будке, словно у нее подкашивались ноги. Один или два человека, проходя мимо, взглянули в ее сторону и подумали, что ей, вероятно, сообщили по телефону какую-то страшную новость — о смерти возлюбленного, вероятно, или что она больна неизлечимой болезнью. Никто не остановился и не предложил ей свою помощь. Никто не хотел вмешиваться.

Джоанна достала из кармана еще несколько монеток и набрала номер, звонить по которому ей было страшнее всего. После третьего гудка она услышала голос матери:

— Алло.

— Мамочка?

Пауза, потом нерешительное:

— Джоанна, это ты?

Джоанна не сознавала, что задерживает дыхание, пока воздух не вырвался у нее из груди судорожным всхлипом:

— Мама... Помоги мне, мама... Я не знаю, что происходит... Ты единственная, кто знает, кто я такая... Мне нужно тебя видеть... Я сейчас же выезжаю...

— Кто это?

Эти слова вонзились в сердце Джоанны словно острый нож.

— Мама, ты же только что сказала... Я сказала «мамочка», а ты сказала «Джоанна»...

— Я сказала: «Джоанна, это ты?» А вы не Джоанна. Я не знаю, кто вы такая, но это не очень смешная шутка. Не звоните мне больше.

Джоанна повесила трубку.

На объяснения с полицией у Сэма ушло три часа. Ему задавали множество вопросов и явно пытались выставить виновным его, что, учитывая обстоятельства, было неудивительно. Но в конце концов им это не удалось, и было решено, что смерть Уорда Райли произошла в результате самоубийства или несчастного случая.

Сэм посчитал, что лучше не распространяться в полиции об Адаме Виатте и вообще об эксперименте. Он просто сказал, что мистер Райли проявлял интерес к его исследованиям и принимал участие в ряде опытов, целью которых было получение статистических данных. После упоминания о статистике интерес следователя к его работе резко увял. Сэм сообщил о себе все, что могло заинтересовать полицию, и на прощание заверил, что в любое время с радостью готов ответить на дополнительные вопросы.

Перед уходом из квартиры Райли Сэм с разрешения обезумевшего от горя китайца сделал несколько звонков. Первым делом он позвонил Джоанне на мобильный телефон. Он трижды набирал номер, но каждый раз механический голос сообщал ему, что этот номер не числится ни за одним абонентом и при наборе допущена ошибка. Сэм знал, что никакой ошибки нет, но упорствовать не стал. Он позвонил ей домой на Бикман Плэйс, и там ему ответил мужской голос с акцентом жителя Бронкса:

— Гастроном Фидлера.

Сэм сверил с мужчиной номер. Да, он набрал номер правильно, но это не Бикман Плэйс, Джоанны Кросс тут нет, а тут есть сандвичи и салаты, которые можно заказать на дом и за доставку с вас лишнего не возьмут. Сэм извинился за беспокойство и положил трубку.

Потом он позвонил в редакцию «Нашего города» и попросил Джоанну Кросс. Его просьба вызвала бурю эмоций; он услышал, как ведутся какие-то приглушенные переговоры, у кого-то спрашивают совета, и наконец его соединили с Тэйлором Фристоуном.

— Кто это?

— Меня зовут Сэм Таун.

— Сэм Таун! Я уже второй раз за сегодняшний день слышу это имя. В первый раз его произнесла та женщина, которую вы спрашиваете, Джоанна Кросс.

— Я пытаюсь ее найти.

— Ну, здесь вы ее не найдете. Я не знаю, кто она такая, но охране велено ее сюда не впускать. Кстати, кто она?

Сэм замялся:

— Пожалуй, вам этого я сказать не могу. Извините что побеспокоил вас, мистер Фристоун. До свидания.

Положив трубку, он не сразу стал набирать следующий номер. Он слишком боялся услышать то, что ему там скажут. И все-таки он должен это сделать. Хотя бы потому, что он ученый и должен подвергать свои теории испытанию практикой.

Трубку взяла Пэгги.

— Мне кто-нибудь звонил, Пэгги?

— Тебе звонил Янович по вопросам финансирования, ты знаешь. Звонил Боб Гулливер. Да, и еще некая Джоанна Кросс. Кажется, она решила, что мы знакомы. Она что, работала с нами?

— Да, Пэгги, именно так.

— Что-то я не могу вспомнить. В общем, она сказала, что перезвонит.

Сэм поблагодарил ее и дал отбой. Ему непросто было решить, звонить ли родителям Джоанны. Их номера он не знал, но выяснить его не составило бы труда. Только что он им скажет? Что он может сказать?

Есть много других дел, которые нужно сделать срочно, и они никому не доставят ненужных тревог. Прежде всего, он должен крепко взять себя в руки, помня, что настоящий ученый справляется с возникшими сложностями спокойно и разумно, задает вопросы и не прячется от ответов, куда бы они ни вели.

Прежде чем уйти из квартиры Уорда, он подошел к окну и выглянул наружу. Он вспомнил, как герой Джека Финнея стоял у окна этого же здания и смотрел на Нью-Йорк прошлого.

То, на что смотрел сейчас Сэм, было гораздо более чуждым и странным, чем прошлое.

Пока Джоанна ехала в поезде, начался дождь, а когда она вышла на станции, он уже лил вовсю. Джоанна спряталась под козырьком здания вокзала и принялась высматривать такси. В голове у нее роились мысли и образы, но все они были неуловимы; она никак не могла понять, что же на самом деле думает. Ощущение было как после местной анестезии — все вроде бы на месте, но ничего ни чувствуешь.

Это защитный механизм, сказала она себе. Он делает все, чтобы она добралась до конечного пункта в рабочем состоянии. Что будет, когда она его достигнет, это другой вопрос — один из тех, которые она сейчас неспособна даже себе задать.

У вокзала остановилось такси; из него вышла молодая пара. Джоанна села в машину и сказала шоферу адрес своих родителей, втайне надеясь, что он не будет болтать по дороге. Он молчал.

Въездные ворота были закрыты. Расплатившись с таксистом, Джоанна пошла к дому пешком. Было уже темно. Поднялся ветер, и косые капли дождя хлестали ее по лицу. Джоанна подняла воротник и ускорила шаг.

У двери она на секунду замешкалась, поправила волосы и отряхнулась. Тут ей в первый раз пришло в голову, что родителей может не оказаться дома. В окнах горел свет, но они всегда оставляли его включенным. Потом она поняла, откуда взялись эти мысли, — просто втайне она желала бы оттянуть неизбежное столкновение, которое будет самым болезненным в ее жизни. Джоанна позвонила.

Она услышала, как в недрах дома раздался звонок. Скип залаял и подбежал к двери — Джоанна ясно представила себе, как он сорвался со своей подстилки на кухне. Она позвала его через дверь, но лай не сменился радостным визгом, каким Скип обычно приветствовал тех, кого узнавал по голосу. Джоанна позвала еще раз. Лай только усилился.

Над головой у Джоанны зажегся фонарь и из динамика над дверью послышался голос матери:

— Кто там?

— Мамочка, это я.

Последовала долгая пауза. Скип продолжал лаять и скрести дверь когтями, словно хотел броситься на Джоанну. Она услышала, как мать зовет его, а потом оттаскивает за ошейник. Джоанна несколько раз постучала в дверь и крикнула: