Скука была основной сложностью, с которой пришлось столкнуться членам группы. Особенно это было невыносимо для Роджера, который просто не привык скучать. Сэм признался Джоанне, что, если в ближайшее время чего-нибудь не произойдет, Фуллертон может уйти.

— Надо попробовать что-нибудь новенькое, — сказал он ей ночью у нее дома.

— По-моему, мы только что пробовали.

Он засмеялся и, перекатившись на кровати, сжал ее в нежном, но страстном объятии. Джоанна почувствовала, что он уже готов снова войти в нее, и сладко застонала.

— Что ты еще придумал? — прошептала она.

— Потом скажу, — пробормотал он, покусывая ее за ухо. Дыхание Джоанны участилось, и его возбуждение возросло.

— Блюдечко вертеть? — для Барри такое предложение было едва ли не оскорбительным. — Боже мой, я думал, у нас научный эксперимент, а не игра!

— Подобные инструменты использовали в Китае и Греции начиная по крайней мере с шестого века до нашей эры, — урезонил его Сэм. — В третьем веке от Рождества Христова доску с буквами и указателем применяли римляне, а в тринадцатом веке — монголы. Европа полюбила этот метод в пятидесятых годах прошлого века. У индейцев было нечто подобное: с помощью такой штуки они искали пропавшие предметы или людей, а также общались с умершими. Это не было «игрой», пока какой-то сообразительный американец около ста лет назад не запатентовал доску с алфавитом и не стал делать на этом деньги.

— Ладно, ладно. Но мне все равно кажется, что это бредовая затея.

— А что скажут остальные? — Сэм обвел взглядом присутствующих. — Помните, мы ничего не будем делать без общего согласия.

Райли заметил, что доска с буквами часто использовалась на спиритических сеансах времен королевы Виктории. Она, несомненно, помогала объединить сознание всех участников.

— Думаю, стоит попробовать.

Мэгги сказала, что гонять блюдечко по доске с буквами всегда считалось «опасной игрой», но однажды в детстве она пробовала это делать, и ничего страшного не произошло, хотя и положительного результата не дало.

Дрю не возражала. Пит выразил надежду, что это поможет преодолеть те препятствия, которые им мешают сейчас.

Роджер Фуллертон заявил, что у него нет своего мнения на этот счет и он с радостью подчинится решению большинства.

Джоанна, как и Мэгги, в школе пробовала вызывать духов с помощью блюдечка и доски с буквами и, хотя у нее ничего не вышло, не возражала повторить попытку. Барри сказал — ну и черт с ним, давайте.

Сэм принес приспособление, которое не использовал со времени своих первых экспериментов. Большая доска, раскрашенная вручную, со всеми буквами алфавита, цифрами от нуля до девяти и словами «да» и «нет». Блюдечко с сердцевидной стрелкой стояло на трех маленьких ножках. Оно было достаточно большое, чтобы все могли положить на него кончики пальцев. Сэм предупредил, что они должны едва касаться поверхности и ни в коем случае не давить.

Хотя не было никаких церемоний и фанфар, в воздухе явно запахло драмой. Все подались вперед под одним и тем же углом, отставили локти и приложили к блюдечку пальцы, словно подвели к батарейке контакта. Все были напряжены и сосредоточенно ждали, что произойдет.

— Здесь есть кто-нибудь? — будничным тоном спросил Сэм.

Тишина. Все ждали. Ничего не случилось. Сэм снова задал вопрос:

— Здесь есть кто-нибудь, готовый с нами говорить?

И вновь ничего. Джоанна поймала себя на том, что непроизвольно задержала дыхание. Быстро взглянув на остальных, она заметила, что в этом не одинока. Внезапно она почувствовала какой-то зуд в пальцах и даже хотела почесать их, но не могла — она должна была вместе с остальными держать пальцы на блюдце и ждать.

Потом это случилось. Джоанна чуть слышно охнула. Со вздохами удивления и любопытства участники эксперимента смотрели, как блюдечко сдвинулось примерно на дюйм.

— Здесь кто-нибудь есть? — ровным голосом спросил Сэм. — Пожалуйста, покажите «да» или «нет».

Короткая пауза. Потом одним скользящим движением блюдечко подъехало к слову «да».

— Кто-то толкает, — проворчал Барри.

— Никто не толкает, — сказал Сэм. — Не убирайте пальцы. Может быть, тот, кто говорит с нами, скажет, как его зовут?

Медленно, словно с большой неохотой, блюдечко отползло обратно на середину и указало на букву "А". Чуть задержалось на ней, и двинулось дальше. "Д"... Снова "А"... "М". Потом блюдечко снова остановилось в центре.

— Он не собирается называть фамилию, — услышала Джоанна собственный голос, и словно в ответ на это блюдечко сдвинулось с места и поочередно указало на буквы "В", "И", "А", "Т". Чуть качнулось и снова остановилось на "Т".

— Я точно говорю, кто-то подталкивает! — высоким от возмущения голосом выкрикнул Барри.

— Если вы так считаете, давайте проверим, — покладисто сказал Сэм. — Задайте ему вопрос, ответ на который знаете только вы, и попытайтесь толкнуть, чтобы его написать. — Мэгги сняла палец, но Сэм быстро сказал: — Нет, Мэгги. Все держат пальцы на блюдце. Просто не сопротивляйтесь Барри, когда он захочет его подтолкнуть. Так, задавайте вопрос.

Барри на секунду нахмурился и спросил:

— Как второе имя моего кузена Мэттью?

Блюдечко не доехало даже до первой буквы. Было ясно видно, что Барри толкает его, но, хотя никто ему не оказывает сопротивления, не может сдвинуть блюдечко ни на дюйм. Наконец он пробурчал недовольно:

— Ладно, я ошибался.

— Тогда продолжим, — сказал Сэм. — Кто-нибудь хочет задать Адаму вопрос?

Роджер вызвался первым.

— Я хотел бы спросить, считает ли себя Адам настоящим человеком или знает, что он просто проекция наших мыслей?

Блюдечко не шелохнулось.

— Так что же, Адам, — сказал Сэм, — ты настоящий или нет?

Блюдечко закружилось. «Я-А-Д-А-М-В-И-А-Т-Т».

— Я Адам Виатт, — повторил Роджер. — Ну, это слишком уклончиво.

— Если мы его не толкаем, зачем нам вообще прикасаться к блюдцу? — спросила Джоанна.

— Телекинез? Давайте попробуем, — откликнулся Сэм. Все убрали пальцы, и он спросил: — Ну, хорошо, Адам. Ты можешь двигать блюдечко, когда мы его не касаемся?

Казалось, прошла целая вечность, хотя на самом деле не более чем полминуты, и Сэм наконец сказал:

— Наверное, еще рано. Давайте опять старым способом.

Все вновь положили пальцы на блюдце.

— Кто еще хочет задать вопрос? — спросил Сэм.

— Почему бы не спросить у него, что ему мешает самому двигать блюдце?

С поразительной живостью блюдце закружилось по доске, отвечая: «Я НЕ МОГУ».

— Почему не можешь? — спросил Барри.

На сей раз ответа не было. Блюдце оставалось неподвижным.

— Если я правильно понимаю, — сказал Райли, — все дело в том, что мы недостаточно сильно верим в его существование, чтобы дать ему жизнь. Я прав, Сэм?

— Теоретически вы правы, — ответил Сэм.

— А почему бы нам не попросить его как-нибудь подтвердить свое существование? — предложила Дрю.

И тут откуда-то со стороны стола раздался звук, которого они прежде не слышали. Это был стук, но больше похожий на взрыв, чем на обычный стук в дверь, и шел словно бы из самих волокон дерева, а не рождался от удара двух твердых поверхностей друг о друга.

Джоанну пронзила дрожь; остальные вздрогнули тоже.

— Похоже, это он, — сказал Сэм. В голосе его звучало торжество.

Сердце Джоанны забилось быстро-быстро.

По здравому размышлению Джоанна решила пока ничего не рассказывать Тэйлору. Один звук, хотя и записанный на пленку, не мог служить убедительным доказательством того, что они добились успеха. Поэтому она послушно занялась делегатами в ООН, думая про себя, что скоро все равно вернется только к эксперименту с Адамом.

После последнего завтрака она встречалась с родителями всего один раз. Сначала Сэм был на каком-то симпозиуме, потом Боб и Элизабет на три месяца укатили в Европу. Бобу удалось договориться с компанией, чтобы эта поездка была наполовину отпуском, наполовину командировкой, а сам признался, что просто хочет пошиковать перед пенсией. В последние годы они вообще без конца путешествовали. Работа в авиакомпании давала Бобу возможность не тратиться на дорогу и пользоваться большими скидками в лучших отелях мира. Как говорила его жена — самое приятное в зрелом возрасте, что ты уже не так беден и не так занят, чтобы путешествие было для тебя недоступно, и достаточно молод, чтобы получить от него удовольствие. Конечно, неплохо бы заиметь внуков, но Джоанну никто не торопит, пусть не думает.