Тут явилась замечательная личность, которая очень была привлекательна для Пушкина; сарапульский городничий Дуров, брат той Дуровой, которая служила в каком-то гусарском полку во время 1812 года, получила георгиевский крест и после не оставляла мужского платья, в котором по наружности ее, рябой и мужественной, никто не мог ее принять за девицу. Цинизм Дурова восхищал и удивлял Пушкина; забота его была постоянная заставлять Дурова что-нибудь рассказывать из своих приключений, которые заставляли Пушкина хохотать от души; с утра он отыскивал Дурова и поздно вечером расставался с ним.

Приближалось время отъезда; он условился с ним ехать до Москвы; но ни у того, ни у другого не было денег на дорогу. Я снабдил ими Пушкина на путевые издержки; Дуров приютился к нему. Из Новочеркасска Пушкин мне писал, что Дуров оказался chevalier d'industrie,[594] выиграл у него пять тысяч рублей, которые Пушкин достал у наказного атамана, и, заплативши Дурову, в Новочеркасске с ним разъехался, поскакал один в Москву и, вероятно, с Дуровым никогда более не встретился.

В память нескольких недель, проведенных со мною на водах, Пушкин написал стихи на виньетках в бывшем у меня «Невском альманахе» из «Евгения Онегина».[595] Альманах этот не сохранился, но сохранились в памяти некоторые стихи, карандашом тогда им написанные. Вот они:

На виньетке представлена была набережная Невы с видом на крепость и Пушкин, стоящий опершись о гранит и разговаривающий с Онегиным.

Другая надпись, которую могу припомнить, была сделана к виньетке, представляющей Татьяну в рубашке, спущенной с одного плеча, читающую[596] записку при луне, светящей в раскрытое окно, и состояла из двенадцати стихов…[597]

Из дневника 1826 года[598]

30 сентября. Я уверен, что посещение Вошара доставит вам большое удовольствие; он действительно очень добр, раз взялся исполнить все порученья; он обещал мне, что сообщит Вам все, что даст Вам представление о будущем Жанно; грустно, однако, сознавать, что первый человек, узнавший обо всем, что с нами приключается, – иностранец и что никто из наших компатриотов не хочет ничего знать и не ищет способа приехать к нам; простите, дорогие сестры, что я послал его к Вам, но я уверен, что Вы найдете средство заплатить ему. В настоящее время это меня очень устраивает, раз дорога, мне предстоящая, очень длинная.

Уверенность в том, что Вы теперь спокойны относительно моей судьбы, – мне отрадна. Я надеюсь, что наступит день, когда Вы будете также спокойны о судьбе дорогого Жанно. Дай бог мне увидеть его при его проезде раньше, чем я уеду.

2 октября. Сегодня должна была быть почта, но ничего нет; предполагаю, что дороги неисправны; я ожидаю почту с нетерпением; возможно, буду знать что-либо о Жанно.

5 октября. Если Вы переписываетесь с Лепарским, скажите ему, что его протеже Глэн[?] – человек редкий во всех отношениях, и интерес к судьбе моей – невыразим; он страдает за меня… Именно он берет на себя передать все, что я должен сказать Жанно, если он проедет город.

5 ноября. Глэн хочет, чтоб я во что бы то ни стало писал Лепарскому, в коего он влюблен; я поручаю Вам сказать ему, что именно ему я обязан вниманием к себе… Раньше, чем я приехал, он говорил обо мне… думая, что Жанно должен приехать. Вы знаете все, за что он себя считает должником Жанно и зятю.

10 ноября. Вот, что Вы можете сообщить родным сосланных: они очень счастливы, что могут быть полезны в чем-либо; не знаю, распространяется ли эта доброта на каторжников… надеюсь, что да – для дорогого Жанно. – Они хотя не будут претерпевать нужду, если родные их не забудут.

15 ноября. Я очень доволен, что Вы имеете новости о Жанно; все, что Вы говорите о нем – выглядит вероятным… Лепарский в пути, приближается к цели; будем надеяться, что он сделает что-нибудь для облегчения судьбы несчастных; теперь там Капцевич наблюдает…

17 ноября. Я прошу Жанно вдохновлять меня, а он смотрит на меня, не говоря ни слова. Почему не могу я вдохнуть жизнь в этот портрет. Если б даже я мог, не знаю, сделал ли бы я, боясь придать ему душу, мало с ним схожую. – Но я рад иметь его при себе, и мысль, что он будет следовать за мной по тяжелому жизненному пути, – облегчает…

29 ноября. Сегодня приехал в город Лепарский; майор был у него – в восторге от него. Он говорил с майором о новом месте и между прочим сказал, что сделает все для облегчения несчастных, что очень утешительно для будущего Жанно.[599]

28 декабря. Познакомился с Ив. Ив. Завьяловым, который был дружен с Иваном, служа с ним вместе.[600]

Городничий в Каинске Иван Якимович Степанов, у которого я теперь гощу другие сутки, есть общий нам всем, отправленным в Сибирь, благодетель. Он непременно в проезд брата увидит его; я ему оставил к нему письмо и просил снабдить всякою потребностью в случае нужд. Я удивляюсь необыкновенной доброте этого человека…

Переехавши Иртыш, на самом берегу реки, на высоте расположен город Каинск. С паромом прибыл к нам городовой с приказанием городничего фельдъегерям, чтобы вести преступников к нему в дом. Лошадей на берегу не было заготовлено, и приказание городничего было передано так положительно, что фельдъегеря и не подумали ему сопротивляться. Подойдя к дому городничего, мы увидали фигуру его колоссальную, вышедшую нас встретить. Он закричал нам: «Я вас здесь по-своему проучу, отучу вас бунтовать!» Вот попались в западню, подумали мы: сумасшедший городничий может позволить себе всякие пакости над нами. Когда мы вошли к нему во двор, городничий Степанов отослал жандармов в какую-то команду, ворота своего дома приказал запереть на замок и, обратившись к нам, сказал:

. – Милости прошу, господа, наверх, вы теперь мои дорогие гости, и я вас не выпущу от себя, пока не отдохнете хорошенько; вы много проехали, и вам еще предстоит много времени быть в дороге, баня у меня вытоплена для вас, и вы, вероятно, не прочь хорошенько попариться. Вы же, гг. фельдъегеря, если обещаете быть нам хорошими товарищами, а не сторожами, то я рад буду иметь вас в нашей компании; если же нет, то могу вам отвести квартиру на все время, пока будут гостить у меня дорогие мои гости.

Фельдъегеря так опешили от этого оригинального приглашения, что охотно согласились быть в распоряжении господина городничего.

– Жалеть не будете, – сказал Степанов.

Тотчас же подали великолепную закуску, как нельзя кстати для нас, голодных и от дороги изнуренных. Степанов заботился о том, чтобы как можно скорее напоить фельдъегерей, на что употребил расхваленный им какой-то травник. До своей цели он очень скоро достиг: пьяные фельдъегеря принялись плясать вприсядку, потом скоро улеглись, где кто нашел удобным, и заснули сном непробудным.

– Теперь, дорогие мои господа, мы с вами можем быть нараспашку, аргусы ваши спят и, вероятно, уставшие с дороги и хорошо выпивши, не скоро очнутся. Вас я здесь продержу сколь можно долее, чтобы вы хорошенько отдохнули; вам ехать еще много, отдохнете у меня денька три, напишете письма родным и друзьям, а я все сделаю, чтобы вы у меня не соскучились. Скажите, не нуждается ли кто из вас в чем бы то ни было: в деньгах, белье, книгах? У меня все к услугам вашим.