Верно, Николай читал тебе речь Пирогова по случаю новоселья Лицея. Я читал ее Варе и вспомнил вас. Оно и стоит того, чтоб прочесть. Славно думает и говорит Пирогов! Симпатичный человек.
Хозяйки все еще нет, но, вероятно, не замедлит теперь явиться, иначе я подам явку в земский суд.
Верный твой И. Пущин.
Ваня целует Николая, тебя и всех твоих малолетних – он Николая порядочно тормошил. Теперь скоро будет за настоящим делом. 4-го числа ему минет 8 лет. После будем собираться с ним в Москву.
Любезный друг Николай, узнай мне, где и как живет Катерина Петровна Торсон. Наша артель имеет возможность ей помочь. Теперь у меня делается раскладка на будущий год. Артельный год наш начался с 26 августа. Я не знаю, где отыскать ее. Все думал, что она возвратится в Москву, а Ентальцева пишет, что до сих пор ее нет. Каково было действие моего ultimatum к министру народного просвещения? Вчерашняя новорожденная обещала в другой раз написать тебе. Она теперь с Ваней занята.
212. Е. И. Якушкину[515]
18 декабря 1857 г., середа, Марьино.
…Вы, добрый мой фотограф, искали в брошюрке замечания на замечания Сутгофа. Право, не стоит того. Напрасно даже закрепили его карандаш на полях…[516]
213. С. П. Трубецкому[517]
22 декабря 1857 г., с. Марьино.
…До вас, верно, дошла весть, что в сентябре месяце я почувствовал облегчение, которого уже почти не смел надеяться, так долго гнездилась во мне болезнь в разных проявлениях… Теперь я и дышу и двигаюсь… Очень помог мне здешний уездный доктор Казанский… До октября месяца я безвыездно жил здесь…
В октябре жена поехала в костромское имение, а Я с сестрой и Ваней – в Москву… Пожил в Москве две недели… Повидался со всеми нашими там…
…С Ваней я был на Пятницком кладбище. Помолились на могиле нашего друга Ивана Дмитриевича. Ваня был представителем Ялуторовской школы, созданной им. Необыкновенно тяжело легла на меня кончина Ивана Дмитриевича… И теперь безотчетно приходит он мне на мысль…
В октябре еще не стало одного ялуторовца. 25-го умер Тизенгаузен, наш doyen d'âge.[518] С этой вестию был у меня на несколько часов сын его Михайло…
В Москве я виделся с П. А. Вяземским…
Я пишу, глядя на ваш портрет, – как будто говорю. Позвольте еще сказать, что я желал бы, чтоб вы сбрили бороду. Никак не могу к ней привыкнуть, хоть Сашенька меня уверяла в Ялуторовске, что борода к вам очень идет. Добывши ваш портрет, я не согласен с ее мнением…
Верно, до вас дошла весть о смерти Алексея Васильевича Шереметева. Я был в Москве, когда Евгений получил это известие из деревни, и погоревал с ним об добром товарище-сослуживце…
214. М. И. Муравьеву-Апостолу[519]
[Марьино], 1 генваря [1}858 г.
…Дверь открыта. Увидим, что выкинет наше мудреное дворянство. Все-таки лучше, что из-за кулис дело вышло на сцену. Авось бог поможет снять это горе с нескольких мильонов наших земляков. Аминь.[520]
Не забывайте нас, грешных.
215. Е. И. Якушкину
[8 – 9января 1858 г., Марьино].
Вот вам, добрый мой Евгений Иванович, для прочтения письмо Мозгалевской! Значит, вы убедитесь, что ей можно назначить так, как я вам об этом писал с Нарышкиным.[521]
Почта привезла мне сегодня ваше вчерашнее письмо. Думал вам на него отвечать с Ваней, но он еще несколько дней остается здесь… Не отвечаю второпях настоящим порядком, потому что много сегодня было депешей к отправлению. Скажу вам только, что Денис Иванович Фонвизин – родной брат Александра Ивановича Фонвизина, у которого сын Михаил Александрович, то есть Д. И. – родной дядя М. А. И тот же Д. И. – дядя Марье Павловне, матери Натальи Дмитриевны, которая дочь родного его брата Павла Ивановича. Денис Иванович был старший из трех братьев.
Детскую книгу «Хижину дяди Тома» пришлите мне сюда.
С дочерью Рылеева я войду скоро в сношения, авангардное дело уже начато.
У вас был или будет Евгений Калужский и Свистунов. Допрашивайте их об нас…
Благодарите М. С. Щепкина за отрадную весточку об Аннушке…
Досадно, что Мозгалевская благодарит меня, когда я тут нуль.
Верный ваш П.
Письмо это возвратите.
216. M. H. Пущиной
С. Марьино, 12 генваря 1858 г.
…Надеюсь, что ты теперь давно оправилась от банного приключения и что нет следов этого события, довольно неприятного. Я частью понимаю неудобства синяков на лице, но у меня дело обошлось без обмороков. Стоя под венцом в новом вкусе, с розовым подбоем, я как-то воображать стал, что если бы вы увидели меня тогда подбитого, то, верно, расхохотались бы. Точно, дело оригинальное – я думаю, трудно найти что-нибудь подобное в брачных летописях. Между тем если бы не 22 мая я венчался, то по быстрому ходу второй моей болезни я бы уж не мог идти в церковь. Не явно ли это судьба, действовавшая вопреки всем соображениям и общепринятым формам…
Кончу ответом на твой вопрос об указе насчет крепостных.[522] Ты не можешь сомневаться, что я с радостью прочел этот призыв царя. Лишь бы дворянство поняло всю благотворность этого призыва и умело настоящим образом содействовать мерам правительства благоразумными местными соображениями к упрочению этого святого дела. Теперь дверь открыта: можно говорить, соображать, вразумлять гласно, а не за кулисами. Это лучший способ отвратить всякое недоразумение, всякое вредное влияние тех, которые по каким-либо личным предрассудкам и ложным воззрениям стараются доказать, что это дело невозможное. Может быть, и потребуется некоторое пожертвование, но оно не должно останавливать при нравственном убеждении в несправедливых отношениях между владеющими и владеемыми. Я твердо уверен, что бог благословит это дело: начало положено – будем ждать конца. Мы живем в эпоху важных событий. Много бы еще надобно сказать, но эта рамка тесна…
Верный твой И. П.
217. Н. Д. Пущиной[523]
7 февраля 1858 г., с. Марьино.
…Дело по маремьянству,[524] которое так во мне и загорелось.
…Не знаю, говорил ли тебе наш шафер, что я желал бы, чтоб ты, друг мой, с ним съездила к Энгельгардту… Надеюсь, что твое отвращение от новых встреч и знакомств не помешает тебе на этот раз. Прошу тебя! Он тебе покажет мой портрет еще лицейский, который у него висит на особой стенке между рисунками П. Борисова, представляющими мой петровский NoMep от двери и от окна. Я знаю, что и Егору Антоновичу и Марье Яковлевне будет дорого это внимание жены их старого Jeannot…
…Он мне подарил автограф стихов Пушкина «Роняет лес багряный свой убор» с пометками и помарками автора красными чернилами. К. И. сам переписывал. Автограф этот кто-то зачитал – я его не нахожу, а нужно бы иметь… может быть, не откажет в свободную минуту сам списать эту рукопись, для меня дорогую. Можно бы дать написать и хорошему писарю, лишь бы было все верно…[525]
