Вы у источника живете, а мы здесь бродим в совершенной темноте. – Знаем только, что вся Европа в натянутом положении, которое должно чем-нибудь разразиться. Рано или поздно должны столкнуться два начала. Я все надеюсь, что не с гнилого Запада явится заря, а с Востока, то есть от соединения славянских племен. Это будет прочнее всех вспышек и потом реакций, отдаляющих жестоко самое дело. – У меня это idée fixe,[379] и я все подвожу к этому подготовлению: много тут основных начал, несознательно ведущих к желаемым изменениям, без которых нет блага под луной. Вот куда меня забросила мечта, будто бы я с тобой говорю, – ты, может быть, примешь меня за сумасшедшего. Пусть так; только это состояние отрадное – вера в человечество, стремящееся, несмотря на все закоулки, к чему-нибудь высокому, хорошему, благому. Без этой веры темно жить.
Перейдем к старому Лицею. Нельзя ли тебе у Есакова вдовы отыскать Лицейского моего Трубадура.[380] Я ему отдал при расставании книжонку, исписанную тогда моей рукой. Там должны быть некоторые мелочи, может быть не сохранившиеся в других рукописях. Присланная тобою тетрадка[381] меня навела на эту мысль. – Я читал недавно Гаевского статью о Дельвиге – и тут много теплого воспоминания нашей старины. Ты, может быть, не имеешь времени читать русские журналы, большею частию пустые, но «Современник» иногда пробегай. Этот Гаевский должен быть из наших потомков. – Тоже рылся в наших архивах. – Спасибо ему!
Прочти Григоровича Рыбаки. Новая школа русского быта. Очень удачно! – Нередко мороз по коже, как при хорошей музыке.[382]
Спасибо тебе, что иногда забегаешь к моим добрым сестрам в Царском Селе. Мне недавно писала Annette, что ты был у них, порадовал своим появлением Модест, их сосед; может быть, с ним сблизятся семейным образом. Catherine моя – большая нелюдимка, и потеря доброго мужа еще более ее отуманила. Ты, верно, вблизи это видишь лучше, нежели я отсюда. Хочу только, чтоб ты знал, что все они добры и чересчур добры ко мне, далекому. Во всяком случае, им отрада видеть тебя – в этом ты не должен сомневаться; но я также уверен, что тебе нельзя располагать всегда своим временем, – оно принадлежит службе и занятиям сложным.
Вероятно, тебя видел Иван Федорович Иваницкий, медик, путешествовавший на судах Американской компании. Он тебя знает и обещал мне, при недавнем свидании здесь, передать тебе мой привет. Всеми способами стараюсь тебя отыскивать, только извини, что сам не являюсь. Нет прогонов. Подождем железную дорогу. Когда она дойдет [до] Ялуторовска, то, вероятно, я по ней поеду. Аннушка тебя целует.
Не знаю, успею ли с этим случаем написать и Егору Антоновичу и благодарить его за in folio,[383] адресованное его благородию Ив. Ив. Пущину. Он не признает приговора Верховного уголовного суда. – На всякий случай обними директора и директоршу, пока я сам ему не откликнусь. У нас депеши не дипломатические – можно иногда и помедлить.
Жар тропический. Я с ним плохо лажу; оттого, может быть, и не успею исписать столько листков, сколько хотелось бы.
Верный твой И. П.
Многое мне напомнила допотопная тетрадка. Как живо я перенесся в былое – как будто и не прошло стольких лет. – Проси Бориса, чтоб он не хворал. А что поделывает Константин? Не тот, который управляет министерством вашим, а который с гордым пламенем во взоре. – Читая твою тетрадь, я вперед говорил на память во многих местах. Жив Чурилка! За все благодарение богу!
P. S. С лишком год выписываю от Annette Памятную Книжку Лицея (1852–1853); верно, там есть выходки на мой и Вильгельма счет, и она церемонится прислать. Пожалуйста, если она не решается прислать ее, пришли ты на имя Балакшина. Мне непременно хочется иметь этот документ.[384]
139. М. И. Муравьеву-Апостолу[385]
Ялуторовск, 10 декабря 1853 г.
…Тут любопытная статья о столиках.[386] Вероятно, мы с вами не будем задавать вопросов черту, хоть он и четко пишет на всех языках… Гомеопату покажите письмо из Марьина…[387]
140. M. И. Муравьеву-Апостолу[388]
[Ялуторовск], 18 декабря 1853 г.
…Победы наши, кажется, не так славны, как об этом пишут.[389] Об этом будем говорить при свидании.
Пишущие столы меня нисколько не интересуют, потому что с чертом никогда не был в переписке, да и не намерен ее начинать. Признаюсь, ровно тут ничего не понимаю. Пусть забавляются этим те, которых занимает такая забава. Не знаю, что бы сказал, если б увидел это на самом деле, а покамест и не думаю об столе с карандашом. Как угадать все модные прихоти человечества?…
141. М. И. Муравьеву-Апостолу[390]
[Ялуторовск], 26 декабря [1853 г.].
…Разумеется, вздор, что черт говорит в столе, но зачем же это пускать в ход на слабые умы, которые с столами сами заговорят вздор…
142. М. И. Муравьеву-Апостолу[391]
5 генваря 1854 г., Ялуторовск.
…Сию минуту получил письмо Давыдова от 20 декабря. Грустно мне было читать в этом письме, что он меня извещает о возвращении Александра[392] и желает, чтоб это известие застало его выздоровевшим. К ним пишет Нонушка… С первой почтой буду отвечать в Красноярск[393] – надобно будет некрологствовать. Я никогда не спешу с такими вестями. Чем позже приходят, тем лучше. Тут нечего спешить…
143. Г. С. Батенькову
14 января 1854 г., Ялуторовск.
Пора обнять вас, почтенный Гаврило Степанович, в первый раз в нынешнем году и пожелать вместо всех обыкновенных при этом случае желаний продолжения старого терпения и бодрости: этот запас не лишний для нас, зауральских обитателей без права гражданства в Сибири. Пишу к вам с малолетним Колошиным, сыном моего доброго товарища в Москве. Сережа, который теперь полный Сергей Павлович, как вы видите, при мне был на руках у кормилицы.
Скоро опять к вам будет другой малолетний, Евгений Якушкин, – он тоже привезет грамотку, которую на днях пошлю ему в Тобольск, где он теперь ревизует межевую часть. Может быть, по времени и отца его увидите.
Неленька благополучно родила сына Сергея. Душевно рад, что эта тяжесть с нее спала.
Омское дело все в застое. По крайней мере ничего не знаю.[394]
144. Ф. Ф. Матюшкину
26 марта [1]854 г., [Ялуторовск].
Ты имеешь право думать, любезный друг Матюшкин, что я командирован куда-нибудь по восточному вопросу, откуда нет возможности подать голоса. 20 сентября Таскин привез мне добрые твои листки от 1 и 26 августа, и я до сих пор не откликнулся тебе, между [тем] как очень часто в продолжение этих месяцев мысленно был с тобой и с добрыми нашими друзьями. Как это делается, право не знаю. Нельзя сказать, чтоб я был ленив, нельзя сказать, чтоб я был обременен делами, а результат обличает и в том и другом. – Прости меня – это время как-то было мне неловко; ты, впрочем, слышал обо мне – я постоянно отправляю домой очередные казенные письма, которые доказывают, что жив Чурилка.
