Между тем пришел Басаргин, которого успели позвать, когда Ивашев послал за лекарем. Он, видя эту картину, спрашивает, ничего не понимая: «Ивашев, что с тобой?» Ответу нет. Глядит – вся левая сторона головы и грудь покрыты синими, багровыми пятнами. Карл плачет. Весь дом на ногах. Марья Петровна совсем синяя стоит над телом – так ее застает Прасковья Егоровна, прибежавшая с мужем. Увели старуху в ее комнату. Наверху покойник, внизу сонные дети и плачущая старуха пред образом на коленях. Все это было между девятью и десятью часами. Приезжают городничий, лекарь, городовой и стряпчий. Сначала хотят вскрывать тело, но Басаргин говорит, что никак этого не позволит. Достаточно наружных признаков, показывающих апоплексический удар. Полиция уходит. Всю ночь тревога в доме. Не нужно этого описывать, вы можете себе представить, что тут происходит.
Утром Машеньку с Петей переводят к Басаргину: он с женой переезжает сюда. Пишет в Тобольск, чтоб я скорее приехал; пишет к родным Ивашева через одного их приятеля, который должен их приготовить к этой ужасной вести. Одним словом, 30 декабря вместо поминок Камиллы Петровны в тот самый час, как она скончалась, хоронят Ивашева, который сам для себя заказал обедню.[182]
Теперь вы спросите, что же делается у нас? Грустная печать на всем, но я нашел все гораздо лучше, нежели ожидал, теперь спокойнее, нежели был, когда услышал среди вас о том, что здесь случилось.[183] Дети необыкновенно ко мне привязаны: с Машенькой всякое утро занимаюсь, Петя и Верочка беспрестанно со мной. Верочка уверяет, что меня узнала. По крайней мере бросилась ко мне, когда я вошел, и они все мне приготовили пирожки и ждали с часу на час. С Марьей Петровной поплакали. Она спокойнее несколько, здоровье ее хорошо. Я поселился возле них, чтоб быть ближе. Верх пуст. Дай бог, чтоб все шло, как теперь, пока не придет позволение сиротам возвратиться к родным: не могу думать, чтоб в этом отказали.
С Завьяловым писал Фонвизиным, Бобрищеву-Пушкину и Черепанову по известному вам делу.
Останься я день в Тобольске, мы с вами бы не увиделись. Почта туда должна была прийти на другой день моего выезда. Не стану говорить вам, как свидание мое с вами и добрым Матвеем Ивановичем освежило мою душу, вы оба в этом уверены без объяснений. У вас я забыл рубашку, значит скоро опять увидимся. Пока дети здесь, я не тронусь, а потом не ручаюсь, чтоб остался в Туринске.
С нынешней почтой пишем в Екатеринбург, чтоб к памятнику прибавили другую надпись. Зимним путем он будет перевезен – весной поставим и памятник по рисунку самого Ивашева. Не часто бывают такие случаи в жизни.
Скоро будет отсюда случай к вам, я к тому времени приготовлю все, что мне поручали в Ялуторовске. С почтой невозможно отправить заветных рукописей. По-моему бы и можно, но вы будете называть меня неосторожным человеком, и я не хочу в мои преклонные лета заслужить такого мнения.
Басаргин в восторге, что я приехал. Вчера он пере» брался домой, но всякий день бывает.
Я сделал визиты тем, которые у меня были. Теперь примусь за переписку Паскаля (половина у Бобрищева-Пушкина). Много еще надобно кой-куда написать.
Сейчас отправляемся в церковь – уже 21 день новой могиле.
Прощайте, добрый друг. Крепко обнимите за меня Матвея Ивановича, поцелуйте руку Марье Константиновне, приласкайте деток, если они меня помнят еще. Евгения поцелуйте, когда он приедет к вам утром, – я его рожищу никак не забуду. Пожалуйста, уведомляйте меня о магнетизме, об Оленьке (honni soit qui mal y pense[184]). Не прощаю себе, что я ее не видал, – не знаю, какое-то чувство меня остановило просить вас об этом. Красавице вашей хозяйке и благодарения и приветствия. Я ее жду к себе в Ирбитскую ярмарку.
Почтенному отцу Степану скажите все, что можете лучшего от меня. Встреча таких людей, как он, во всех отношениях приятна и утешительна. Не давайте ему хворать.
Разбирайте, как знаете, мои клетки.[185] Отыщите в них только то чувство, которое без выражения существует, – больше ничего не желает верный вам П.
Все наши посылают вам дружеские поклоны. Не перечитываю письма; дополните смысл, где его не будет доставать.
51. Е. П. Оболенскому
№ 14. 17 генваря 1841 г., Туринск.
Опять из Туринска приветствую тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27 декабря вечером и похоронен в тот самый день, когда в прошлом году на наших руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске это известие меня не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться скорее, пришло два дни после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня эта печальная истина – я тотчас в сани и сюда…
Ты невольно спрашиваешь, что будет с этими малютками? Не могу думать, чтобы их с бабушкой не отдали родным, и надеюсь, что это позволение не замедлит прийти. Кажется, дело просто, и не нужно никаких доказательств, чтобы понять его в настоящем смысле. Не умею тебе сказать, как мне трудно говорить всем об этом печальном происшествии…
У меня здесь часть Паскаля, доставшаяся на мою долю переписать, – рукописи с нашими помарками никто, кроме нас, не поймет.
Прощай, любезный Евгений, – это письмо несколько замедлит, из Туринска дорога дальше, но к тебе всегда одинаково близок твой друг И. Пущин.
Нарышкин, говорят, произведен из унтер-офицеров в юнкера. Это какое-то новое постановление для разжалованных – я его не понимаю, а потому не сужу.
52. Н. Д. Фонвизиной[186]
27 февраля [1] 141 г. Туринск.
…Примите это произведение, как оно есть, и ожидайте скоро ящики, которые будут лучше сделаны. Тут не будет препятствия со стороны духовенства, которого влияния я не в силах уничтожить.[187]
В воскресенье меня в два часа утра приятным образом разбудил Гаюс, мой племянник… Главное приятное известие, что матушка здорова, то есть в том хорошем положении, которого мы лучше желать не смеем… Батюшка посылает мне золотые часы с репетицией и двумя новомодными золотыми цепочками, какую-то пару платья в 350 р. и какой-то знаменитый архалук – денег нет! Это точно странно. Annette говорит, что деньги пришлют и что я должен уважить страсть нашего старика к часам, которых у меня теперь трое. Со временем, вероятно, будет мильон, и я буду заводить репетиции, когда придут за деньгами… Знаю, что все глупые денежные дела устроятся, но хотелось бы, чтоб скорее это кончилось… Хорошо бы, если бы Бобрищев-Пушкин прислал скорее Паскаля, – я уже две недели, как отправил ему мой пай. Только мне кажется, что он запоздал своей работой…
53. Н. Д. Фонвизиной[188]
[Туринск], 11 марта 1841 г.
…В чувствах моих не стану также вас уверять: если вы до сих пор сомневаетесь в заветной моей дружбе, то никогда не надеюсь вас в ней уверить…
Странно, что С. Г. говорит о Каролине Карловне: «К. К. неожиданно нагрянула, пробыла несколько часов в Урике и теперь временно в Иркутске sans feu, ni lieu pour le moment».[189] Не понимаю, каким образом тетка так была принята, хоть она и не ожидала отверзтых объятий, как сама говорила в Ялуторовске…
Марья Петровна благодарит вас за письмо. Старушка, ровесница Louis Philippe, очень довольна, что работа ее вам понравилась, и ей несколько приятно, что в Тобольске умеют ценить наши изделия. Мы необыкновенно ладно живем. Она ко мне привыкла и я к ней. Дети и няньки со мной в дружбе. К счастию, между последними нет красавиц – иначе беда бы моему трепещущему сердцу, которое под холодною моею наружностию имеет свой голос…
