Большевики, которым под угрозой изгнания из Советов запретили выступать против «общей линии» ЦИК, на совещание не поехали, в отместку решив снова продемонстрировать силу. В знак протеста на день открытия совещания они назначили забастовку — и провели её, несмотря на то, что большинство московского Совета выступило против. 12 августа не работали заводы, не ходили трамваи, улицы столицы были темны по причине стачки газовщиков, закрылись кафе и рестораны, не работали даже буфеты Большого театра, где проходило совещание. Впервые большевики открыто противопоставили себя всем политическим силам одновременно — и очень неплохо выглядели в этом противостоянии.

В общем, все вдохновились. Керенский вернулся в столицу, уверенный, что Россия — за него, большевики, ободренные успехом, продолжали еще старательней заниматься тем же, чем и обычно, а Корнилов принялся подтягивать фронтовые части к Петрограду.

Основные надежды он возлагал на 1-ю Донскую казачью и Уссурийскую конную дивизии из корпуса генерала Крымова, а также на Дикую дивизию, сформированную из представителей малых кавказских народов. При необходимости можно было задействовать и другие казачьи и ударные части, расположенные в Прибалтике.

…19 августа последовала очередная «победа» в духе генерала Корнилова — русские войска оставили Ригу. Причем генерал особо не скрывал, что Рига была сдана по его приказанию. Официальная «отмазка» — мол, он «предпочел потерю территории потере армии», все это следствие развала и хаоса и надо наводить порядок.

Однако сдача этого города имела не только психологический эффект. Взятие Риги открывало немцам дорогу на Петроград и давало в руки «правым» еще один козырь — теперь, в крайнем случае, можно будет шантажировать власти германским наступлением, а в самом крайнем — и сдать немцам мятежный город. Столицу можно перенести и в Москву, а здесь пусть наводит порядок Вильгельм. А пока что Корнилов под предлогом защиты Петрограда от немцев подтягивал войска, а также потребовал, чтобы ему подчинили Петроградский военный округ. И снова начались долгие утомительные переговоры с правительством…

Одновременно, навстречу корниловскому наступлению, в Петрограде шла тайная подготовка военного переворота. Причем планы этого переворота были интереснейшими и заставляли по-новому взглянуть на события полуторамесячной давности, странную выстроенность которых по датам отмечал на съезде Сталин.

Во второй половине августа с фронта в Ставку были вызваны около трех тысяч надежных офицеров, якобы для ознакомления с новыми образцами оружия. Однако в Могилеве им поставили другую задачу: объявив, что в Петрограде ожидается выступление большевиков, выдали деньги и отправили в столицу

Близилась торжественная дата — 27 августа, полугодовщина со дня Февральской революции. Естественно, в честь этого события в Петрограде должны были пройти многочисленные митинги, которые, в общем-то, вполне могут перейти в такие же беспорядки, какие имели место в начале июля — ведь правда же, могут? А эти беспорядки послужат отличным поводом, чтобы ввести военное положение и привести в чувство мятежную столицу. Ещё 11 августа Корнилов говорил начальнику своего штаба генералу Лукомскому: «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».

Проблема состояла в том, что выступать большевики не собирались — зачем? Время работало на них, да и Ленин сидел в Финляндии, под защитой красных моряков Гельсингфорса — так что беспорядки в августе нужны были РСДРП(б) меньше всего. А значит, для успеха путча «народным волнениям» следовало поспособствовать, чтобы поставить большевиков в то же положение, в каком они оказались в июле. По задумкам, накануне праздника пресса должна была начать нагнетать напряженность, а по заводам в массовом порядке отправиться провокаторы поднимать рабочих.

Разглядывая августовский сценарий в подробностях, поневоле задумаешься — а так ли стихийны были июльские события, как это принято думать? Или прав был опытнейший конспиратор Сталин, заподозрив в них провокацию, частью которой стал провал наступления на фронте — как частью корниловской провокации являлась сдача Риги? Кто были люди, побудившие пулемётчиков выйти на улицу — соседи-анархисты, свои комитетчики или же незнакомые ораторы в плохо сидящих солдатских шинелях? Ничего удивительного, если верно последнее — свой «почерк» имеют не только преступники, но и политики. В июле усмирение не состоялось по причине бессилия правительства и предательской роли социалистов. На сей раз участие как тех, так и других не планировалось — новый диктатор собирался опираться только на штыки.

24 августа генерал Крымов получил распоряжение двигаться на столицу, как только придет сообщение о выступлении большевиков. В назначенное время на заводах появились какие-то люди, одетые в военные шинели, и стали старательно подстрекать рабочих к бунту. В общем, всё шло по плану. Не по плану действовали только большевики, которые хорошо усвоили июльские уроки и успели поработать над дисциплиной. Рабочие не пошли за провокаторами, их игнорировали, выгоняли с митингов, а после 27 августа стали и бить.

26 августа на улицах появились листовки, озаглавленные «Русский герой Корнилов». Впоследствии Керенский сообщал, что листовки эти были отпечатаны на деньги английской военной миссии и доставлены в Москву из английского посольства в вагоне британского военного атташе генерала Нокса.

Стрелка весов застыла в равновесии: кто кого? И тут генерал Корнилов сделал ошибку, которая стала роковой.

Естественно, в качестве спасителя и верховного правителя России Корнилов видел только себя. Но ведь ту же самую роль готовил себе и Керенский! Если бы у генерала хватило ума это учесть — история могла бы пойти по-другому. Однако его подвела демонстративность: туркмены в красных халатах в качестве личной охраны — это, знаете ли, симптоматично…

В конце августа в Могилев, в Ставку приехал бывший обер-прокурор Синода В. Н. Львов — прозондировать почву. Миссия удалась вполне — Корнилов озвучил перед ним свои планы, в которые входила отставка всего правительства, в том числе и министра-председателя. Правда, генерал вроде бы собирался дать ему пост министра юстиции — это Керенскому-то, с его амбициями! Он так долго, ступенька за ступенькой, поднимался на пост председателя правительства — и снова на исходный рубеж?! (А в окружении генерала и вовсе поговаривали, что Александр Федорович нужен ненадолго, как временное знамя, а потом его уберут.) Сведения об этих намерениях Львов и привез в Петроград, вместе с настоятельной просьбой генерала к главе правительства: «в целях его безопасности» как можно скорее прибыть в Ставку.

Как только Керенский узнал об этих планах, вопрос «что делать?» был мгновенно решен. 27 августа он выступил против Корнилова, уже вовсю подтягивавшего воинские части. Выступил, естественно, не с военной силой, которой не имел, а с речами и бумажками. Однако и от бумажек бессильного правительства иной раз бывает толк — Керенский сместил Корнилова с поста верховного главнокомандующего и отправил приказ об этом в войска, чем ввел военных по всему фронту в смущение.

В тот же день министр-председатель объявил Петроград на военном положении — и началась традиционная организационная чехарда. Керенский заявил о намерении учредить Директорию — небольшой чрезвычайный орган управления государством, наподобие ГКО, по поводу чего тут же вспыхнули дебаты между правительством и Советами — и те, и другие оказались при любимом деле. Параллельно 28 августа Советы учредили Комитет народной борьбы с контрреволюцией, который также начал бурно заседать. В общем, ничего особенного — они даже на виселицу шли бы с подобающими случаю речами.

Гораздо любопытней повели себя большевики. После июльских событий они долго обсуждали, стоит ли при необходимости сотрудничать с меньшевиками и эсерами, или в любом случае надо действовать самостоятельно. Во время работы Государственного совещания, когда в Москве предполагалось выступление военных, московские большевики сотрудничали с социалистами во Временном революционном комитете. Узнав об этом, Ленин разразился гневной статьей, где обзывал настроенных на совместную работу с меньшевиками и эсерами сотоварищей дурачками и негодяями и призывал исключать их из партии.