«Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.
Маниковский: Ваше Величество, они и без того наживаются на поставке на 300 %, а бывали случаи, что получали даже более 1000 % барыша.
Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.
Маниковский: Ваше Величество, но это хуже воровства, это открытый грабёж.
Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение».
Преодолевая понятное возмущение, задумаемся о трактовках данного диалога. Его ведь можно интерпретировать по-разному. Например, так: генерал Маниковский царю был нужен. А если бы он продолжал эту линию, его бы в считанные месяцы похоронили или, скажем, сляпали обвинение и отдали под суд. Практика 1990-х годов, которая еще у всех нас на памяти, показывает, как решаются проблемы там, где кто-то мешает кому-то наваривать бабки. А деньги в оборонном бизнесе крутились умопомрачительные.
Да и что можно было сделать, когда в доле состояли не только самые богатые люди государства, но не отставали даже великие князья. Маниковский, если бы не успокоился, получил бы пышные похороны, и еще более пышные похороны получил бы император, только и всего. Нет, чтобы заставить быть патриотами эту кодлу, нужен не царь с бесправными жандармами, а Сталин и НКВД образца 1937 года, имевшие право и возможность кому угодно задать простой вопрос: «Что тебе, родное сердце, дороже — кошелек или жизнь?» И при этом реально расстреливать в порядке назидания. Вот тогда бы сработало — а в 1915 году русский царь мог разве что грибочками отравиться в порядке протеста…
В столице шел форменный пир во время чумы. Троцкий описывает эту обстановочку — может быть, и лишнее дело еще раз рассказывать общеизвестные вещи, но каков слог! Как красочно и как точно — воистину золотое перо!
«Спекуляция всех видов и игра на бирже достигли пароксизма. Громадные состояния возникали из кровавой пены. Недостаток в столице хлеба и топлива не мешал придворному ювелиру Фаберже хвалиться тем, что никогда еще он не делал таких прекрасных дел. Фрейлина Вырубова рассказывает, что ни в один сезон не заказывалось столько дорогих нарядов, как зимой 1915/16 года, и не покупалось столько бриллиантов. Ночные учреждения были переполнены героями тыла, легальными дезертирами и просто почтенными людьми, слишком старыми для фронта, но достаточно молодыми для радостей жизни. Великие князья были не последними из участников пира во время чумы. Никто не боялся израсходовать слишком много. Сверху падал непрерывный золотой дождь. „Общество“ подставляло руки и карманы, аристократические дамы высоко поднимали подолы, все шлепали по кровавой грязи — банкиры, интенданты, промышленники, царские и великокняжеские балерины, православные иерархи, фрейлины, либеральные депутаты, фронтовые и тыловые генералы, радикальные адвокаты, сиятельные ханжи обоего пола, многочисленные племянники и особенно племянницы. Все спешили хватать и жрать, в страхе, что благодатный дождь прекратится, и все с негодованием отвергали позорную идею преждевременного мира»[130].
Ещё бы при таких барышах не считать «союзнический долг» святым, а сепаратный мир — позорным!
* * *
К концу войны снарядов уже хватало — то ли по причине увеличения их производства, то ли потому, что уменьшилось количество пушек. Зато стали трещать финансы. Уже в июле — августе 1916 года оптовые цены на важнейшие продукты выросли: хлеб подорожал на 91 %; сахар — на 48 %; мясо — на 138 %; масло — на 145 %; соль — на 256 %. Розничные цены повысились еще больше. Очень интересное объяснение этого механизма дает Ольденбург:
«Это отчасти объяснялось ростом количества бумажных денег, но в еще большей мере — своего рода забастовкой деревни. Крестьяне — а им принадлежало семь восьмых русского хлеба — все менее охотно продавали свои продукты; из опасения реквизиции они начинали прятать зерно, зарывать его в землю».
Что за бред — цены поднимаются, а крестьяне этим не пользуются. Но дело в том, что поднимались-то оптовые цены, а не закупочные. От дороговизны продуктов богатели не крестьяне, а спекулянты. Сельское хозяйство же тихо умирало. Армия в основном пополнялась за счет деревни, и к 1917 году война забрала около половины трудоспособных мужчин и четверть лошадей. Сбор хлеба к 1916 году сократился на 20 %, и деревня не горела желанием с ним расставаться, так что в конце года пришлось послать на село вооруженные отряды — да-да, продотряды не большевики придумали, они появились осенью 1916 года. Хлеба они, впрочем, так и не добыли.
«Такая „забастовка производителей“, — пишет дальше Ольденбург, — не имела ничего общего с политическими причинами. Она объяснялась тем, что в стране ощущался товарный голод. Крестьяне взамен своих продуктов не могли получить того, что им было нужно. Не хватает тканей, обуви, железных изделий, цена на все эти товары возросла вне всякой соразмерности с ростом цен на сельскохозяйственные продукты.
„За пуд железа давали раньше 1,5 пуда пшеницы, а теперь 6; за пуд пшеницы можно было купить 10 аршин ситца, а теперь 2“, — говорил на продовольственном совещании в Петрограде в конце августа член Киевской управы Григорович-Барский. Цены на железные изделия, например гвозди, выросли в восемь раз»[131].
А как не быть дороговизне, если уровень определяют бешеные цены на военные поставки, и производить недорогую мирную продукцию просто невыгодно? А крестьянам невыгодно отдавать хлеб за постоянно дешевеющие бумажки, на которые и купить-то нечего. Тот же самый механизм мы увидим чуть позже, в 1927 году.
Как и положено, советы, которые давали царю, различались на 180 градусов: от введения карточек до «упаси Господь это делать, иначе продукты вовсе исчезнут с рынка». Все советы были чрезвычайно обоснованными, но толку никакого: чтобы ввести карточное распределение, надо параллельно хотя бы сажать спекулянтов, а на это власти у царя не было. Точно та же история, что и с «всевластием» Сталина в 30-е годы — «съисть-то он съист, да хто ему даст?»
Первая мировая война была несравнимо легче Второй мировой. Основной театр военных действий для Германии находился на западе, оккупированные немцами территории, по сравнению с 1941 годом, невелики, захватчики вели себя на них относительно пристойно. Но Россия и этой войны не выдерживала. Гитлеровский план «Барбаросса» не на пустом месте вырос — фюрер наверняка пользовался данными по Первой мировой войне и представлял себе воюющий Советский Союз как слепок с воюющей Российской империи. На чём и погорел.
Нет, Россия по-прежнему была богатейшей страной мира, с колоссальным потенциалом, какой она являлась и до того, и после того, какой и сейчас является. Рвалось там, где тонко — в области управления. Страну губил бардак. А ведь настоящие беспорядки ещё и не начинались.
