Впрочем, и без того ясно, что Гитлер собрался воевать с СССР — но КОГДА?!
…Вечером 21 июня все уже было ясно. Фактически именно этот день стал для советского правительства первым днем войны. По крайней мере, именно этой датой отмечены решения о преобразовании округов во фронты и первые военные назначения. Когда они были оформлены — это уже не суть. Директива № 1 с новым отсчетом времени тоже была принята 21 июня.
Тем вечером у Сталина в Кремле собралось совещание — точнее, несколько совещаний. По журналу посетителей легко определить их темы. Итак, в 18.27 к Сталину пришел Молотов. Затем, в 19.05, подошли остальные — Берия, Вознесенский, Маленков, нарком обороны Тимошенко, Кузнецов (вероятно, нарком ВМФ), начальник мобилизационно-планового отдела Комитета обороны при Совнаркоме Сафонов и военно-морской атташе в Германии Воронцов (военный атташе Тупиков и посол Деканозов находились в Берлине).
В 20.15 ушли Вознесенский и Сафонов — стало быть, экономическая часть совещания закончилась и можно было приступать к работе по мобилизации промышленности. Тогда же удалились Тимошенко и Кузнецов — впрочем, первый через полчаса вернулся вместе с начальником Генштаба Жуковым. Одновременно пришли Буденный и Мехлис. Началась вторая, военная часть совещания. Военные округа были преобразованы во фронты, Будённый назначен командующим армиями второй линии, Мехлис получил должность начальника политуправления РККА[44], Жукову поручили общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами. Все четверо и Маленков, курировавший армию, покинули сталинский кабинет в 22.20. Куда они отправились — догадаться нетрудно. Естественно, в наркомат обороны, ждать сообщений с западной границы.
Трое остались в сталинском кабинете — слушать четвертого, который, по-видимому, ещё раз до самых мелочей рассказал все, что смог увидеть и разузнать в Берлине. Что они делали потом? В одиннадцать часов кабинет опустел. Молотов вроде бы вспоминает, что они разошлись, и его снова вызвали в Кремль около двух часов. Однако его рассказ о той ночи вообще не согласуется с записями — сталинский соратник то ли забыл ее хронику, то ли подредактировал, чтобы не упоминать строго табуированного в советской верхушке имени третьего человека. Последнее вернее — трудно поверить, что такое можно забыть.
А вот чего Сталин не мог сделать — так это, как «вспоминает» маршал Жуков, лечь спать. Подумайте сами — кто в таких обстоятельствах сможет уснуть? Да и час ночи для него время не позднее, самый разгар работы. Логично предположить, что те, кто до конца оставался в кабинете, отправились к Сталину на квартиру, находившуюся тут же, в Кремле, — обедать. Возможно, там к ним присоединился кто-нибудь ещё — тот же Маленков например, если он успел закончить свои дела, может быть Мехлис, который был еще большим полуночником, чем Сталин. Это уже область чистых предположений. Но, вне всякого сомнения, им мгновенно докладывали все новости.
В 3 часа 10 минут УНКГБ по Львовской области передало по телефону в НКГБ УССР сообщение.
Из телефонограммы УНГБ по Львовской области. 22 июня 1941 г. 3 часа 10 минут.
«Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: фамилия его Дисков Альфред Германович, 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в г. Колъберг (Бавария), где оставил жену, ребенка, мать и отца. Ефрейтор служил в 221-м саперном полку 15-й дивизии. Полк расположен в селе Целенжа, что в 5 км севернее Сокаля. В армию призван из запаса в 1939 г. Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков…
Перед вечером его командир роты лейтенант Шулъц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах…»
Судя по времени, эту телефонограмму принесли Сталину вместе с сообщением о начале войны.
* * *
А что в это время происходило на границе?
Хроника первой военной ночи известна нам по трем источникам: воспоминаниям маршала Баграмяна, служившего в Киевском Особом военном округе, маршала Захарова, который был начальником штаба Одесского военного округа и допросу командующего Западным военным округом генерала армии Павлова. Первый пишет:
«В 0 часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тернополе начал прием телеграммы из Москвы… Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы. До начала фашистского нападения оставалось не более полутора часов. Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, принял который, командование округа могло бы ввести в действие „КОВО-41“ (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15–20 минут. По-видимому, в Москве на это не решились».
Что же творилось в Красной Армии со связью, если на то, чтобы принять и расшифровать такой на самом-то деле небольшой текст, потребовалось два часа? И по какому, интересно, плану (если это не был план прикрытия границы) выдвигались войска после телеграммы Генштаба от 18 июня?
Впрочем, командующий Западным округом генерал Павлов рассказывал следователю армейской контрразведки несколько иное. В час ночи его вызвали по приказу наркома обороны в штаб фронта. Тимошенко спросил по телефону: «Ну, как у вас, спокойно?» Павлов доложил обстановку. Тимошенко сказал: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации — позвоните». Обратите внимание, нарком не дает никаких конкретных указаний по телефону, который может прослушиваться — вся конкретика в зашифрованной директиве.
Затем командующий округом приказал всем командующим армиями прибыть в свои штабы, привести войска в полную боевую готовность и занять все укрепления — стало быть, либо условный сигнал все-таки существовал, либо за это время уже успели получить и расшифровать директиву, и «будьте поспокойнее» Тимошенко относилось именно к ней. В 3.30 — время начала войны — снова позвонил нарком и спросил: что нового? Ничего нового. Первые донесения о боевых действиях получили в Минске примерно в 4 часа 20 минут.
Не факт, что в Белоруссии на самом деле все обстояло так, но Павлов наверняка рассказывает, как все должно было быть. Так что мы имеем и схему той ночи и видим, что все приказы были отданы в срок.
И наконец, маршал Захаров, со скрупулезностью штабного работника, рассказывает интереснейшие мелочи. Вечером 21 июня он находился в Тирасполе…
«Около 22 часов 21 июня по аппарату БОДО меня вызвал на переговоры из Одессы командующий войсками округа. Он спрашивал, смогу ли я расшифровать телеграмму, если получу её из Москвы. Командующему был дан ответ, что я любую шифровку из Москвы расшифровать смогу. Последовал опять вопрос: „Вторично спрашивают, подтвердите свой ответ, можете ли расшифровать шифровку из Москвы?“ Меня крайне удивило повторение запроса. Я ответил: „Вторично докладываю, что любую шифровку из Москвы могу расшифровать“. Последовало указание: „Ожидайте поступления из Москвы шифровки особой важности. Военный совет уполномочивает вас шифровку немедленно расшифровать и отдать соответствующие распоряжения…“.
После получения такого распоряжения мною было немедленно дано указание начальнику шифровального отдела выделить опытного шифровальщика, способного быстро и точно расшифровать телеграмму, как только последует вызов из Москвы к аппарату БОДО и начнется передача. Спустившись в помещение узла связи, я вызвал к аппарату БОДО оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил его, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежурный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение, около 23 часов 21 июня я решил вызвать к аппаратам командиров 14-го, 35-го и 48-го стрелковых корпусов и начальника штаба 2-го кавалерийского корпуса, командир которого генерал П. А. Белов был в то время в очередном отпуске и отдыхал в окружном санатории в Одессе… Всем им были даны следующие указания: 1. Штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов. 2. Частям прикрытия занять свои районы. 3. Установить связь с пограничными частями…»
