— Видишь, даже погонщики верблюдов смеются над тобой! — вздохнул ходжа. — Сам эмир, повелитель правоверных, оценил этого зайца в две тысячи монет. А с той поры я обучил зайца еще многому. Нет, он не продается…

Отказ еще больше распалил судью. Он даже потерял аппетит. Он хотел только одного: во что бы то ни стало иметь такого зайца! Зайца-слугу, который жил у турецкого султана, которого так ценил пресветлый эмир…

Торг шел весь вечер и часть ночи. Насреддин стал колебаться, когда сумма достигла двух с половиной тысяч монет. Судья, усталый и охрипший, продолжал торговаться, и, когда он произнес слово «три», ходжа передал зайца в руки толстяка.

Тут же была написана и заверена собственноручная расписка судьи на три тысячи монет — сумму, которую завтра должен был внести Садык в погашение долга, — и судья собрался идти домой. К груди он крепко прижимал драгоценного ученого зайца.

Уже выходя на улицу, толстяк вдруг сказал:

— С этим зайчиком я даже не поел как следует… А плов наш уже остыл. И шашлык стал жестким. Давайте пойдем есть ко мне, а? Закажем с помощью зайца блюдо и пойдем…

— Ты же живешь рядом, — испугался Икрам, — зачем зря посылать зайца?

— Нет, пусть он послужит новому хозяину, — пропыхтел судья. — Себе я закажу манты[5], а вы что хотите есть?

— Фрукты, — вздохнул ходжа.

— И фрукты для гостей… и орехи…

Судья пошептал зайцу на ухо какие-то слова и отпустил длинноухого. Заяц умчался, как стрела.

Некоторое время — надо же дать хозяйке приготовиться! — гость провел во дворе Икрама, потом все двинулись к дому судьи.

В доме было темно и тихо.

— Странно, — удивился судья.

После долгих стуков отворилась узенькая калитка, и заспанный женский голос принялся отчитывать судью:

— Мало того, что ты бродишь с кем попало по ночам, так ты еще и в дом ведешь каких-то оборванцев! Среди ночи будить всех, поднимать на ноги…

— Я же предупредил, что приду с гостями! — гневно запыхтел судья. — И приказал приготовить угощение! Разве заяц тебе ничего не передавал?

— Какой заяц? — ахнула жена судьи. — Да ты в своем ли уме?

— Как — какой заяц? — Толстяк недоуменно оглядел смиренно стоявших возле калитки Насреддина и Икрама. — Заяц турецкого султана, заяц-афанди, мой слуга!

Еще несколько минут шло препирательство между судьей и его женой, а потом толстяк обрушил свой гнев на ходжу:

— Обманщик! Мошенник! Да я тебя… да я тебя… да ты…

Судья кричал так долго и так истошно, что на улицу выбежали все жители ближайших домов. Судья рассказал о проделке Насреддина и воззвал к народу, как к свидетелям мошенничества.

— Не волнуйся, не волнуйся напрасно, — успокаивающе сказал Насреддин. — Заяц действительно очень мудр и учен. И он не виноват в том, что ты его потерял.

— Значит, я во всем виноват? — заорал судья-

— Опять ты зря горячишься, — усмехнулся ходжа. — Что ты сказал зайцу, когда посылал его с поручением?

— Как — что? Я сказал, чтобы он передал весть о приходе гостей, об угощении.

— А больше ты ему ничего не говорил?

— Нет… Больше ни слова.

— И ты хочешь, чтобы заяц нашел твой дом, когда ты ему даже не объяснил, где ты живешь? — торжествующе закончил Насреддин. — Какой ты наивный человек, о справедливейший из справедливых!.. Кто же виноват, правоверные? Заяц, я или наш судья?

Так судья самолично заплатил за Садыка. Ведь те три тысячи монет, в которые обошелся судье заяц-афанди, пошли целиком на уплату долгов чеканщика!

Судья был настолько потрясен этим происшествием, что с горя напился допьяна.

По мусульманским законам, пить вино запрещалось. Тот мусульманин, который был бы обнаружен пьяным, становился позором кишлака или города. Особенно опасно это было для судьи: как может судить человек, который сам не придерживается законов аллаха?!

Но случилось то, что случилось: забыв об осторожности, судья влил в себя столько вина, что не мог дойти до дому и свалился возле дома Икрама.

И случилось то, чего он больше всего боялся в трезвом виде: его увидел Насреддин.

Дело было ночью. Ходжа, Икрам и Садык шагали домой. При виде пьяного судьи у Насреддина родился замечательный план.

— Теперь, друзья, мы избавимся от этой толстой свиньи! — сказал ходжа. — Разбудите, только тихонько, еще нескольких жителей.

И когда вокруг пьяного собралось человек десять, ходжа размотал чалму судьи и на ней написал:

«В ночь на таксе-то число мы (тут следовали имена очевидцев) нашли возле дома Икрама уважаемого нашего судью, душа которого была в объятиях шайтана. Судья выпил столько, что не мог ни стоять, ни сидеть, ни говорить, ни смотреть, ни слышать. Он мог только лежать и храпеть». Далее шли подписи свидетелей.

Потом чалма была замотана так же аккуратно, как перед этим размотана. Ходжа снял с судьи роскошный халат и дорогой пояс. Затем все разошлись, а судья остался храпеть на улице.

Утром по городу слышались крики глашатаев:

— Наш справедливейший судья был сегодня ночью ограблен неизвестными разбойниками! Всякому, кто поможет разыскать разбойников-грабителей, судья даст награду! Украдены халат и пояс! Каждый, кто увидит халат судьи и его пояс, немедленно тащите этого человека на суд! Кто бы он ни был!

Насреддин надел халат судьи, повязался поясом судьи и вышел на улицу.

— Идите в суд, — сказал он друзьям. — Приводите с собой как можно больше народа! Пусть все узнают, каков судья!

Насреддин не сделал по улице и десятка шагов, как стражники подхватили его и потащили в суд.

Увидев ходжу в своем халате, судья прямо-таки затрепетал в предвкушении удовольствия.

— Теперь-то я расправлюсь с тобой! — радостно прокряхтел он. — О, я упеку тебя в такую тюрьму, откуда никто еще не возвращался!

Судья решил судить Надреддина не в доме, а на улице. Базар и караван-сарай, чайханы и мечеть — все опустело: каждый хотел посмотреть, как будут судить Насреддина.

Судья рассказал, что ночью на него было совершено нападение, как с него неизвестные сняли халат, пояс, оставили только вот эту (тут толстяк показал на свой головной убор) чалму.

— Значит, ты признаешь, что этот халат твой? — сказал Насреддин.

— О аллах! — возмутился толстяк. — И этот вор, этот мошенник еще сомневается! Отогни полу… вот так… Что ты там видишь?

На поле халата было вышито шелком имя толстого судьи.

— Кто еще, правоверные, сомневается в том, что халат не мой? — спросил судья. — Никто? Итак, вор Насреддин, отвечай: как ты совершил кражу?

— Вот как было дело, правоверные, — обращаясь к народу, отвечал ходжа. — Несмотря на то, что священная книга наша коран запрещает употребление вина, кое-кто пытается нарушить эту заповедь…

Только тут понял толстый судья, в какую западню он попал.

— Правоверные! — истошно закричал он. — Я вижу теперь — это не мой халат! Я обознался.

Но народ зашумел так грозно, что толстяк испуганно прикусил язык.

Теперь уже Насреддин превратился в судью. Он подробно рассказал, как презренный пьяница лежал посреди улицы.

— Врет он! — снова завизжал судья. — Он ограбил меня, а теперь пытается оболгать меня! Я в рот ни капли не беру — спросите у кого хотите! Вот хотя бы у Абдурахмана!.. Абдурахманчик, подтверди…

Но Длинный Нос, только что радовавшийся предстоящей погибели Насреддина, сразу понял, что игра проиграна, и метнулся прочь. Когда судья назвал его имя, он уже работал локтями и боками в конце улицы, пробиваясь через толпу.

— Хорошо, — вдруг согласился Насреддин. — Судья говорит, что его ограбили и оставили ему только чалму. Так я понял тебя?

— Да, грабители оставили мне только ее, — подтвердил толстяк.

— Ну, так твоя чалма будет свидетелем против тебя, — заявил ходжа.

И он снял с обалдевшего судьи чалму, размотал ее и показал надпись, сделанную на ней в эту ночь.

— Свидетели, которые тут перечислены, — объявил Насреддин, — выходите!