Ему придется найти лучший тайник. Тщательно избегая смотреть на артефакт, Блэкберн осторожно снял шелковую завесу и поместил предмет в центр комнаты. С ритуальным почтением выставил на большой серебряный поднос тридцать шесть масляных свечей и положил перед объектом, чтобы лучше его осветить. По-прежнему отводя глаза, поместил несколько ароматических палочек для воскурения фимиама в две искусно гравированные золотые кадильницы по обеим сторонам предмета.

Масляные свечи замерцали, наполняя комнату пляшущим золотистым светом. Блэкберн выложил перед свечами стеганый шелковый коврик и уселся на него в позе лотоса. Закрыв глаза, Скотт принялся монотонно бубнить нараспев. Это был странный, низкий, гудящий речитатив, который внимательный слушатель воспринял бы как последовательность одних и тех же странных звуков, следующих друг за другом, без начала и конца. Теплый, животный запах масляных свечей наполнял воздух, и временами монотонность пения исчезала, воспроизводя тибетский сигит[39], — им так славились монахи, у которых он проходил обучение.

После получаса ритуальных песнопений три недруга ушли, покорились. Сознание Блэкберна, освобожденное от ненависти и вожделения, стало готово к восприятию. Он резко открыл глаза — очень широко — и уставился на озаренный пламенем свечей предмет.

Казалось, последовал удар током. Мускулы напряглись, вздулись жилы на шее, запульсировала кровь в сонной артерии. Но голос при этом ни на секунду не дрогнул и песнопение не прервалось. Напротив, оно ускорилось и перешло в более высокие регистры, достигая таких силы и напряженности, которые не имели ничего общего с нормальными тонами человеческого голоса.

Блэкберн все смотрел, смотрел и смотрел перед собой. Странный, причудливый дым начал точиться и наполнять комнату — тошнотворный, низменный, землистый запах, похожий на вонь гниющих поганок. Воздух словно сгустился, наполняясь этим дымом, который стягивался водно место, примерно в четырех футах перед Скоттом, уплотняясь, точно вязкий, густой крем, сбиваясь в нечто почти твердое. А затем…

Оно задвигалось.

В этом путешествии столь многое происходило впервые, думала Бетти Джондроу, жительница Парадайс-Хиллз, штат Аризона. Она сидела в золоченом фойе театра «Белгравия», нетерпеливо сжимая в руке программку. Вчера они с сестрой-близнецом Виллой сходили в салон «Седона Сан-спа» и сделали себе парные татуировки на ягодицах: Бетти — бабочку, Вилла — шмеля. На Риджент-стрит, одной из первоклассных и фешенебельных торговых аркад на судне, обе купили себе ножные браслеты с настоящими бриллиантами и теперь надевали их каждый вечер. Кто бы мог поверить, размышляла Бетти, что они с сестрой в обшей сложности выносили и родили восемь детей по девять фунтов каждый и могли похвастаться одиннадцатью здоровыми внуками? Слава Богу, они никогда не позволяли себе заплыть жиром, как многие из бывших одноклассниц. Бетти очень гордилась тем, что в шестьдесят три года ей по-прежнему было впору выпускное платье — этот эксперимент она с религиозным благоговением проделывала каждый раз в годовщину выпуска.

Джондроу огляделась и посмотрела на часы. Почти час ночи. Где там Виллу черти носят? Пошла купить батарейки для фотоаппарата и пропала. Уже с полчаса назад; может, даже больше.

Ведь именно Вилла так страстно мечтала встретиться с кинозвездой Брэддоком Уайли. Одной из изюминок, одним из гвоздей программы круиза, на которую они клюнули, было обещание премьеры фильма-ужастика с участием Уайли. Предполагалось, что премьерный показ начнется в десять часов, но Брэддок Уайли, во всяком случае, такой шел слух, страдал от морской болезни — ведь море изрядно штормило.

Бетти вновь обежала глазами толпу, но по-прежнему не обнаружила Виллы. Что ж, если сестра не поторопится, то Бетти придется встречать Уайли за двоих. Она достала из сумочки зеркальце, прикоснулась носовым платком к уголкам губ, захлопнула и сунула обратно в сумку.

Внезапное возбуждение в группе собравшихся подсказало ей, что ожидание было не напрасным. Вот и Брэддок Уайли собственной персоной — весь из себя удалой и франтоватый, в темно-синем блейзере, эскотском галстуке, с широкими, как у шарфа, концами, и кремовых брюках. Большими шагами киноартист стремительно приближался к фойе, в окружении нескольких морских офицеров, совершенно непохожий на больного.

Завидев группу восторженных поклонниц, он ослепительно улыбнулся и двинулся к ним.

— Добрый вечер, леди! — воскликнул Брэддок и сразу же потянулся в карман блейзера за ручкой, в то время как женщины, хихикая и краснея, протягивали ему программки.

Уайли пробирался сквозь рой обожательниц, непринужденно перекидываясь словом с каждой, подписывая программки и позируя для снимков. В жизни он оказался даже красивее, чем на экране. Бетти приотстала, надеясь, что сестра все-таки появится в последнюю минуту, но потом вдруг прямо перед ней оказался Уайли.

— Крайняя, но не последняя, — подмигнул он, беря Бетти за руку и чуть задерживая в сердечном пожатии. — Мне говорили, что на борту будет несколько красивейших женщин. Я не верил — до нынешнего момента.

— Будет вам, мистер Уайли, — с задорной улыбкой ответила Джондроу. — Вы шутите. У меня шестеро внуков.

Его глаза изумленно расширились.

— Шестеро внуков? Кто бы мог подумать? — И звезда Голливуда снова подмигнул.

Бетти не нашлась что ответить. Покраснев до корней волос, она вдруг вновь почувствовала себя краснеющей невинной смущенной школьницей, какой была полвека назад, когда пожимала руку капитану футбольной команды.

— Позвольте подписать вам это. — Уайли осторожно взял из ее руки программку. Поставив на ней росчерк, он двинулся дальше, чтобы напоследок помахать фанаткам.

Бетти поднесла к глазам программку и увидела, что там написано: «Моей любимой, самой соблазнительной из бабушек — любовь и французский поцелуй. Брэд Уайли».

Джондроу держала программку дрожащими руками. Это станет одним из величайших моментов ее жизни. Что-то будет с Виллой, когда она увидит это!

Уайли ушел, и театральное фойе начало заполняться разодетыми киноманами. Бетти начала приходить в себя; пожалуй, будет лучше занять два хороших места, да побыстрее. Может, Вилла и пропустила Брэддока, но еще вполне успевала на сам показ.

«Самая соблазнительная из бабушек» показала оба билета капельдинеру, прошла в зал и отыскала превосходное место, прямо по центру, а потом зарезервировала и соседнее кресло, поставив на него сумочку. Театр «Белгравия» впечатлял. Он занимал значительную часть сразу нескольких палуб, со второй по пятую. Интерьер в благородных темных тонах со вкусом отделали синим и янтарным неоном. Дорогой плюш, удобные сиденья, широкая сцена, глубокий балкон. Вскоре, несмотря на большую вместимость зала и поздний час, театр оказался полон. Через несколько секунд огни погасли и Брэддок Уайли появился еще раз — теперь уже на сцене перед занавесом, сверкая улыбкой в лучах прожекторов. Он сказал несколько слов о фильме, поведал пару-тройку забавных историй о кинопроизводстве, поблагодарил многочисленных продюсеров, актеров, режиссера и мастера по спецэффектам, послал публике воздушный поцелуй и удалился. Зал взорвался аплодисментами, на занавесе появился логотип студии «XX век Фокс», и по этому сигналу занавес раздвинулся.

Публика ахнула. Бетти Джондроу испуганно поднесла руку ко рту. Там, прямо перед экраном, в лучах кинопроектора висел блестящий образчик режиссерского мастерства — поразительно реалистичный муляж мертвой женщины, истекающей кровью. По залу прокатилось взволнованное перешептывание. Этот неожиданный сценарный ход, очевидно, специально предусмотрели, чтобы поострее приправить премьеру. Кукла сначала была нарочно скрыта занавесом, чтобы потрясти аудиторию. Она выглядела поразительно правдоподобно — пожалуй, даже чересчур.

Появилось и заглавие фильма — «Вивисектор». Буквы фантастически причудливо проецировались прямо на тело манекена, проходя по середине груди, которая и впрямь выглядела как результат недоделанной операции. Из зала послышались сдавленные возгласы восхищения этим остроумным, хотя и несколько натуралистичным решением.