— От церкви не убежишь, — заметил синьор Ферреро. — Она в душах людей.

С набитым ртом и хлебными крошками на губах я вежливо кивнул. Мне казалось, что мы уже довольно наговорились о церкви. Меня больше волновали новые доверительные отношения, установившиеся между мной и наставником.

— Спасибо, что поверили в меня и рассказали о гностических Евангелиях. Я польщен.

— И что ты понял?

— Что Евангелия обладают большой силой и их необходимо сохранить.

— А еще?

— Что Бог внутри меня.

— Bene. — Старший повар откусил хлеб и задумчиво прожевал. Его кадык при этом подскакивал вверх и вниз. Наконец он снова заговорил: — То, что я тебе сказал, — спорно и рассуждать об этом небезопасно. Так что держи рот на замке. Ясно?

— Да, маэстро.

— Ты можешь отказаться учиться, если пожелаешь, и я тебе больше ничего не скажу.

Отказаться узнать больше? Ну уж нет! Как можно осторожнее я спросил:

— Маэстро, книга у вас?

Старший повар скривил губы, словно я задал ему трудный философский вопрос.

— Все не так просто.

— Нет?

Он откусил от горбушки и медленно прожевал.

— Скажем так, я вместе с другими обладаю некими сведениями.

— Вам может грозить опасность.

— Это зависит…

— От кого?

— Допустим, от тебя.

— Тогда все в порядке. Здесь вам нечего беспокоиться. Я вас никогда не предам.

— Надеюсь. — Синьор Ферреро положил руку мне на плечо и тихонько сжал. — Ты моя надежда, Лучано.

Я вспомнил о его дочерях. Елена была гордостью отца, двойняшками он восторгался, Наталье не мог нарадоваться. Но его надеждой стал я. Словно сын.

— Маэстро, — проговорил я. — Это для меня большая честь.

— Прекрасно. Так и должно быть. — Он протянул мне яблоко и спросил: — Ты знаешь историю об Адаме и Еве?

— О первых людях? — Я взял яблоко и вытер о рукав.

Старший повар кивнул.

— Она повествует о создании Евы из ребра Адама.

Странная выдумка. Она бы не понравилась ни одной из моих знакомых. Яблоко звонко хрустнуло под моими зубами. Синьор Ферреро откусил от своего и залюбовался белой мякотью.

— Историю об Адаме и Еве нельзя воспринимать буквально.

— Нет? — Я продолжал с наслаждением чавкать.

— Нет. — Наставник наблюдал, как я ем. — Она иносказание, как и все притчи Иисуса.

Я трудился над яблоком и думал: «Старший повар умеет выбирать фрукты, уж это точно».

— Ребра располагаются вот здесь, над сердцем, — легонько похлопал он себя по левой части груди. — В некоторых трудах, которые мне приходилось читать, утверждается, что рождение Евы из области сердца Адама означает духовное пробуждение. И это духовное пробуждение является началом человечества.

— Вот эта история лучше. — Я дошел до сердцевины и по давней привычке начал в нее вгрызаться.

— Согласен, лучше, — кивнул синьор Ферреро. — Но люди вольны пользоваться своей духовностью или нет. Вот почему за историей об Адаме и Еве следует история о дереве — древе познания.

Я проглотил огрызок вместе с косточками.

— Адам не хотел вкушать с древа, но Ева, его духовная сторона, убедила отведать плод познания. Понимаешь? Познания, Лучано. Так они пробудились от мрака и стали полноценными людьми. — Он посмотрел, как я вытираю яблочный сок с губ тыльной стороной ладони, и добавил: — Кстати плод, который они съели, был яблоком.

— Яблоком? — Моя рука застыла у рта. На коленях остались хлебные крошки, но яблоко исчезло без следа. Я чувствовал его тяжесть в желудке, оно уже стало частью меня. Если бы я задался вопросом, насколько голод к познанию всего на свете свяжет нас со старшим поваром, то в этот момент понял бы ответ. Я съел яблоко, и обратной дороги не существовало.

В ту ночь, когда все уснули, я пробрался на кухню и предпринял вторую попытку приготовить блюдо, которое поразило бы наставника. Я хотел, чтобы он убедился, что не зря поверил в меня. Разжигая кирпичную печь, я повторял себе, что чесноку не место в сладких блюдах, а масло на огне жирным слоем всплывает над сыром. Я был взволнован и чувствовал себя уверенно: на этот раз все должно получиться.

Я взял тройной сливочный сыр (по-прежнему не сомневаясь, что он послужит превосходной основой), добавил в него для сладости капельку меда и разбавил густыми сливками, чтобы можно было сбивать. С момента моего последнего опыта я успел заметить, что вино используется в основном для приготовления соусов и тушеных блюд, и по наитию плеснул немного миндального ликера. Я надеялся, что он придаст легкий аромат и не изменит белого цвета сыра. Вместо похожих на снулых рыбешек изюмин я бросил горсть толченого миндаля, решив, что он будет приятно похрустывать при еде и гармонировать с ликером.

Взбив смесь до однородной массы, я вылил все в квадратную кастрюлю, чтобы, остудив, нарезать прямоугольными дольками. И, предвкушая удачу, поставил кастрюлю в печь. Снова у стенок стали вздуваться пузырьки. Но я с радостью отметил, что вместо всепроникающего чесночного запаха в воздухе потянуло соблазнительным ароматом миндаля. Пузырьки превратились в пену, покрывавшую всю поверхность кастрюли, и я счел это признаком удачного соединения составляющих. Мое творение после запекания на огне будет чем-то вроде твердого заварного крема с оттенком миндального вкуса и легким хрустом. Я собирался подавать его необычными прямоугольными ломтиками — не сыр, не пудинг, не заварной крем, а нечто новое и невиданное.

Пузырящаяся пена осела, и я с ужасом увидел, что на подрагивающей поверхности вновь появились проклятые оспины и на дно каждого маленького кратера уже просачивается масло. Орехи довершили зловредное дело, и белая масса теперь походила на свернувшуюся простоквашу.

Но, несмотря на внешний вид, блюдо имело приятный запах и аромат. Вот если бы полученный продукт превратился в единое целое, его можно было бы резать квадратиками и подавать с подобающим гарниром — например с клубникой и листьями мяты для цвета. Я вытащил сковороду из печи, наблюдал, как остывает ее содержимое, и желал лишь одного: чтобы все смешалось и затвердело. После того как кастрюля достаточно охладилась и до нее стало можно дотронуться, я погрузил туда ложку. А когда извлек на свет, с нее капало нечто вроде пахты. Отнюдь недурное на вкус — я облизал ложку, наслаждаясь сочетанием сладости и аромата миндаля. Но такой результат нельзя было бы представить старшему повару. Мое творение напоминало сладкий сырный суп, в который случайно бросили орехи. Почему распался сыр? Почему не получилось единого целого наподобие пирожного или заварного крема?

Разочарованный, я даже не пытался заинтересовать Бернардо своей стряпней. Вывалил все в мусорную бадью и тут заметил, что мед пригорел на дне кастрюли. Мне пришлось долго ее чистить и отскребать жесткой щеткой. В постель я отправился взбешенный. Впрочем, этот опыт был более обнадеживающим. Блюдо получилось приятным на вкус. Я приблизился к цели. Оставалось только понять, каким образом соединить составляющие.